Пусть это называется адюльтер
Пусть это называется адюльтер
Разумеется, моей решимости порвать отношения с Ирой хватило не надолго. Точнее, ни на сколько. На дне рождения я шепнул ей на ухо, что буду ждать завтра в той же квартире (которую я попрежнему снимал) на 5й Парковой. Я собирался с ней серьезно объясниться и подтвердить наше прежнее обоюдное решение, что мы расходимся. Но, встретившись, мы опять впали друг другу в объятия, и все началось сначала. Камил попрежнему легко оставлял нас вдвоем, хотя было очевидно, что этого делать не стоит.
В конце концов, я сделал ей предложение приблизительно в такой форме:
— По совести мы должны разойтись, но я не знаю, как. Я тебя люблю и сам разорвать наши отношения не в силах. Если и ты не можешь, давай поженимся или, во всяком случае, перестанем врать, откроемся Камилу и Вале, а там будь что будет.
Она на это не решалась. Она ни на что не решалась. Это был ее недостаток, мешавший потом и в нашей семейной жизни, — она никогда не могла принять никаких решений. Или принимала кардинальное решение и тут же от него отказывалась. И здесь тоже она вроде бы со мной соглашается, но ему ничего не говорит. И я решил этот узел разрубить сам.
Я позвонил ему на работу. Он работал тогда в журнале «Наука и религия», который боролся не только с религией, но и с примитивным вульгарным безбожничеством. У Камила, как всегда, была то ли летучка, то ли планерка, я до сих пор не разобрался, чем одно отличается от другого. Он вышел на Чистопрудный бульвар зачемто с портфелем. Он был в сандалиях на босу ногу, в рубашке с короткими рукавами и в брюках в мелкую клетку.
— Ты что? — спросил он меня. — У тебя чтото серьезное?
— Да нет, — засуетился я. — Не то чтобы очень, но вообщето да. А ты куда-то торопишься?
— Нет, — сказал он, — нет, не тороплюсь. Так в чем дело?
— Ни в чем, — сказал я, — просто хотел с тобой поговорить.
В это время молодой человек с детской коляской остановился как раз напротив нас и стал поправлять колесо, которое как-то перекосилось.
— Ну, так что же? — повторил свой вопрос Икрамов.
— Да нет, — сказал я, глядя на этого заботливого папашу и понимая, что если я начну говорить то, что собрался, то этот человек, хоть и совсем чужой, неизбежно задержится, чтобы послушать. — Закурить не хочешь? И протянул ему пачку.
— Давай. — Он достал сигарету, но не прикурил, стал мять ее в пальцах, и она у него раскрошилась.
В это время молодой человек починил коляску и двинулся с ней вперед.
Камил проводил его взглядом и посмотрел на меня.
— Ну? — сказал он требовательно.
— Ну… — повторил я и замялся.
— Ну! — повторил он опять.
— «Ну, ну», что ты занукал! — закричал я почти в истерике. — Я хотел тебе сказать, что мы с Ирой, ну… в общем, сам понимаешь.
Он сунул сигарету разорванным концом в рот и тут же стал отплевываться.
Потом попросил:
— Дай другую.
Я дал другую и поднес зажигалку. Рука у меня дрожала, а у него как будто бы нет.
— Ты хочешь сказать, что у вас роман?
Мне почемуто не понравился такой образ наших отношений.
— Мы любим друг друга, — сказал я, хотя говорить так не имел достаточно оснований. Потому что ято ее любил, и она, мне кажется, меня тоже любила, но она никогда, ни разу, не сказала мне, что она меня любит.
Камил глубоко затянулся, стал пускать дымные кольца и смотреть, как они рассасываются. Казалось, что в этот момент ничто, кроме этих колец, его не интересовало. Затянувшись очередной раз, посмотрел на меня внимательно.
— И что же? И у вас все было?
— Да, — сказал я и постарался выдержать взгляд, но не выдержал.
Он опять выпустил несколько колец.
— И что ты хочешь, чтоб я тебе сказал?
— Ничего, — сказал я.
— Ничего? Ну я тебе ничего и не скажу. Пока, — сказал он и двинулся в сторону Никитских ворот, помахивая портфелем легко и как будто бы даже весело. Так он шел, а я смотрел ему вслед. И вдруг он зашвырнул портфель в кусты и пошел от него прочь. Но, сделав несколько шагов, опомнился, вернулся, взял портфель и пошел дальше медленно и портфелем уже не размахивал.
Я позвонил Ире, предупредил о происшедшем. Кажется, это ее никак не взволновало. Она сказала:
— Хорошо.
Ночью я не спал, думая, что там происходит. В голову приходили разные варианты. Первый вариант: они объяснились, она (другой возможности нет) во всем призналась, он выгнал ее из дому. Второй вариант: сам ушел. О варианте № 3 думать не хотелось. Но думалось. Я не мог себе представить Камила в роли Отелло, но ревность самого мирного человека может превратить в опасного зверя.
Утром я еле дождался половины десятого. Я знал, что он уходит обычно около девяти, но тут мог бы и задержаться. Я набрал номер.
— Алё! — отозвалась Ира как ни в чем не бывало.
— Тебе удобно говорить? — спросил я.
— Удобно, я одна.
— А Камил?
— Ушел на работу.
— Просто встал и ушел на работу?
— Да, просто встал и ушел.
Я молчал удивленный.
— Скажи мне, а вы вчера о чемнибудь говорили?
— Говорили.
— И что?
— Ничего. Он хочет с тобой поговорить.
— О чем?
— Наверное, об этом. Ты будешь на Парковой?
— Если ты приедешь, буду.
Я боялся, что она не приедет. Она приехала, но ничего рассказывать не захотела. Я не настаивал. Потом я отвез ее домой. Обычно я ее не довозил дватри квартала. В этот раз она сказала:
— Можешь довезти прямо до дома.
То есть бояться уже нечего.
Только я пришел домой, позвонил Камил.
— Привет, я звоню из автомата у кинотеатра «Новатор». Ты можешь выйти?
«Новатор» — это на Спартаковской площади, рядом со мной. Камил был в тех же сандалиях и в тех же брюках, но без портфеля. Вид спокойный. Он протянул мне руку и даже улыбнулся.
— У тебя есть минутка? Пойдем, пройдемся.
Мы пошли протоптанной дорожкой — в сторону моста через железную дорогу, по которой ходили тысячу раз туда-сюда. Сначала шли молча. Он разговора не начинал, а мне говорить было не о чем. Потом он попросил у меня сигарету. Наконец спросил:
— О ваших отношениях ктонибудь знает?
— Никто, — сказал я. — Никто, кроме нас троих.
— Ну вот что, — сказал он спокойно. — Я оказался большим лопухом. Конечно, я должен был догадаться, должен был увидеть, но я ничего не видел. Я понимаю, что ты ее любишь. Но я тоже без нее жить не могу. Понимаешь, — добавил он, как бы извиняясь, — вот не могу и все. Поэтому раз так случилось, пусть так и будет.
— В каком смысле? — спросил я.
— В том смысле, что я буду закрывать глаза на ваши отношения, и пусть это называется красивым слово «адюльтер».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.