ОТКРЫТИЕ НОВОГО АЛЬБИОНА

ОТКРЫТИЕ НОВОГО АЛЬБИОНА

Дальнейшие события довольно подробно изложены в отредактированных записках Флетчера:

«Когда 3 июня мы находились под 42° северной широты, ночью мы испытали внезапный переход от жары к леденящему морозу, от которого люди сильно страдали. Так продолжалось и днем. Канаты обледенели, дождь пошел необычный, ледяной. Нам казалось, что мы вовсе не в жарком климате, а где-нибудь близ Северного полюса. Хотя моряки отнюдь не страдают отсутствием аппетита, но перед многими вставал вопрос, вынимать ли окоченевшие руки из-под теплого прикрытия и не лучше ли остаться не евши. Но и само мясо, снятое с огня, тотчас застывало. Снасти покрылись такой ледяной коркой, что та работа над ними, которая обычно легко давалась троим, теперь стоила величайшего напряжения шестерым. В довершение нас трепали свирепые шквалы, с которыми нельзя было бороться. Когда затихала буря, появлялись отвратительные густые туманы, и опять надо было ждать, пока ветер их разгонит. Целых две недели подряд нельзя было определить положение корабля ни по солнцу, ни по звездам. Когда мы приближались к берегу, мы видели голые деревья и землю без травы, и это в июне и в июле! Глубокое уныние овладело всеми, в душу закрадывались недоверие и сомнение: а нужно ли ради чего бы то ни было переносить все эти лишения? Но генерал наш был бодр, как всегда; он подкреплял экипаж и словами утешения, и личным примером, призывая всех быть мужчинами и претерпеть временные лишения, чтобы заслужить тем большую славу.

Но и здесь мы не нашли никаких следов желанного прохода на восток: берег неизменно отклонялся к северо-западу, как будто шел на соединение с Азиатским материком. Нигде не видели мы следов пролива, и мы сделали не предположение, а заключение, что такого прохода и не существует. Тогда решено было опуститься в более теплые широты: мы были под 48°, и десять градусов, пройденные нами [на юг, до 38° с. ш.], перенесли нас в прекрасную страну с мягким климатом».

Исследователи долго спорили и продолжают спорить по поводу того, какого именно участка североамериканского материка достигли Дрейк и его спутники 17 июня 1579 года. Пока что однозначного ответа на этот вопрос нет. Предполагают, что экспедиция остановилась в одном из заливов к северу от нынешнего Сан-Франциско; возможно, это был именно тот залив, который сегодня носит имя Дрейка (Drake’s Вау).

«На следующий день после того, как мы бросили якорь, появились туземцы, высылая к нам на челноке одного из своих, — продолжает свое повествование Флетчер. — Когда он немного отплыл от берега и был еще на далеком расстоянии от нашего корабля, он начал говорить нам очень торжественно длинную и скучную речь с обильными жестами, поворачивая голову, а то и все тело в разные стороны. Окончив речь, он с выражением почтительности и покорности вернулся на берег. Вскоре он появился таким же образом во второй раз, а затем и в третий, везя с собой пучок перьев, очень похожих на перья вороны, ровно обрезанных и искусно нанизанных в виде круглой связки на веревочку. Как мы потом узнали, это был особый символ, который носят на голове телохранители их царька. Вместе с этим он привез маленькую корзинку с травой, которую они называли Tabah (табак. — В. Г.). Привязав и то и другое на короткую палку, он бросил ее в нашу лодку. Генерал наш хотел тотчас же отплатить ему хорошими подарками, но туземца нельзя было заставить их принять. Он взял только брошенную с корабля в воду шляпу и тотчас отъехал к берегу. С тех пор, куда бы мы ни отправились на нашей лодке, они всюду следовали за нами, глядя на нас с изумлением и восхищением, словно на какие-то божества.

На третий день (21 июня. — В. Г.) нам пришлось ближе подойти к берегу и перевезти туда наш груз, чтобы устранить образовавшуюся на корабле течь. Желая обезопасить себя от всякой случайности, генерал велел всем сойти на берег, разбить палатки и соорудить небольшое укрепление. Видя это, туземцы стали торопливо и кучками собираться около нас с оружием в руках, но при этом они не проявляли по отношению к нам никаких враждебных намерений. Они останавливались в стороне и смотрели как люди, которые от никогда не виденного и не слышанного слова повредились в уме. Мы им казались богами, которым они хотели поклоняться… Во время дальнейшего нашего пребывания это подтверждалось все яснее и яснее. Мы знаками попросили их отложить в сторону луки и стрелы, и они повиновались, а между тем подходили все новые и новые толпы и мужчин, и женщин.

Желая укрепить их в мирном настроении, генерал вместе со всем экипажем всячески старался привлечь их мягким обращением. Им дарили платье и пытались показать, что мы не боги, потому что и нам, как и им, нужны разные вещи, чтобы прикрыть свою наготу. Мы нарочно в их присутствии ели и пили, давая этим понять, что без этого мы не можем жить и, следовательно, такие же люди, как и они. Но все было напрасно: мы так и остались для них божествами.

За рубашки, холстину и тому подобные вещи… они тащили нам всякую всячину, а именно: перья, колчаны, сделанные из кожи косули, даже звериные шкуры, которыми прикрываются у них женщины. Живут они в круглых землянках; крышей им служит дерн, которым они обкладывают соединяющиеся наверху колья. Такая крыша не пропускает дождя, а дым они выпускают в дверь, напоминающую обычный корабельный люк. Спят они на циновках, распростертых на голой земле; эти ложа идут кругом вдоль стен, а посередине устроен очаг. Мужчины большей частью ходят нагими, женщины носят своего рода юбки из тростника, растрепанного, как пакля, а на плечах — оленьи шкуры. У мужей своих они в полном повиновении и без приказа их ничего не делают.

Вернувшись к себе домой, они подняли такой жалобный крик и вой, что мы почти за целую милю ясно слышали его, причем особенно выделялся пронзительный и очень жалобный визг женщин. Через два дня у наших палаток и укреплений стали опять собираться новые большие толпы мужчин, женщин и детей… Опять они несли с собой перья и мешки с Tabah в подарок или, вернее, для жертвоприношения, так как ведь мы были богами.

Остановившись на вершине холма, у подножия которого мы построили свое укрепление, они выдвинули, очевидно, своего главного оратора, который утомил и нас, и себя своей длинной и скучной речью. Он произносил ее с такими странными и неистовыми жестами, до такой степени напрягая свой голос и так засыпая нас словами, что еле переводил дух. Когда он окончил, все остальные почтительными поклонами и восклицаниями дали понять, что они полностью согласны со всем тем, что было только что сказано. Мужчины положили свои луки на землю и, оставив женщин и детей позади, подошли к нам с подарками. Они имели вид счастливых людей, когда приблизились к нашему генералу, и особенно когда он собственными руками принял от них их подарки. А женщины тем временем, словно в отчаянии, с жалобным воем стали ногтями раздирать кожу на лице, так что кровь заструилась по их телу. В исступлении бросались они на землю, не разбирая куда, и разбивались о камни, царапались о колючий кустарник. Руки при этом они держали высоко над головой, чтобы они не могли служить защитой для груди. Все, даже беременные, повторяли это снова и снова раз по десять, некоторые выдерживали до пятнадцати-шестнадцати раз, до полного истощения сил. И казалось, что нам это зрелище доставляло больше страданий, чем труда или беспокойства им. Когда это кровавое жертвоприношение закончилось, весь экипаж во главе с генералом стал молиться… Все время, пока мы произносили молитвы, пели псалмы и читали главы из Библии, они сидели и внимательно слушали, при каждой паузе единодушно издавая восклицания. Пение псалмов им так понравилось, что всякий раз, когда они потом к нам приходили, их первой просьбой было: Gnaah, то есть чтобы мы пели. Уходя от нас, они ни за что не хотели брать с собой полученное в подарок и возвращали всё назад…

Через несколько дней их собралось около нас видимо-невидимо. Из толпы выделились два посланца их главного вождя, которые жестами давали нам понять, что сам великий вождь, Hioh, должен скоро прийти. При этом они что-то долго, не менее получаса, говорили… Из жестов их можно было понять, что они просят нашего генерала послать что-нибудь их вождю в знак того, что он будет встречен нами с миром. И когда просьба их была удовлетворена, они, радостные, поспешили к своему Hioh, а вскоре тот показался и сам, окруженный свитой телохранителей, красивых и статных людей воинственного вида.

Впереди всех шел человек со скипетром в руках, сделанным из какого-то черного дерева. На скипетре висели два венка, один — больше, другой — меньше, с тремя длинными цепочками (безусловно, это был вампум. — В. Г.) и мешком с травой Tabah. Цепочки, по всей видимости, были сделаны из кости, прекрасно отполированной. Количество мелких крохотных звеньев в цепи было, можно сказать, бесконечно. Только избранные, немногие имеют право носить такие цепочки, но и для них количество цепочек ограничено: у кого — десятью, у кого — двенадцатью, так что чем больше цепочек, тем почтеннее данное лицо.

За человеком, несшим скипетр, шел сам великий вождь; на спине его был плащ из кроличьих шкурок, доходивший до пояса; на телохранителях были такие же плащи, но из другого меха. На голове их были перья и пух, растущий здесь на одной траве, напоминающей наш латук. Эта трава священна, семена ее употребляются только при жертвоприношениях, и пух имеют право носить только приближенные вождя. Позади шли простые люди, нагишом, с длинными волосами, собранными сзади в пучок, с воткнутыми перьями.

У всех лица были раскрашены в белый, черный или другие цвета; каждый нес в руках что-нибудь в подарок. Сзади всех шли женщины и дети; у каждой — по корзинке с травой Tabah или с названным выше пухом, или с жареными рыбками. Эти корзины были украшены раковинами жемчужницы».

Опасаясь какого-нибудь подвоха со стороны туземцев, Дрейк собрал вокруг себя всех своих людей. Моряки были вооружены и готовы к самозащите. Однако индейцы, остановившись на некотором отдалении, приветствовали англичан дружескими жестами и обратились к ним с речью. «Потом скипетроносец начал песню и в такт ее стал приплясывать, — свидетельствует Флетчер. — К нему присоединились великий вождь, его телохранители и все прочие; женщины тоже плясали, но молча. При виде такой невинной картины генерал распорядился допустить всех внутрь нашего укрепления, где пение и пляски продолжались, пока все не устали.

Затем все попросили нашего генерала сесть, и великий вождь обратился к нему с просьбой или, если только мы правильно его поняли, с мольбой принять всю его страну под свою руку, стать их великим вождем и покровителем. Что такова была его подлинная мысль, мы нашли подтверждение в том, что вождь возложил на его голову венок со всеми цепочками, назвав его при этом Hioh. Генерал не счел удобным отказываться от предложения, потому что не хотел вызывать в туземцах недоверие или неприязнь, а с другой стороны, он думал, что эта земля сможет в будущем принести большую честь и выгоду родине.

Поэтому от имени королевы он взял в свои руки скипетр и венок, а вместе с ними — и власть над всей страной, назвав ее [Новым] Альбионом, на что были две причины: во-первых, белый цвет прибрежных скал, а во вторых, желание связать новую страну с нашей родиной, которая некогда так называлась.

Когда церемония принятия страны под новую власть была закончена, туземцы обоего пола, оставив своего вождя и его телохранителей с нашим генералом, разбрелись среди наших матросов и внимательно разглядывали каждого. Выбрав кого-нибудь себе по вкусу… они его окружали и начинали свои жертвоприношения: плакали, стонали, кричали и раздирали себе ногтями кожу на лице до крови; и это не одни женщины, а и старики, которые неистовствовали не меньше женщин. Поустав и поуспокоившись, они стали нам жаловаться на свои горести и болезни: показывали свои застарелые и свежие раны, язвы, показывали, где болит, и т. п.; жалобно просили у нас помощи и исцеления… Их жалобы не могли не тронуть нас, и мы делали все, что было в наших силах: прикладывали примочки и пластыри, мазали мазями, стараясь угадать природу их болезни. Время от времени они и потом приходили с теми же просьбами».

Записки Флетчера представляют собой немалый интерес для нынешних этнологов. Описывая нравы и занятия туземцев, он отмечал:

«По природе это люди смирные и привязчивые, без всякого коварства. Их луки и стрелы — единственное их оружие и почти все богатство. Они владеют им искусно, но большого вреда не причиняют: стрела летит недалеко и без большой силы, скорее — как игрушка для детей, чем смертоносное оружие. А между тем они люди такие сильные, что один легко взваливает себе на спину тяжесть, которая потребовала бы двух или трех наших мужчин, и идут себе с ней с добрую милю, с холма на холм, и не передохнут. Они могут быстро и долго бежать и так привыкли к этому, что почти всегда бегут и редко ходят. Мы с изумлением наблюдали, с какой ловкостью, почти без промаха, ловят они рыбу, если она подплывает к берегу на расстояние не дальше человеческого тела».

Капеллан экспедиции описал не только индейцев, но и некоторых животных, обитавших в окрестностях бухты. При этом «кроликами» он назвал местную разновидность белок:

«Мы видели громадные стада очень больших и жирных оленей и еще больше кроликов какой-то странной породы: своей маленькой головой и телом они напоминают нашего кролика, но хвост у них необыкновенно длинен, как у крысы; лапками они напоминают крота; с обеих сторон у них по защечному мешку, куда они прячут пищу, когда напитаются досыта. Туземцы питаются их мясом и очень ценят их шкурки».

Перед тем как покинуть Новый Альбион, Дрейк решил оставить на берегу знак, который не только бы удостоверил факт посещения этой страны английской экспедицией, но и подтвердил «права» королевы Елизаветы на новооткрытую землю. «На медной дощечке, прибитой к крепкому столбу, были вырезаны имя Елизаветы, даты нашего прибытия и добровольного подчинения народа новому властителю, — рассказывает Флетчер. — Ниже в специально вырезанную дыру вставили изображение и герб королевы на шестипенсовой серебряной монетке; под этим — имя нашего генерала.

Когда приблизился срок нашего отъезда и молва об этом разнеслась кругом, мы могли видеть искреннее горе, в которое повергло этих людей неожиданное известие. Внезапно исчез их веселый и счастливый вид, оживленная речь и подвижность заменились вздохами, жалобными стонами, горькими слезами, ломанием рук и самоистязанием; всячески выражали они нам свою скорбь…

Мы и не заметили, как они приготовили свое жертвоприношение и подожгли костер, на который были брошены одна из их цепочек и пучок перьев. Мы всеми силами старались удержать их, но не успели. Тогда мы начали молиться и петь псалмы и этим так отвлекли их внимание, что они позабыли о своих жертвах, дали огню погаснуть и, подражая всем нашим движениям, старались так же, как мы, поднимать кверху глаза и руки.

23 июля состоялся наш горестный для них отъезд. Они взобрались на вершину самого высокого из холмов и оттуда следили за нами, жгли костры и, вероятно, совершали свои жертвоприношения».

«Золотая лань» взяла курс на запад. На следующий день участники экспедиции увидели острова, которые Дрейк назвал Сент-Джеймс (ныне Северные Фарлонские острова). На одном из них моряки настреляли птиц и запаслись тюленьим мясом.