Революционный паводок

Революционный паводок

После десятилетнего перерыва Троцкий вновь ступил на родную землю. На Финляндском вокзале в Петрограде прибывшего 5 мая 1917 года из Нового Света русского революционера встречали друзья. Моисей Соломонович Урицкий даже произнес коротенькую речь. После создания РСДРП он долго ходил вместе с Троцким в меньшевиках, близко сойдясь с ним во время сотрудничества в "Нашем слове". Мальчики, уже подросшие в чужеземье, с удивлением озирались вокруг: везде слышалась русская речь, на вокзале необычное, даже лихорадочное оживление, у многих на лацканах пальто красовались алые банты… Троцкий "приехал прямо в революцию" одним из последних известных зарубежных русских деятелей. Виной тому, как мы знаем, канадское интернирование. Троцкий прибыл в столицу России, где он за десять лет до этого уже был председателем высшего революционного органа города. Кое-как заполучив однокомнатное обиталище в "Киевских номерах", Троцкий тут же поехал в Смольный, где заседал Петроградский Совет.

Шло заседание. Председательствовал хорошо ему известный Николай Семенович Чхеидзе, один из ведущих меньшевистских лидеров, с которым они были хорошо знакомы. В Совете Троцкого встретили довольно прохладно. Ни меньшевики и эсеры, составлявшие большинство Совета, ни большевики еще не знали, к кому прибыло "подкрепление". Троцкий, занимавший в последние годы обычно центристскую позицию, и сам бы не мог тогда точно сформулировать свои взгляды. Однако, помня заслуги Троцкого в первой русской революции, его на том же заседании ввели в состав Исполкома Совета с совещательным голосом. Пристроившись сбоку на свободном стуле, Троцкий с удивлением слушал, как его новые коллеги делили посты в правительстве Керенского, о котором в печати говорили как о "симбиозе десяти капиталистов и шести социалистов".

Долгая эмиграция Троцкого, хотя он и внимательнейшим образом следил за событиями в России, как-то отодвинула его от отечественной действительности, сразу поставила перед ним много вопросов, на которые у него не всегда находились ясные ответы. По просьбе министров Гучкова, Церетели, его бывшего ученика Скобелева выступил на заседании и Троцкий. Находясь словно на распутье, новый член Совета смог выразить свое отношение к революции лишь самыми общими фразами. Мы видим, говорил он, вглядываясь в лица слушающих его людей, что Россия "открыла новую эпоху, эпоху крови и железа, борьбу больше не наций против наций, а борьбу угнетенных классов против их правителей"[6]. Церетели и Чернов, выступавшие за продолжение войны "до победного конца", вскинули головы. В словах Троцкого они увидели ясно выраженную опасность их курсу.

Троцкий уже знал о ставшей скандально известной статье Ленина в "Правде" (7 апреля 1917 г.) "О задачах пролетариата в данной революции", содержащей его "Апрельские тезисы" с установками на победу социалистической революции. В этой статье Ленин зло критикует Г.В.Плеханова за искажение своих взглядов в меньшевистской газете "Единство", за "оборончество" шовинистического толка. Однако там же Ленин формулирует позицию, к которой Россия была не подготовлена: "Не парламентская республика, — возвращение к ней от С.Р.Д. было бы шагом назад, — а республика Советов рабочих, батрацких и крестьянских депутатов по всей стране, снизу доверху"[7]. Отказ от парламентаризма в стране, где только начали появляться первые ростки демократии, со временем жестоко отомстит самой социалистической идее. К злой тональности Ленина Троцкий давно привык, а вот Плеханов его удивил. Троцкий был удивлен резким, грубым, непримиримым тоном Плеханова, который наряду со многими верными суждениями высказывал немало просто оскорбительного. Чего стоит одно название статьи "О тезисах Ленина и о том, почему бред бывает подчас интересен"[8]. Троцкий, читая эту статью, не очень узнавал стиль Георгия Валентиновича. Ему было странно, что Плеханов "расцвечивает" свою статью выражениями: "Ленин никогда не был человеком сильной логики", "совершенно прав был репортер "Единства", назвавший речь Ленина бредовой", "первый тезис Ленина написан в том фантастическом мире, где нет ни чисел, ни месяцев, а есть только черт знает что такое…" и т. п.

Троцкий, который написал в разное время несколько статей о Плеханове, в том числе и посмертную в 1918 году (где он назвал его "соглашателем" и "националистом", хотя и отдавал ему должное как теоретику), был поражен категоричностью старого марксиста. Ведь Плеханов давно уже олицетворял социал-демократические идеалы в их наиболее завершенном виде. Статья Плеханова о "тезисах Ленина" кончалась фразой: "Я твердо уверен в том… что в призывах Ленина к братанию с немцами, к низвержению Временного правительства, к захвату власти и так далее, и так далее, наши рабочие увидят именно то, что они представляют собой в действительности, то есть — безумную и крайне вредную попытку посеять анархическую смуту на Русской Земле. Русский пролетариат и русская революционная армия не забудут, что если эта безумная и крайне вредная попытка не встретит немедленного и сурового отпора с их стороны, то она с корнем вырвет молодое и нежное дерево нашей политической свободы". Троцкий был не согласен с Плехановым, не зная, что история в конце концов подтвердит правоту патриарха марксизма в России.

Троцкий чувствовал, что революционное ристалище не только объединяет, но и разъединяет людей. Часто — навсегда. Ему тоже нужно было определиться: революция не терпит аморфных позиций.

Центристский курс Троцкого вначале привел его к так называемым "межрайонцам" — организации социал-демократов, возникшей в 1913 году, которая критиковала оборончество меньшевиков, но не теряла с ними идейной связи. Это сравнительно небольшое объединение социал-демократов все больше тяготело к большевикам. Когда в Петроград приехал Троцкий, в "межрайонцах" ходили многие его старые знакомые и друзья: В.А.Антонов-Овсеенко, М.М.Володарский, Д.З.Мануильский, А.А.Иоффе, А.В.Луначарский, М.С.Урицкий, К.К.Юренев и некоторые другие. Как правило, это были интеллигенты социал-демократического толка, прошедшие западную "школу" социалистического движения и делавшие мучительный выбор между радикализмом большевиков и парламентаризмом меньшевиков. В их среде Троцкий встретил и тех, кто два года назад активно сотрудничал с ним в парижской газете "Наше слово".

Петроград бурлил. Митинговая эйфория захлестнула улицы, как весенний паводок. Троцкий, рано утром уходя из своего номера, целыми днями жил политикой: заседания, митинги, встречи, обсуждения, выступления. Неделя-другая у Троцкого ушла на то, чтобы осмотреться, сориентироваться, разглядеть людей и их лидеров. Он видел, что в политическом раскладе сил большевики медленно, но неуклонно выходили на первые роли. Ведь они выступали против империалистической войны.

Однако несколько лет идейной и газетной войны с Лениным и большевиками пока еще цепко держали Троцкого за европейские фалды. Выступая 10 мая на конференции "межрайонцев", где стоял вопрос о политическом самоопределении группы, он все еще говорил: "…я называться большевиком не могу… Признания большевизма требовать от нас нельзя"[9].

Ленин заметил приезд Троцкого, увидел рост его популярности, но, возможно, почувствовал в этом факте проявление мелкобуржуазной революционности части населения, которой импонировали яркая левая фраза, радикальные выводы, обещания быстрых желаемых результатов. Не случайно, готовя план своего доклада об итогах VII (апрельской) конференции РСДРП(б), с которым он выступил на собрании Петроградской организации, Ленин в одном месте набросал: "Колебания мелкой буржуазии (Троцкий… Ларин и Биншток, Мартов, "Новая жизнь")"[10]. Этих людей он относил к "мелкой буржуазии". Пока… А в то же время Ленин присматривался к Троцкому, читая его статьи, вслушиваясь в резонанс его речей.

В эти дни "межвременья" Троцкого можно было встретить в редакциях различных ориентации: "Правда", "Вперед", "Новая жизнь". Его дороги в эти первые месяцы пребывания на родине часто пересекались с А.В.Луначарским, М.Горьким, Н.Н.Сухановым, М.И.Скобелевым, Л.Б.Каменевым. Шло самораспределение ролей актерами русской драмы.

Л.Б.Каменев был женат на сестре Л.Д. Ольге Бронштейн. Но он никогда по-настоящему не был близок к шурину. Неоднократно встречаясь в эти дни с Львом Борисовичем у себя и на его квартире, Троцкий исподволь "прощупывал" позиции большевиков, пытался выяснить, что думает сейчас о нем Ленин, поскольку знал об особой близости Ленина к Каменеву. (Эта политическая близость наиболее ярко проявилась, когда Ленин после Октябрьской революции передал во время своей болезни значительную часть личного архива Льву Борисовичу для публикации материалов в собрании сочинений.) Прислушиваясь к словам Каменева, в глубине души Троцкий не мог избавиться от некоторой неприязни к зятю. Это чувствуется и в его письменных оценках Льва Борисовича. В своей книге "Февральская революция" он дает ему такую не очень лестную характеристику: "Большевик почти с самого возникновения большевизма, Каменев всегда стоял на правом фланге партии. Не лишенный теоретической подготовки и политического чутья, с большим опытом фракционной борьбы в России и запасом политических наблюдений на Западе, Каменев лучше многих других большевиков схватывал общие идеи Ленина, но только для того, чтоб на практике давать им как можно более мирное истолкование. Ни самостоятельности решения, ни инициативы действия от него ждать было нельзя. Выдающийся пропагандист, оратор, журналист, не блестящий, но вдумчивый, Каменев был особенно ценен при переговорах с другими партиями и для разведки в других общественных кругах, причем из таких экскурсий он всегда приносил в себе частицу чуждых партии настроений. Эти черты Каменева были настолько явны, что никто почти не ошибался насчет его политической фигуры…"[11]

Из бесед с Каменевым Троцкий пришел к выводу, что у Ленина и большевистского ЦК отношение к нему пока весьма настороженное. Вскоре Троцкий почувствовал это и сам, встретившись с Лениным на совместном совещании большевиков и "межрайонцев" по поводу готовящегося вхождения последних в партию. Владимир Ильич был признанный вождь партии, лидер самого радикального ядра российских революционеров. Он яснее, чем кто-либо другой, понимал, что грядут крупные социальные катаклизмы, видел уникальный исторический шанс большевиков, который он не желал упускать. В этой обстановке Ленин хотел привлечь на свою сторону известных и популярных политиков: Мартова, Плеханова, Троцкого. Но первые два отпали как-то сразу; они уже давно стали убежденными социал-демократами и в большевики не годились. Оставался Троцкий. Российский Агасфер, в свою очередь, понимал, что в стране поднимается новая волна революции, которую он так долго ждал и с которой связывал огромные надежды. Ведь он был не только "любовником революции", но и ее романтиком. Правда, придет время и этот романтизм приобретет фатальный, а иногда и зловещий характер.

Вскоре, по мере того как Троцкий сближался с большевиками, личные отношения между ним и Лениным стали постепенно налаживаться. Позже он напишет: "Отношение Ленина ко мне в течение 1917 года проходило через несколько стадий. Ленин встретил меня сдержанно и выжидательно. Июльские дни нас сразу сблизили. Когда я, против большинства руководящих большевиков, выдвинул лозунг бойкота предпарламента, Ленин писал из своего убежища: "Браво, т. Троцкий!"[12].

Через месяц после приезда Троцкого в Петроград он был уже одной из самых заметных фигур на пестром политическом фоне революции. Осмотревшись, сориентировавшись, революционер безоглядно и бесповоротно погрузился в бурлящий поток человеческих страстей, споров, диспутов, политических притязаний. Летом и осенью 1917 года Троцкий был "нарасхват": его приглашали балтийские моряки, рабочие Путиловского завода и трамвайного депо, студенты, звали на собрания эсеров и большевиков, на заседания солдатских комитетов воинских частей. Певец революции почти никогда не отказывался. Иногда ездил на митинги вместе с Луначарским, тоже блестящим оратором. Этот тандем, а точнее, дуэт революционных агитаторов был очень популярным в Петрограде в те далекие дни.

Больше всего Троцкий любил бывать в Кронштадте у моряков. Его слова падали на благодатную почву; моряки были наиболее радикально настроенной частью революционных масс. Их исключительно благожелательное отношение к Троцкому выразилось, в частности, в том, что по своей инициативе они стали охранять оратора не только в Кронштадте, но и в Петрограде. Особенно Троцкий сблизился с матросом Н.Г.Маркиным. "О нем надо сказать, — напишет потом Троцкий, — потому что через него — через коллективного Маркина — победила Октябрьская революция. Маркин был матрос балтийского флота, артиллерист и большевик… Маркин не был оратором, слово давалось ему с трудом. Кроме того, он был застенчив и угрюм — угрюмостью загнанной внутрь силы. Маркин был сделан из одного куска и притом из настоящего материала. Я не знал о его существовании, когда он уже взял на себя заботу о моей семье. Он познакомился с мальчиками, угощал их в буфете Смольного чаем и бутербродами и вообще доставлял им маленькие радости, на которые было так скупо то суровое время"[13].

С помощью Маркина Н.И.Седова кое-как устроила дело с квартирой, определила детей в школу, мало-мальски наладила быт. Кстати, как вспоминал 70 лет спустя сын А.Ф.Керенского Глеб Александрович, он учился в той же школе, куда ходили Лев и Сергей. Кроме двух сыновей Троцкого там учились Дмитрий Шостакович и сын Каменева Александр. По воспоминаниям Г.Керенского, "сыновья Троцкого только приехали из Америки, мы их дразнили "янки", нам не нравились их хорошие манеры, аккуратность и независимость среди нас…". Хочу сразу сказать, что Троцкий уделял время семье лишь в эмиграции. Здесь, в России, революция захватила Троцкого целиком, и для детей оставались лишь остатки душевной энергии. Их воспитанием в основном занималась Наталья Ивановна.

А тем временем шло быстрое "полевение" масс. Одна из причин заключалась в том, что Февральская революция, принеся свободу от самодержавия, не дала народу ни мира, ни земли. А крестьяне и рабочие ждали мир и землю больше всего. Большевики тонко уловили настроения огромных масс людей и непрерывно подталкивали их к осознанию необходимости новых радикальных шагов. Особенно все почувствовали это 4 июля, во время грандиозной антивоенной демонстрации, которая фактически замахнулась на хилый режим Временного правительства. В это время пришли сообщения с фронта о провале июньского наступления русской армии. Правая печать, буржуазные партии накинулись на большевиков, как на виновников очередной военной катастрофы. Снова появились многочисленные "свидетельства" о том, что Ленин "связан с немецким генеральным штабом", что большевики, преследуя свои цели свержения царского самодержавия, "подыгрывают" кайзеру. В сохранившейся в архиве рукописи статьи Троцкого "Политика дальнего прицела", где он касается событий того времени, есть такие строки: "В июле 1917 года реакция всячески пыталась доказать, что большевики — в союзе с немецкими империалистами. Керенский, Бурцев, Дан "доказывают", что большевики если и не за деньги, непреднамеренно, не сознательно, то по крайней мере "объективно" способствуют, содействуют видам Гогенцоллерна… Но большевики не пошатнулись и не согнулись под громами и молниями мещанского общественного мнения в июле, не дали себя запугать травлей, ложью, клеветой… Они взяли дальний прицел, сократив сроки и приблизив события…"[14]

Общественное мнение, однако, "клюнуло"; в этой обстановке любой миф о "предательстве", "шпионаже", "содействии" большевиков Берлину как-то объяснял обывателю причины затяжных неудач русской армии. И толпа указывала пальцем на большевиков, как на "виновников" фронтовых неудач. А те и после Октября пытались опровергнуть это обвинение, собирая аргументы в свою пользу. Так, уже в январе 1919 года Троцкий получил телеграмму от Чичерина, в которой, в частности, говорилось: "В январе 1918 года русские контрреволюционеры послали полковнику Робинсу серию документов, доказывающую связь между германским правительством и Троцким. Полковник Робинс произвел расследование и обратился к Гальперину, который признал, что многие из этих документов были в руках правительства Керенского и являются несомненным подлогом… Бывший издатель "Космополитен мэгэзэн" Сиссон согласился с Робинсом, что эти документы не заслуживают доверия, однако позднее Сиссон переменил мнение…"[15]

Но большевики после Октября предпочитали не возвращаться к этому вопросу, тем более никто уже несмел и говорить на эту тему без риска для жизни… А тогда, накануне, все было по-другому: обвинение было серьезным, защищаться было трудно. О "шпионаже" и "предательстве" большевиков писали многие газеты. Приводилось немало конкретных свидетельств о существовании тайных связей большевиков с немцами. Некоторые более поздние публикации показывают, по крайней мере, что немецкое правительство было заинтересовано в активизации борьбы большевиков против Временного правительства. Известный военный и политический деятель Германии Эрих Людендорф писал: "Помогая Ленину поехать в Россию (через Германию из Швейцарии в Швецию. — Д.В.), наше правительство принимало на себя особую ответственность. С военной точки зрения это предприятие было оправданно. Россию было нужно повалить"[16]. Но тогда, летом 1917 года, вокруг этих вопросов в обществе шла ожесточенная полемика.

В эмиграции скоро окажется человек, который долгие годы будет искать документы, аргументы, свидетельства, подтверждающие связи большевиков с немцами. Это В.Л.Бурцев, которому принадлежат такие слова: "Я все годы твержу одно и то же — надо гнать, бить большевиков". В одной из его многочисленных статей "Мой вызов предателям и их защитникам", переправленной чекистами из Парижа в Москву, говорится: начиная с августа 1914 года немцы передали большевикам свыше 70 миллионов марок. "Еще летом 1917 года я гласно и в печати за своею подписью обвинил поименно Ленина и десятки его товарищей: Троцкого, Каменева, Зиновьева, Ганецкого, Коллонтай, Луначарского, Нахамкиса, Раковского и других в предательстве России и в сношениях во время войны с немцами и требовал немедленного их ареста и предания суду"[17]. Думаю, что все это составляет одну из тайн истории или крупную мистификацию. Возможно, решающие свидетельства, подтверждающие или опровергающие тайные связи, еще не найдены.

Но вернемся в июль 1917-го. Временное правительство выдало ордера на арест Ленина, Зиновьева, Каменева и большой группы большевиков. Реакция попыталась сдержать революционный паводок. В разгар этого шабаша Троцкий встречался с Лениным, по-видимому, во время объединенного заседания Центрального и Петроградского Комитетов РСДРП(б), которое состоялось 4 июля 1917 года. Обсуждая вопрос, следует ли являться на суд, Троцкий высказал мнение, что его нужно использовать как революционную трибуну. Это предложение поддержал Каменев. Но Ленин и большинство его соратников не без оснований считали, что власти могут просто-напросто обезглавить революцию и ускорить сход паводка. Тем более что офицерские отряды уже громили редакцию "Правды", арестовывали большевистских руководителей, в печати шла травля лидеров революции. Хотя надо сказать, что Ленин был осторожным человеком и никогда не рисковал собственной жизнью, как другие революционеры.

Через три или четыре дня после того, как Ленин ушел в подполье, Троцкий опубликовал тщательно обдуманное открытое письмо Временному правительству, в котором говорилось: "Граждане министры!

Я знаю, что вы решили арестовать товарищей Ленина, Зиновьева и Каменева. Но ордер на арест не выдается на меня. Поэтому я считаю необходимым обратить ваше внимание на следующие факты:

1. Я в принципе разделяю позицию Ленина, Зиновьева и Каменева и отстаивал ее в моей газете "Вперед" и во всех моих публичных выступлениях.

2. Моя позиция в отношении событий 3–4 июля совпадает с позицией упомянутых выше товарищей"[18].

В тот момент такое заявление мог сделать лишь мужественный человек. Продолжая выступать на митингах, он во всеуслышание говорил, что так же, как и Ленин, является непримиримым противником Временного правительства, а тот, кто называет руководителей революции "немецкими шпионами", — самый настоящий негодяй. Обычно толпа неистовствовала: большинство стояли за Троцкого, но многие выражали свое отношение к таким заявлениям злобными криками и угрозами. Продолжая оставаться на свободе, Троцкий как бы провоцировал правительство, публично обвиняя его в преступном продолжении империалистической войны и попытках отнять у народа плоды Февральской буржуазной революции, защищая Ленина от настойчивых нападок. Так продолжалось еще полторы-две недели, пока в квартиру Троцкого (к этому времени его семья переселилась к вдове одного либерального журналиста) не пришел офицерский наряд с ордером на арест члена Петроградского Совета.

Когда Троцкого препроводили в переполненную знаменитую тюрьму "Кресты", где он уже раньше, десять лет тому назад, сидел, он встретил там своего напарника по выступлениям Луначарского, а также Раскольникова, Каменева, Дыбенко, Антонова-Овсеенко, некоторых других знакомых революционеров из числа большевиков, меньшевиков и эсеров. На другой день Н.Н.Суханов, близкий знакомый Троцкого, один из заметных теоретиков меньшевизма, заявил в цирке "Модерн", где ждали выступления Троцкого, что тот арестован Временным правительством. В ответ поднялся невообразимый шум негодования. Как пишет Суханов, ему с Мартовым едва удалось сдержать толпу и "выпустить из нее пар", приняв резолюцию протеста. Кстати, позже Суханов писал, что в толпе ходили слухи, распространяемые правыми, о том, что Ленин, Троцкий и Луначарский хотели создать диктаторский триумвират и захватить власть".[19] Это нагнетало страсти еще больше. Вскоре революционный Петроград уже знал об аресте Троцкого. Об этом писали газеты, говорили на митингах. Все это свидетельствовало о быстром росте популярности человека, который пока даже не мог ответить, является ли он сейчас большевиком или меньшевиком.

Помня свой опыт пребывания в петербургской тюрьме после поражения первой русской революции, Троцкий вновь взял в руки перо и книги. За время пребывания в "Крестах" им написано немало ярких статей на злобу дня; его позиция стала еще более революционной. Как позже вспоминал Ф.Раскольников в статье "В тюрьме Керенского": когда "выходил на прогулку тов. Троцкий в своем заграничном плаще и мягкой фетровой шляпе, его тотчас же обступало несколько товарищей и начинался оживленный разговор о политике… А в камере Троцкий с утра до вечера писал, занимаясь интенсивной литературной работой…"[20]. Тюремная "линия поведения" Троцкого осталась прежней.

Новое тюремное заключение Троцкого (а мы помним, что он почти хотел этого) резко подняло его авторитет. Через несколько дней после ареста Троцкого в конце июля открылся VI съезд РСДРП(б), который работал в полулегальных условиях. Вначале заседания съезда проходили на Выборгской стороне, а затем за Нарвской заставой. Многих руководителей партии, вынужденных уйти в подполье или угодивших в тюрьму Временного правительства, на съезде не было. Но интеллектуальное и политическое влияние Ленина, однако, чувствовалось весьма сильно. По существу, на съезде прозвучала основная ленинская характеристика момента: поскольку контрреволюция временно берет верх, исчезает возможность захвата власти мирным путем. На повестку дня выдвигался вопрос о вооруженном восстании. С этого момента радикальная линия большевиков проявилась еще более рельефно. Лидер большевиков, как писал позже Керенский, выбрал трагический путь развития: империалистическую войну народов стал превращать в гражданскую войну классов[21]. С тех пор эта война (хоть и в разных формах) на десятилетия обосновалась на просторах России…

Для революционной судьбы Троцкого съезд имел огромное значение. Его даже избрали почетным членом президиума. После прошедших переговоров и согласований в партию была принята большая группа (около четырех тысяч) "межрайонцев". Это так называемые меньшевики-интернационалисты, центристы, большевики-примиренцы, куда организационно входил и Троцкий. Таким образом, пока он был в тюрьме, по-новому решился и вопрос о его партийности. Вместе с Троцким большевиками стали также М.М.Володарский, А.А.Иоффе, А.В.Луначарский, Д.З.Мануильский, М.С.Урицкий и многие их сотоварищи. Авторитет Троцкого оказался уже столь высоким, что при избрании на съезде Центрального Комитета он сразу же был в него избран. При этом получил лишь на три голоса меньше, чем Ленин!

Тюремщики, несмотря на все старания, не смогли выдвинуть сколь-нибудь серьезных обвинений против Троцкого. Его ораторскую деятельность было трудно изобразить как государственное преступление. К тому же Троцкий пригрозил объявить голодовку и отказался отвечать на вопросы следователя. По требованию Петроградского Совета 2 сентября 1917 года он был освобожден под денежный залог в три тысячи рублей. А в действительности Керенский, который лишь с помощью большевиков смог отразить угрозу Корнилова, почувствовал, что ужесточение режима лишь ослабляет его позиции. Есть основания считать, что именно августовская авантюра Корнилова укрепила позиции большевиков и сделала возможными октябрьские события[22]. Троцкий вместе с Луначарским, Каменевым, Коллонтай, другими революционерами выходит из тюрьмы героем и с головой погружается в партийные дела. Вот как реагировали в стане реакции на эти события.

Генерал А.С.Лукомский, бывший в то время начальником штаба при Верховном главнокомандующем А.А.Брусилове, а затем Л.Г.Корнилове, позже вспоминал: после июльских событий, "к общему возмущению, Временное правительство проявило себя после подавления большевистского выступления преступно слабо. Ленину, которого можно было легко арестовать, дали возможность скрыться. Арестованного Троцкого (Бронштейна) по приказанию Временного правительства из тюрьмы освободили. Предателей и изменников родины, работавших на германские деньги, открыто требовавших прекращения войны и мира "без аннексий и контрибуций", не только не покарали со всей строгостью закона, но дело о них было фактически прекращено и им была предоставлена возможность вновь начать в Петрограде и армии разрушительную работу"[23]. Власть Временного правительства стала тем безобидным пугалом, на которое, не боясь, уже слеталось воронье…

К слову сказать, в многочисленных воспоминаниях, вышедших в 20-е годы отдельными изданиями за рубежом (М.В.Родзянко, В.В.Шульгина, П.Н.Милюкова, А.И.Деникина, М.И.Смирнова, С.П.Мансырева и других "бывших"), основной пафос негодования за все происшедшее, как и вина за крах монархических, буржуазных и иных контрреволюционных планов, обращен к Временному правительству.

В середине сентября 1917 года в Петрограде открылось Демократическое совещание, своеобразный форум политических партий, пытавшихся путем диалога определить дальнейшую эволюцию власти в стране. Возможно, это совещание могло бы еще возродить путь мирного развития революции. Однако после сильных колебаний меньшевики и эсеры предпочли компромиссу с большевиками коалицию с кадетами. Для Троцкого это совещание было знаменательным: впервые ЦК партии поручил ему изложить позицию большевиков. Его выступление, по воспоминаниям современников, произвело огромное впечатление на собравшихся. Троцкий тщательно к нему готовился, понимая, что его первый "выход" в новом ранге будет значить очень многое. В воспоминаниях того же Суханова это выглядело так: "То была несомненно одна из самых блестящих речей этого удивительного оратора… Аудитория в Александрийском театре вздрогнула при одном упоминании Троцкого… На этот раз он беседовал с аудиторией, иногда делая шаг или два вперед, а затем опираясь локтем на трибуну. Металлической ясности голоса и отточенности фразы, что характерно для Троцкого, не было в этой речи". Троцкий потребовал, чтобы были приняты меры для вооружения Красной гвардии. Только так "мы создадим настоящий бастион против контрреволюции". Ну а если "наши предложения о мире" будут отвергнуты, то "вооруженные рабочие Петрограда и всей России будут защищать отечество революции от солдат империализма с героизмом, неслыханным в русской истории"[24]. В конце речи оратор осудил фальсификацию данных о представительстве на Демократическом совещании и в знак протеста вместе с большевиками демонстративно покинул зал заседаний. Это был зловещий знак: большевики взяли курс на вооруженное восстание.

Ленин высоко оценил речь и позицию Троцкого на этом форуме. Авторитет революционера стремительно рос. Поэтому, когда 25 сентября проходили перевыборы Исполкома Петроградского Совета, большевики предложили на пост председателя Л.Д.Троцкого. После избрания новый председатель произнес под одобрительные возгласы зала речь, в которой выразил уверенность, что свое второе избрание в Совет (после 1905 г.) он постарается "ознаменовать более успешным итогом". В его речи были две знаменательные фразы: мы "будем вести работу Петроградского Совета в духе законности и полной свободы для всех партий. Рука Президиума никогда не поднимется для подавления меньшинства"[25]. Заметьте: "…никогда не поднимется для подавления…". Хотя именно диктатура определит судьбы страны на многие десятилетия. В президиум Совета вошли: от большевиков Каменев, Троцкий, Коллонтай, Иоффе, Бубнов, Сокольников, Евдокимов, Шляпников, Федоров, Залуцкий, Юренев, Красиков и Карахан, от эсеров — Чернов, Воронков, Каплан, Шилин, Клюшин и Зейман, от меньшевиков — Либер, Бройдо и Вайнштейн[26]. И хотя на этот раз в Совете и президиуме пока было обеспечено пропорциональное представительство, вскоре после победы Октябрьского вооруженного восстания Троцкий сам поддержит меры большевиков по ликвидации начал революционного плюрализма. А как же его заверения в отношении прав меньшинства? О них Троцкий постарается "забыть". Он еще не знает, что через десять лет после своего октябрьского триумфа окажется жертвой той партийной монополии, которую сам будет скоро насаждать. Троцкий, один из архитекторов будущей большевистской Системы, главным виновником своего драматического исхода с вершины завоеванной власти, как известно, считал Сталина, еще не понимая, что первый генсек партии большевиков будет лишь неизбежным продуктом партийного монополизма и политической диктатуры одного класса. Возникающая тоталитарная Система всегда нашла бы своего Сталина. А для ее установления и укрепления сам Троцкий сделал очень много.

Итак, завершилось превращение Троцкого в большевика. Многолетний центризм меньшевистского толка как-то сразу был решительно отброшен. Противоречие, мучившее Троцкого и выражавшееся в тяге к левому радикализму, с одной стороны, и с другой — в приверженности к политической культуре западной социал-демократии, разрешилось как бы само собой в пользу первого. Троцкий, отвечая на вызовы смутного времени, предстал в облике левого революционера — радикального большевика. Будущая коммунистическая диктатура заполучила еще одного вождя.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.