16. ПОРЫВ ВЕТРА ИЗ АМЕРИКИ
16. ПОРЫВ ВЕТРА ИЗ АМЕРИКИ
В статье, напечатанной в 1864 году в «Мюзе де фамий», Жюль Верн дает анализ творчества великого писателя Эдгара По, преданного миру таинственного, влияние которого он неизменно испытывает.
Когда читаешь «Приключения капитана Гаттераса» и «Путешествие к центру Земли», несомненно, убеждаешься в том, что французский писатель не однажды воссоздавал странную и фантастическую атмосферу, царящую в произведениях американского поэта. Разумеется, он передает ее по-своему, это влияние Эдгара По началось с того самого момента, когда ему суждено было прочесть и проанализировать творения этого гениального новеллиста.
Необходимо иметь в виду, что публикация в апрельском номере «Мюзе де фамий» в 1864 году очерка Жюля Верна «Эдгар По и его сочинения» близка по времени к завершению «Гаттераса» и «Путешествия к центру Земли». Автор статьи, краткое изложение которой мы даем для тех, кто ее не читал, подчеркивает прежде всего «высокую репутацию американского писателя», равно как и то обстоятельство, что публика хорошо знает «его имя, по мало — произведения, хотя он занимает весьма важное место в литературе поэтического воображения, ибо По создал совершенно своеобразный жанр, ни у кого ничего не почерпнув… Его можно считать главой «школы пишущих о странном».
У него появятся подражатели, которые попытаются пойти еще дальше, усилить особенности его манеры. Но ни один из тех, кто вообразит себя превзошедшим его, на самом деле с ним не сравняется… Шарль Бодлер предпослал своему переводу предисловие не менее необычное, чем сами произведения, он достоин был истолковать творчество американского писателя. И французскому поэту не пожелаешь иного истолкователя его творений, чем новый Эдгар По».
Воображение По иногда доходило «до бреда»!
«…Именно в романе проявляется вся необычность его гения… Анна Радклиф использовала «страшный» жанр, где фантастическое всегда объясняется естественными причинами. Гофман создавал чистую фантастику, которая не связана ни с какой физической реальностью… Персонажи По могут, «на худой конец, существовать в действительной жизни», они в высшей степени человечны, но при этом одарены чувствительностью сверхвозбудимой, болезненно-нервной, индивидуумы исключительные, «гальванизированные», если можно так выразиться, подобные людям, которые дышат воздухом, перенасыщенным кислородом, так что жизнь для них — быстрое сгорание. Если персонажи По с самого начала не безумцы, они неизбежно становятся таковыми от непосильной работы мозга… Они предаются размышлению и дедукции, доходя в этом до крайности, они — поистине устрашающие аналитики… отправляясь от какого-нибудь незначительного факта, они достигают истины абсолютной. Из произведений Эдгара По нам доступны две книги «Необычайных историй», переведенные господином Шарлем Бодлером, «Неизданные рассказы» в переводе Уильяма Л. Хьюза и роман под заглавием «Приключения Артура Гордона Пима», или «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима».
Затем Жюль Верн подвергает анализу некоторые из наиболее известных новелл Эдгара По, в частности «Убийство на улице Морг», «Похищенное письмо» и «Золотой жук». Они слишком хорошо знакомы читателю, чтобы излагать здесь их содержание, хотя бы вкратце. Упомянем только, что автор статьи особенно восхищен «Золотым жуком». С подлинным наслаждением прослеживает он дешифровку знаменитого пергамента, на котором после подогрева выступило изображение черепа и какое-то сообщение, состоящее из нескольких строк цифр, без каких-либо промежутков между ними. И заканчивает он так:
«Такова эта новелла, любопытная, удивительная, возбуждающая в читателе интерес неизвестными доселе способами, полная наблюдений и дедукций высочайшей логики. Ее одной достаточно было бы, чтобы прославить американского писателя. На мой взгляд, это самая замечательная из «Необычайных историй», ибо в ней полностью проявляет себя тот литературный жанр, который мы теперь называем жанром По».
Добавим, что вкус французского писателя к криптограммам развился, по-видимому, под впечатлением этой новеллы.
Между прочим, исследует он и мало известный рассказ «Три воскресенья на одной неделе» (перевод Уильяма Л. Хьюза), где По доказывает, что неделя с тремя воскресеньями действительно возможна для трех человек. Первый предпринимает кругосветное путешествие в западном направлении и таким образом выиграет один день по сравнению со вторым, оставшимся в Лондоне. «Если же третий совершит такое же путешествие в таких же условиях, но в противоположном направлении, у него получится опоздание на один день. Что же получится у трех этих персоналией, собравшихся в некое воскресенье в месте, откуда они разошлись? Для первого воскресенье было вчера, для второго оно сегодня, а для третьего наступит завтра. Как видите, это очень любопытным образом выраженная космографическая шутка», — заключает Жюль Верн.
По тону этого очерка заметно, что идея Эдгара По увлекла будущего автора «Путешествия вокруг света в 80 дней», он вспомнит о ней, когда будет писать эту книгу.
Переходя к «Приключениям Артура Гордона Пима», Жюль Верн высказывает мнение, что этот роман, «быть может, более человечный по теме, чем «Необычайные истории», не выпадает благодаря этому из данного жанра». И он дает пространный анализ этого произведения, который мы здесь повторять не станем. Но так как значительно позже Жюль Верн под влиянием романа По написал своего странного «Ледяного сфинкса», где дается конец недосказанного американским писателем путешествия Пима, мы в нескольких словах напомним его наиболее существенные эпизоды.
Припомним страдания Артура Гордона Пима, спрятавшегося в трюме «Дельфина» при сообщничестве своего приятеля Августа Барнарда, сына капитана… Мятеж на корабле… истребление части экипажа… Барнард спасается благодаря покровительству Дирка Петерса, матроса необычайной физической силы… зловещая хитрость помогает Пиму, Барнарду и Петерсу избавиться от мятежников, за исключением некоего Паркера, перешедшего на их сторону. Затем идет мучительная одиссея четырех уцелевших на «Дельфине», с которого бурей сбросило мачты и который начинает давать течь. Ужасная сцена, когда, умирая от голода, потерпевшие кораблекрушение решают, что кто-то из них должен быть принесен в жертву, и бросают жребий. Судьба указывает Паркера, которого тотчас же убивает Дирк Петерс.
Барнард погибает от истощения. Подобранные наконец шхуной «Джейн Гай» оставшиеся в живых еще не пришли к концу своих испытаний. Вышедший в море ради охоты на тюленей капитан Гай решает разведать морской простор в направлении Южного полюса и останавливается на странном острове Тсалал, где туземцы, чернокожие с черными зубами, испытывают, по-видимому, ужас и отвращение ко всему, что белого цвета… Затем следует ужасная гибель экипажа «Джейн Гай», погребенного на дне оврага под многотонным слоем рыхлой и жирной земли, сброшенной на них дикарями. Единственные уцелевшие — Пим и Петерс — должны будут провести много дней в лабиринтах шахты, прежде чем им удастся захватить шлюпку и бежать с проклятого острова, забрав с собой туземца…
Затем оба они принимают решение плыть на юг и попадают «в какую-то неизвестную, диковинную область океана». Вокруг них творится нечто необыкновенное: «их засыпает дождем из пыли, которая, однако, тает, едва коснувшись воды», температура повышается. «Верхняя часть пелены пропадает в туманной вышине. Мы приближаемся к ней с чудовищной скоростью».
Вот последние страницы записок Пима, которые Жюль Верн цитирует полностью: «Оттуда несутся огромные мертвенно-белые птицы и с неизбежным, как рок, криком «Текели-ли!» исчезают вдали. Мы мчимся прямо в обволакивающую мир белизну, перед нами разверзается бездна, будто приглашая нас в свои объятия. И вот в этот момент нам преграждает путь поднявшаяся из моря высокая, гораздо выше любого обитателя нашей планеты человеческая фигура в саване.
И кожа ее белее белого».
Жюль Верн завершает свою статью восклицанием:
«Так заканчивается это повествование. Кто его довершит? Человек, более дерзновенный, чем я, и более склонный углубляться в область невозможного».
Однако надо полагать, что Гордон Пим благополучно избег гибели, ибо он ведь сам публикует свою странную исповедь. Но смерть застигла Пима до того, как он закончил ее. По выражает сожаление об этом, но отказывается написать конец повествования.
Вот каково краткое содержание основных произведений американского писателя. Не зашел ли я слишком далеко, выдавая их за странные и сверхъестественные? А может быть, он на самом деле создал новый литературный жанр, порожденный (выражаясь одним из его терминов) обостренной чувствительностью его мозга?
Оставив в стороне непонятное в произведениях По, мы восхищаемся в них новизной ситуаций, обсуждением явлений мало известных, наблюдением над болезненными проявлениями человеческой психики, выбором своеобразных сюжетов, всегда оригинальной личностью его героев, их болезненным и нервным темпераментом и манерой уснащать свою речь странными междометиями. И несмотря на то что все у По необычно и невозможно, порой возникает правдоподобие, заставляющее читателя верить ему.
Да будет мне позволено теперь привлечь внимание к материалистической стороне этих повествований. В них никогда не чувствуется потустороннего вмешательства. По, видимо, не желает допускать его и претендует на то, чтобы все объяснять физическими законами, которые он при случае даже придумывает сам. В нем не чувствуется той веры, которую должно было бы породить беспрестанное созерцание сверхъестественного. Фантастику создает его холодный ум, если можно так выразиться, и этот несчастный человек к тому же апостол материализма. Но мне представляется, что это не столько вина его темперамента, сколько влияние чисто практического, промышленного общества Соединенных Штатов. Он писал, мыслил, мечтал, как американец, человек позитивного созерцания. Отметив эту тенденцию, мы можем восхищаться его произведениями.
По необычайным историям Эдгара По можно судить о том, в каком постоянном перевозбуждении он жил. К сожалению, ему не хватало сил, и он прибегал к излишествам, которые повлекли за собой, по его же словам, «ужасную болезнь алкоголя», от которой он умер.
Жюль Верн извлечет из этого анализа пользу. Он сохранит то, что считает достоинствами: новизну ситуаций, обсуждение мало известных явлений, выбор своеобразных сюжетов, правдоподобие, внушающее читателю веру. Но герои его будут не больными, а людьми, полными энергии и здоровья. И он заставит нас верить в невероятное.
Разумеется, созданные им фрески прославляют человеческую энергию, но и она имеет пределы. Когда человек исчерпает свои внутренние силы, на помощь ему приходит провидение. Нет сомнения, что Жюль Верн был деистом. Религиозные верования, унаследованные им от отца, проявляются именно тогда, когда в своих произведениях он при крайних обстоятельствах прибегает к вмешательству провидения.
Между тем его упрекали, как и он упрекал По, что он обращается к богу слишком редко. И в том и в другом случае упрек этот — если речь идет об упреке — является следствием недоразумения. Разве можно упрекать ученого в том, что он, делая свои опыты, не обращается к богу? Позитивизм того или иного человека науки отнюдь не исключает у него религиозных убеждений. Только средневековая инквизиция могла бы осудить его за научный позитивизм. Надо согласиться с тем, что писатель, на каждой своей странице взывающий к богу, может лишь наскучить читателю, породить в нем равнодушие и в конце концов обесценить саму идею божественного.
Фактически рассказы По свидетельствуют о том, что автор их был словно заворожен идеей смерти. Американский писатель терзался вполне человеческим чувством ужаса и допускал бытие бога, стремясь обосновать его какими-то новыми доводами. Не в одном рассказе у него действуют призраки или силы магнетизма. Уже в «Правде о том, что случилось с мистером Вальдемаром» он показывает своего героя во власти месмерического воздействия. В «Месмерическом откровении» По идет еще дальше, вкладывая в уста мистера Вэнкерка следующие слова: «Вы же знаете, что начало есть бог» — и затем: «Я представляю себе, он не дух, ибо он — сущий. И вместе с тем он и не материален в вашем понимании».
Жюль Верн пишет в своей статье, что По материалист и мыслит позитивистски, но это ничем не оправдано. На самом деле По имел, по всей видимости, немалую склонность ко всему таинственному, рассказы его представляют собой сцепление «чудесных» происшествий. Если же он и обращается к законам физическим, то с огромной долей фантазии.
Жюль Верн в своем творчестве совершенно противоположен этому своеобразному писателю. Его герои — люди живые, и действуют они во вполне реальной среде. Если в его повествованиях и происходит что-либо таинственное, то оно всегда разъясняется. В мире его действуют не призраки, а живые существа. Имеется лишь одно серьезное исключение: он решится проникнуть к центру Земли, следуя указаниям «криптограммы, написанной руническими письменами одним ученым XVI века», Арном Сакнуссемом, которого он называет знаменитым алхимиком. Здесь влияние По несомненно. Оно проявляется и тогда, когда Аксель получает урок проникновения в бездну от своего дяди Лиденброка, как Пим на острове Тсалал получил его от Петерса. Через кратер вулкана Снеффельс наши герои проникают во внутренние области земного шара, и автор пользуется случаем, чтобы прочесть нам краткую лекцию по геологии. Но вскоре ему удается создать для героев окружение, полное таинственной тревоги, и под конец он приводит их к странному подземному морю, населенному доисторическими чудовищами. На берегах его исследователи обнаруживают даже гиганта праадамита, пасущего стадо мастодонтов. Это же настоящий Эдгар По!
Еще дважды обратится он к манере американского поэта: в 1875 году, описывая ужасы, пережитые путешественниками на «Ченслере», и в 1892 году, взявшись дописывать путешествие Пима в романе «Ледяной сфинкс». Что касается прочих своих произведений, то в них он обращается только к физическим законам и действует в мире, порою необычном, но всегда возможном.
Тем не менее и он в свое время поражен был неким психическим феноменом. В 1850 году двадцати двух лет от роду ему случилось повстречаться со знаменитым гипнотизером Алексисом, и тот дал ему вполне точные сведения о его сестренке Мари и о путешествии, которое совершал его брат Поль, причем Алексис назвал и корабль и место, где он находился. «Ты видишь, — писал он отцу, — это же настоящее волшебство».
Однако он не свернул со своего пути и ограничился только тем, что внимательно следил за работами доктора Шарко[44]: он познакомился в них с явлением гипноза, которое и использовал в некоторых своих рассказах, отказываясь выходить за пределы научных знаний. Манера мышления его отличалась от манеры американского писателя, и к явлениям сверхъестественным он относился скептически. В письме к матери от 6 мая 1853 года он откровенно потешается над ним.
«Я еще не предавался божественному наслаждению, заставляя вращаться столик или шляпу (замечаю, что папа вроде сомневается в том, чтобы у меня была шляпа!). Признаюсь также, что до сих пор страдаю дикарским недоверием на этот счет. Впрочем, слыхал, будто три каких-то человека, подав друг другу руки, окружили таким образом Вандомскую колонну и заставили ее вертеться. Правда, все трое были пьяны, поэтому вертелась также вся Вандомская площадь, и Тюильри, и бульвары!»
И тем не менее родство — пусть и не близкое — между американским и французским писателями все же существует. Остается впечатление, что второму пришлось сделать над собой усилие, чтобы не увлечься примером своего предшественника. Многие его страницы носят печать того же поэтического вдохновения, но, озабоченный научной точностью, он старается обосновать то, что вначале было лишь мечтой.
Отмечался уже его вкус к криптограммам, но не следует ли отметить, что, как и персонажи По, Захариус, Гаттерас, Лиденброк — существа исключительные. Если Легран, герой «Золотого жука», в какой-то степени безумен, то ведь это же можно сказать и о капитане, одержимом влечением к Северу, часовщике, изобретшем Время, профессоре с навязчивой идеей углубиться как можно дальше в недра Земли. Да и Немо, бороздящий морские бездны, не был ли он существом исключительным, колеблющимся между предельным милосердием и яростной ненавистью?
Влияние По особенно сказывалось в годы, непосредственно следовавшие за изучением творчества этого писателя, затем оно ослабеет, но все же будет ощущаться до самого конца.
Нельзя обойти молчанием появление в «Фигаро иллюстре» в декабре 1884 года короткого фантастического рассказа «Фритт-Флакк». В деревушке, расположенной в вулканической местности, исхлестанной дождями и ветрами, некий врач, более интересующийся гонорарами, чем здоровьем своих больных, вызван как-то ночью к умирающему бедняку. Он не намерен выходить из дому в такую ночь за несколько фретцеров и потому отказывает сперва жене, потом дочери умирающего. При третьем вызове, который делает мать больного, он соглашается умерить свои требования, однако ему надо уплатить такую сумму, что старая женщина решается продать свой дом. Врач в сопровождении своего пса, к шее которого подвязан фонарь, идет за старухой. В это время происходит извержение вулкана, сильный удар опрокидывает его. Встав снова на ноги, он убеждается, что старуха исчезла. Среди непогоды он, видя вдали освещенное окно, идет к дому больного и, добравшись до него, удивляется тому, что этот дом так похож на его собственный. Войдя, он попадает в свою комнату и видит, что умирающий больной — он сам! Тщетно пытается он использовать доступные ему средства врачевания, чтобы спасти этого человека. Несмотря на все свои усилия, «он умирает у себя же на руках».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.