39. ЧЕРНАЯ ПОЛОСА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

39. ЧЕРНАЯ ПОЛОСА

Сердечная привязанность Жюля Верна. Писатель вынужден продать «Сен-Мишеля III». Драма в Амьене: Жюль Верн ранен племянником Гастоном, признанным впоследствии психически неполноценным (1886). Смерть Этцеля.

Успех, казалось, снова сопутствовал владельцу «Сен-Мишеля». «Матиас Шандор» был встречен с большим интересом, а в 1885 году в «Журналь де Деба» печатается «Робур». Жюль Верн снова просматривает извлеченную из стола рукопись «Дорога во Францию» и работает над «Лотерейным билетом».

Однако эти произведения его мало занимают, он обдумывает более значительную книгу, в которой уже «завяз», хотя и не успел еще придумать заглавия для «Робура-Завоевателя». Писателю хотелось рассказать историю двух близнецов, названную им сначала «Последняя невольница», а потом, в окончательном варианте, «Север против Юга».

«Лотерейный билет», появившийся в 1886 году, — роман настолько легковесный, что его скорее можно назвать новеллой, впрочем, довольно приятной. Автор рассказывает, что имел удовольствие посетить Телемарк, эту горную область Норвегии, где развертывается действие его повествования. Как известно, он и в самом деле несколько раз бывал в Скандинавии и сохранил в своей памяти яркое воспоминание о поэтической прелести этого уголка, которым и хотел поделиться. По правде говоря, здесь трудно увидеть что-нибудь другое[99].

Роман «Дорога во Францию», опубликованный в 1887 году, напоминает манеру, свойственную Эркману-Шатриану[100]. События романа относятся к 1792 году, о них рассказывает кавалерийский капитан в отставке Дельпьер, участвовавший в американской войне, во всех революционных войнах и войнах империи. Начало повествования застает его в Пруссии, куда он приехал в отпуск навестить семейство Келлер, потерявшее отца, французского протестанта по происхождению. Мать семейства — уроженка Пикардии, а ее сын Жан, родившийся в Пруссии, считается пруссаком.

Жан Келлер влюблен в молодую француженку, на которой остановил свой выбор один из прусских офицеров. После того как Пруссия объявила войну Франции, Жана Келлера призвали в армию, где он служит под началом своего соперника. Тягость его положения усугубляется еще и тем, что он считает себя скорее французом, чем пруссаком.

Столкновение между двумя мужчинами влечет за собой смертный приговор Жану Келлеру; ему удается бежать, с помощью Дельпьера он пробирается во Францию и при Вальми присоединяется к войскам Дюмурье и Келлермана[101]. Развитию интриги сопутствует множество драматических эпизодов. Обращает на себя внимание описание Аргонского леса с плотной стеной деревьев, сквозь листву которых скатываются капли дождя.

Оба эти произведения особого значения не имели и вряд ли могли отвлечь писателя от более важного сюжета, положенного в основу романа «Север против Юга». Опубликовав «Шандора», «Робура» и эти два небольших произведения, писатель мог считать себя свободным от обязательств вплоть до 1887 года и занялся устройством нового костюмированного бала. Бал этот, намеченный на апрель 1885 года, должен был вознаградить Онорину за огорчения, пережитые ею в 1877 году.

Большой дом, который писатель снял на улице Шарль-Дюбуа, дал наконец его жене возможность «располагать собственным особняком», что по нынешним временам называется «standing» и что обеспечивало ей соответствующее положение в амьенском обществе, только нужно было уметь этим воспользоваться.

Чтобы помочь Онорине наладить светскую жизнь, следовало сразу же предпринять что-либо грандиозное. На этот раз месье и мадам Верн будут принимать гостей у себя, а не в банкетных залах какого-нибудь модного ресторана. Костюмированный бал состоится в их собственном особняке, названном по такому случаю знаменитой харчевней «Вокруг света», где можно бесплатно выпить, поесть и потанцевать.

Хозяин с хозяйкой встречали гостей в поварских костюмах. В пятьдесят семь лет несколько располневший Жюль все еще, как мы видим, любил повеселиться, и можно не сомневаться, что его прелестная жена позаботилась о качестве меню, так что посетители «харчевни» остались, должно быть, довольны.

Итак, начало было успешным, и с той поры в салон Онорины заглядывали охотно; таким образом, 1885 год стал, можно сказать, для нее особой вехой. Однако муж мало помогал хозяйке дома. Если он и появлялся на ее вечерах, демонстрируя при этом веселое расположение духа, то не задерживался там. Показавшись ненадолго, он к десяти часам незаметно исчезал. И хотя Онорина была раздосадована таким поведением супруга, ей все-таки пришлось смириться: она одна принимала гостей, которые постепенно привыкли к тому, что муж ее исчезает все раньше и раньше. Жюль Верн прослыл «медведем», но все охотно соглашались с тем, что он имел на это право.

Ему казалось вполне естественным, что Онорина находила удовольствие в светских вечерах, хотя сам он на них не присутствовал, так как они приводили его в отчаяние. Писатель отгородился от этой жизни, радуясь возможности провести время за рабочим столом. Большой отрадой для него были поездки на поезде в Париж, где его привлекали долгие беседы с Этцелем. Друзья отправлялись вместе обедать в кафе «Карон», а потом шли в книжную лавку поболтать. Много лет спустя я слышал, как моя бабка подтрунивала над супругом по поводу хорошо знакомой ему дороги на Амьенский вокзал, куда регулярно доставлял его фиакр.

Жюль Верн покинул Париж, предоставлявший чересчур много соблазнов для Онорины, но и в Амьене он не нашел мирной гавани, о которой мечтал. И каким бы парадоксом это ни казалось, чтобы обрести столь необходимую ему рабочую атмосферу, а кроме того, получить возможность обменяться мыслями и пополнить столь драгоценный источник идей, писателю все чаще приходится возвращаться в Париж. Порою Этцель приглашал его к себе домой или в книжную лавку. Но чаще, по всей видимости, он шел в никому не ведомое место, где мог спокойно работать. Он уже был не в том возрасте, когда студенческая комната могла обеспечить ему нужные условия. По всей вероятности, в Париже он располагал пристанищем у друга или какой-нибудь подруги, другом был Этцель, но кто была подруга?

Случаю угодно было подтвердить ее существование в тот самый момент, когда она умерла. Пусть это никого не введет в заблуждение. Сирена, чье влияние на писателя было предано гласности его романтическим биографом, госпожой де ла Фюи, вероятнее всего, ничем не походила на женщину, которая рисуется лукавому воображению. Это была дама серьезная, широких взглядов, с ней он мог обсуждать интересующие его вопросы, а кроме того, она предоставляла ему возможность мирно работать. Помнится, она жила в Аньере, в ту пору место это было тихое и спокойное. Ее фамилию можно отыскать в архивах, так как я имел неосторожность сообщить ее госпоже Аллот до ла Фюи, оставившей мое письмо в своих бумагах. Я писал, что ее звали Дюшень, сознаюсь, я забыл ее фамилию, и мой брат напомнил мне ее. Я называю эту фамилию с некоторой осторожностью, ибо мне так и не удалось установить, кто была эта дама. Тем не менее одна особенность не может не привлечь внимания: ее имя свидетельствует о том, что она принадлежала к одной из нантских семей. Не исключено, таким образом, что Жюль Верн возобновил старое знакомство. Эта женщина умерла лет на двадцать раньше Жюля Верна, и есть все основания полагать, что она принадлежала к его поколению, а возможно, была и старше его. Во всяком случае, сомневаться не приходится: Жюля Верна связывала с этой дамой большая духовная близость, она проявила себя достойной собеседницей, и оба они относились друг к другу с живейшей симпатией. Мне скажут, что симпатия между мужчиной и женщиной называется любовью. Не спорю, но позволю себе заметить, что любовь многогранна, приведу один лишь пример: любовь Лауры и Петрарки, послужившая поводом для стольких словесных излияний.

Впрочем, когда Онорина узнала о существовании этой дамы, она нисколько не обиделась, просто не придала этому никакого значения. А между тем известно, сколь велика проницательность женщин в подобных случаях! Эта дружба, какой бы любовью она ни представлялась, была тем не менее всего лишь дружбой, но тем-то она и интересна, и влияние, оказанное ею на писателя, тем более велико.

Последняя мысль госпожи Дюшень (?) была, по всей вероятности, обращена к Жюлю Верну, которому ее смерть причинила большое горе.

1885 год, закончившийся без каких-либо происшествий и даже в состоянии некой эйфории, был, пожалуй, вершиной в жизни писателя. Славы его никто не мог оспаривать, и произведения читались во всем мире. Путешествие, проделанное им в 1884 году, показало, хотел он того или нет, сколь велика была его популярность. Однако скромность не позволяла писателю терять голову. Здравый житейский смысл, унаследованный от лионских предков, нашептывал ему о недолговечности его материального благополучия. Увеличение доходов неизбежно повлекло за собой и увеличение расходов, и хотя сам он был человеком на редкость непритязательным, ему приходилось тащить ненавистный обоз.

Изменить домашний образ жизни и сократить таким образом расходы было делом безнадежным. И вскоре Жюль Верн понял, что только от него зависит заткнуть без промедления хотя бы одну брешь. Не он ли много лет назад писал по поводу «Сен-Мишеля I»: «Я влюблен в эти сбитые доски и гвозди так, как в двадцать лет любят женщину»? В один прекрасный день он пошел на «безумие», взяв другую, еще более требовательную любовницу. Паровую яхту, признавался он, содержать дорого, мало того, его последнее путешествие, хоть и было блистательным, принесло ему одни огорчения. Сердце его обливалось кровью при мысли, что ему придется расстаться с морем. Но, если взвесить все хорошенько, не следует ли подумать о том, что рано или поздно моряк должен уйти на покой? Преимущества «Сен-Мишеля III» были не так уж бесспорны: несмотря на большую мощность, яхта оказалась менее надежной, чем «Сен-Мишель I». Расходы, которые шли на ее содержание, ни в коей мере не возмещались приносимой ею пользой.

И раз уж требовалось на чем-то сэкономить, то уничтожить этот источник расходов представлялось разумным решением. 15 февраля 1886 года он продал свою яхту. Таким образом, «Сен-Мишель III» остался в далматских водах, которые бороздила «Саварена» Матиаса Шандора. Надежды Жюля Верна не оправдались: деньги, потраченные на приобретение яхты, выручить не удалось. Для нас же главное в этом деле — понять, каких мучений стоило Жюлю Верну отказаться от моря. Отныне у него уже не будет столь драгоценных для него минут отдохновения, доставлявших ему так много радости[102].

Едва решение это было приведено в исполнение, как произошло событие, заставившее писателя уже бесповоротно отречься от моря и приковавшее его к Амьену. 10 марта 1886 года Этцель, поправлявший в Монте-Карло свое шаткое здоровье, получает такую телеграмму: «Годфруа сообщил из Амьена, что Гастон в припадке безумия дважды выстрелил в Верна. Попала одна пуля. Верн легко ранен в ногу».

На самом же деле рана имела скверные последствия и сделала писателя инвалидом, так как пулю не удалось извлечь из сустава.

Само собой разумеется, покушение вызвало множество толков, ибо представлялось необъяснимым. Да и как его было объяснить, если речь шла о безумном поступке.

Два брата, Жюль и Поль Верны, нежно любили друг друга. Разница в возрасте была у них очень незначительна: Поль родился в Нанте годом позже Жюля. Они вместе росли, вместе учились, одинаково любили море и музыку.

Нельзя не отметить некоторого сходства в их жизни. Поль, будучи морским офицером, много путешествовал и избороздил все моря, известно, что он был на Антильских островах и принимал участие в Крымской войне. С карьерой он расстался потому, что этого пожелала его невеста, но уже после того, как он подал в отставку, она вернула ему обручальное кольцо! Точно такую же шутку эта девушка сыграла и с другим своим женихом! Бедному молодому человеку пришлось искать работу, и он стал биржевым маклером в Нанте. В 1859 году Поль женился на мадемуазель Мелье родом из Блуа. Госпожа Мелье со своими четырьмя дочерьми часто наведывалась в Бордо, где останавливалась в гостинице «Четыре сестры». Не в этом ли городе Поль, часто бывавший там по делам, познакомился со старшей из сестер Мелье?

Как бы там ни было, жена и свояченицы не давали ему покоя, уговаривая покинуть Нант и переселиться в Париж. Поль решился на этот шаг только под конец жизни; он стал в Париже биржевым маклером, отдавая музыке лишь свободное от дел время. Потом ушел на пенсию и умер 27 августа 1897 года. У него было три сына — Гастон, Морис, Марсель — и дочь Мари.

Морис с Марселем были типичными представителями золотой молодежи конца прошлого века и доставляли своему отцу не меньше хлопот, чем Мишель Жюлю. В противоположность им умный и трудолюбивый Гастон, получив блестящий диплом, был сначала чиновником Государственного совета, затем поступил на службу в Министерство иностранных дел. На него возлагали все свои надежды и отец, и дядя. Жюль Верн чрезвычайно привязался к племяннику, серьезный характер которого был прямой противоположностью легкомыслию его братьев и неуравновешенному нраву собственного сына писателя. И вот этот-то ум, казавшийся таким надежным, вдруг помутился. По возвращении из Блуа, куда он ездил на свадьбу одной из своих кузин, Гастону пришла блажь отправиться в Амьен. Отец рассказывал мне, что Гастон предстал перед своим дядей в тот самый момент, когда тот открывал дверь на улицу Шарль-Дюбуа, племянник просил у него защиты от преследующих его врагов и даже показывал их. Напрасно Жюль Верн пытался убедить его, что никто за ним не гонится. «Ах так! Даже ты не хочешь защитить меня!» — вскричал Гастон, выстрелив в писателя из револьвера. Гастон явно был не в себе, его взяли под наблюдение и в конце концов поместили в психиатрическую больницу. Отцу он дал несколько иное, хотя столь же неразумное объяснение происшествия: он якобы хотел привлечь внимание к своему непризнанному дяде!

Короче говоря, речь шла о душевнобольном человеке, который всю свою жизнь провел в психиатрических лечебницах; умер он в начале войны 1914 года в одной из клиник Люксембурга. Судьба этого несчастного омрачила дни обоих братьев. Поль и Жюль разделяли одну и ту же печаль. После того как возбуждение его несколько улеглось, Гастона можно было иногда брать домой, впоследствии, когда Поля уже не стало, Морис часто ездил за братом и привозил его к себе. Гастон часто обедал у него со своим дядей, вел себя непринужденно и ни разу не вспомнил о своем поступке.

Рана Жюля Верна загноилась, пулю извлечь оказалось невозможно. Писатель был прикован к постели, когда ему сообщили, что 17 марта 1886 года в Монте-Карло скончался Этцель.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.