Конец пацифизма

Конец пацифизма

Как и всякий хороший ученый, Эйнштейн умел менять свою позицию с учетом новых данных. Пацифизм был одной из основ его мировоззрения. Однако в начале 1933 года, после прихода к власти Гитлера, обстоятельства изменились.

Поэтому Эйнштейн прямо заявил, что пришел к выводу, что по крайней мере в данный момент безусловный пацифизм и антивоенные действия неоправданны. “Кажется, сейчас неподходящее время для дальнейшей поддержки некоторых планов радикального пацифистского движения, – написал он голландскому министру, который хотел, чтобы Эйнштейн поддержал некую борющуюся за мир организацию. – Например, оправданно ли советовать французам или бельгийцам отказываться от военной службы, несмотря на перевооружение Германии?” Эйнштейн чувствовал, что ответ неочевиден: “Откровенно говоря, я так не думаю”.

Он уже не был активным сторонником пацифизма, но стал еще более горячим приверженцем создания основанной на федеративных принципах мировой организации типа Лиги наций, которая была бы достаточно сильной и имела бы собственную профессиональную армию для принуждения к выполнению ее решений. “Мне кажется, что в данной ситуации мы должны скорее поддерживать наднациональные военизированные организации, чем выступать за отмену всех вооруженных сил, – говорил он. – Это тот урок, который мне преподали события последнего времени”⁵⁴.

Позиция Эйнштейна вызвала противодействие со стороны Интернационала противников войны, организации, которую он давно поддерживал. Ее руководитель лорд Артур Понсонби раскритиковал такую идею, назвав ее “нежелательной, поскольку это означает, что использование силы признается фактором, позволяющим разрешать международные споры”. Эйнштейн был не согласен. В связи с исходящей от Германии угрозой его новая философия, писал он, сводится к следующему: “нет разоружению без безопасности”⁵⁵.

За четыре года до того, когда Эйнштейн был в Антверпене, королева Бельгии Елизавета, дочь герцога Баварского и жена короля Альберта I, пригласила его посетить королевский дворец. Эйнштейн провел у нее целый день⁵⁶. Королева любила музыку; они вместе играли Моцарта, а за чаем Эйнштейн пытался объяснить ей теорию относительности. На следующий год он снова получил приглашение и познакомился с ее мужем, королем. Эйнштейн был очарован этими непохожими на короля и королеву коронованными особами. “Эти два простых человека отличаются редко встречающейся прямотой и добротой”, – написал он Эльзе. Опять они вместе играли Моцарта, а затем Эйнштейна пригласили остаться и поужинать с королевской четой. “Слуг нет, еда вегетарианская, яичница со шпинатом и картофель, – припоминал он все подробности. – Мне все ужасно понравилось, и я уверен, что наши чувства взаимны”⁵⁷. Так завязалась длившаяся всю жизнь дружба с королевой Бельгии. “Муж второй скрипки хотел бы поговорить с вами по не терпящему отлагательства делу” – с помощью такого шифра, понять который кроме Эйнштейна мало кто мог, себя обозначил король Альберт. Эйнштейн отправился во дворец. Короля хотел поговорить о происшествии, взбудоражившем его страну. В заключении содержались два человека, отказавшиеся служить в бельгийской армии по моральным соображениям, и пацифисты всего мира требовали, чтобы Эйнштейн выступил в их защиту. Король надеялся, что Эйнштейн воздержится от участия в этом деле. Эйнштейн, друживший с главой приютившей его страны и уважавший его, даже согласился написать письмо, которое разрешил предать гласности.

“В современной угрожающей ситуации, созданной событиями в Германии, бельгийские вооруженные силы могут рассматриваться только как средство защиты, а не как орудие агрессии, – заявил он. – А теперь такие оборонительные силы крайне необходимы”.

Но, поскольку это был Эйнштейн, он счел нужным добавить еще несколько соображений. “Люди, которые в соответствии со своими религиозными или моральными убеждениями вынуждены отказываться от военной службы, не должны считаться преступниками, – утверждал он. – В качестве альтернативы им следует предложить работу, более трудную и опасную, чем военная служба”. Например, их как призывников можно направлять на малооплачиваемые работы. Они могли бы быть “шахтерами, кочегарами на пароходах, медперсоналом в палатах для инфекционных больных или в некоторых отделениях психиатрических лечебниц”⁵⁸. В ответ король отправил Эйнштейну теплую записку с благодарностью, вежливо избежав любого упоминания об альтернативной службе.

Изменив свою точку зрения, Эйнштейн не пытался это скрыть. Поэтому он написал открытое письмо и лидеру пацифистов, который просил его вмешаться в происходящее в Бельгии. “До сих пор мы, европейцы, были вправе полагать, что личное противостояние войне – эффективный способ борьбы с милитаризмом, – писал он. – Сегодня мы столкнулись с совершенно другой ситуацией. В самом сердце Европы есть держава, Германия, явно подталкивающая нас к войне всеми возможными способами”.

Он зашел столь далеко, что сказал нечто совершенно невероятное: будь он молод, он и сам пошел бы в армию.

Должен сказать вам откровенно: в сегодняшних условиях если бы я был бельгийцем, то не только не отказался бы от военной службы, но радостно пошел бы на нее, зная, что таким образом служу европейской цивилизации. Это не значит, что я отступился от принципов, которых придерживался раньше. Я очень надеюсь, что уже близко то время, когда отказ от военной службы опять станет эффективным методом служения делу прогресса человечества⁵⁹.

Несколько недель эта история будоражила мир. “Эйнштейн изменил свое отношение к пацифизму: совет бельгийцам вооружаться против немецкой угрозы”, – под таким заголовком вышла The New York Times^b0. Эйнштейн не только стойко держался, но и горячо отстаивал свои взгляды каждый раз, когда следовала очередная атака. Французскому секретарю Интернационала противников войны:

“Мои взгляды не изменились, но изменилась ситуация в Европе… Пока Германия упорно продолжает перевооружаться и внушать своим гражданам идею военного реванша, государства Западной Европы вынуждены, к сожалению, защищаться. Позволю себе даже утверждать, что если они будут благоразумны, то не станут ждать нападения невооруженными. Я не могу закрывать глаза на реальность”⁶¹.

Лорду Понсонби, соратнику-пацифисту из Англии:

“Возможно ли, что вы не замечаете судорожного перевооружения Германии и того, что все ее население заражено национализмом и готовится к войне? <…> Какую защиту, кроме организованной силы, можете вы предложить?”⁶²

Бельгийскому комитету противников войны:

“До тех пор пока не существует международных полицейских сил, эти страны должны взять на себя ответственность по защите культуры. За последний год ситуация в Европе резко изменилась; закрывая глаза на тот факт, мы играем на руку нашему злейшему врагу”⁶³.

Американскому профессору:

“Чтобы предотвратить большее зло, необходимо на какое-то время согласиться на зло меньшее – военщину, которую мы ненавидим”⁶⁴.

И даже годом позже расстроенному раввину из Рочестера:

“Я тот же страстный пацифист, что и раньше. Но я считаю, что сторонником отказа от военной службы можно быть только тогда, когда исчезнет военная угроза демократическим странам со стороны агрессивного диктаторского режима”⁶⁵.

Годами консервативные друзья называли его наивным, а теперь левые почувствовали ненадежность его политических убеждений. “В науке Эйнштейн гений, но он слаб, нерешителен и непоследователен вне нее”, – написал в своем дневнике убежденный пацифист Ромен Роллан⁶⁶. Обвинение в непоследовательности позабавило Эйнштейна. Для ученого внесение изменений в теорию при изменении фактов не является признаком слабости.