Глава вторая Операция «Вольный стрелок»
Глава вторая
Операция «Вольный стрелок»
Советское наступление летом 1944 года — Почему Рокоссовский продвинулся на 270 километров за девять дней — 27 немецких генералов захвачено в плен — Подполковник Шернхорн отказывается капитулировать и собирает 2000 человек — «В лесах на северо-западе от Минска…» — Четыре группы стрелков-парашютистов в операции «Вольный стрелок» — Шерхорн отыскался! — Прапорщик Р. ужинает в советском офицерском клубе — Рейды «Бомбардировочной авиационной эскадры 200» — Унтерштурмфюрер Линдер получает Рыцарский крест — Долгий марш «пропавшего легиона» — Последнее сообщение Линдера: «Я хочу услышать ваши голоса…» — Мои опасения — Объяснения беглеца из советских лагерей, доктора Золтана фон Тота — Цена преступления ношения фамилии Скорцени: десять лет лагерей.
До операции «Бурый медведь» в советском тылу проводилась другая специальная акция.
В конце августа 1944 года меня срочно вызвали по телетайпу в ставку, где генерал-полковник Йодль представил мне двух штабных офицеров, специалистов по Восточному фронту. Они познакомили меня с драмой, разыгравшейся между Минском и Березиной на участке фронта нашей группы армий «Центр».
Генерал Йодль не смог объяснить, как танки и моторизованные подразделения 1-го и 2-го Белорусских фронтов под командованием Рокоссовского и Захарова, наступавшие севернее припятских болот на стыке наших 4-й и 9-й армий, 2 июля появились в Столбцах в 65 километрах западнее Минска, в то время, когда этот город пал только на следующий день. Моторизованные подразделения Рокоссовского преодолели 270 километров за девять дней!
Сегодня этот быстрый марш не является столь таинственным. Нам ведь известно, что заговорщики Витцлебен, Бек и Гальдер ждали от Паульса в конце 1942 года сигнала к бунту в Сталинграде. Начальником штаба группы армий «Центр», находившейся до весны 1944 года под командованием фельдмаршала фон Клюге, а затем — до того как должность командующего была поручена Моделю — фельдмаршала Буша, был один из основных конспираторов, сторонник капитуляции на Востоке, генерал Хеннинг фон Тресков. Клюге закрывал глаза на подготовку Трескова к переброске на советскую сторону нашего бывшего посла в Москве Вернера фон дер Шуленбурга, который должен был договориться о капитуляции на Востоке.[254]
В «History of the Second World War» («Истории второй мировой войны») сэр Безил Лиддел Харт, в частности, констатировал, что заговорщики сообщили разным командирам противоречивые приказы, и в связи с этим «как на Востоке, так и на Западе события 20 июля имели серьезные последствия».
«Красная капелла» Радо-Ресслера все время пересылала данные в советскую ставку, которая в июне 1944 года имела подробные данные о размещении наших сил на центральном участке фронта. Легко можно было заметить, что движение танков неприятеля, закончившееся маневром по охвату флангов, проведенным советскими генералами в наиболее слабых точках нашей обороны, напоминает план, разработанный Гитлером против русских в июне 1941 года. Он был применен опять, только в обратном направлении. Русское командование быстро училось у нас.
В феврале 1943 года Гитлер поручил генерал-полковнику Моделю спасти двадцать две дивизии 4-й и 9-й армий на Восточном фронте, находившиеся на плацдарме под Ржевом под угрозой окружения. С 1 по 22 февраля генерал более 160 километров отводил свои дивизии с постоянными оборонительными боями настолько эффективно, что, несмотря на наступление десяти советских армий, он понес минимальные потери. Операция называлась «Буйвол».
В 1944 году Модель второй раз получил задание спасти то, что еще можно было спасти в этих двух армиях, и восстановить линию фронта. Однако ситуация была совершенно иной. Фельдмаршал[255] оказался перед лицом великого хаоса, появившегося после 20 июля, особенно в моральной сфере.
Солдаты понимали, что их предали.
Я еще раз подчеркну, что единственным выходом было бороться.
Убийство Гитлера и ликвидация национал-социалистского режима ничего не изменили бы, так как неприятель давно уже решил судьбу Германии. Размышления некоторых историков о приказах Гитлера, заставлявших «сражаться до конца», которые оцениваются сегодня как «преступные и абсурдные», бессмысленны. Любой осознающий ответственность перед историей немецкий государственный муж, оказавшийся перед волей неприятеля навязать «безоговорочную капитуляцию», издавал бы такие же приказы. «Историки», критикующие сопротивление немецкого народа, оказавшегося перед угрозой полного уничтожения Советским Союзом в случае достижения им Рейна, доказывают, что они до конца не обдумали то, о чем говорят.
В ставке мне стало известно, что части 4-й армии, оказавшейся в окружении под Минском, удалось вырваться из котла. Мы получили сообщение по радио от одного из наших агентов, оставшегося в тылу вражеских позиций. «В лесах на северо-западе от Минска немецкие части не капитулировали». Эту информацию подтвердили многочисленные беглецы из минского котла. От небольшого подразделения, сумевшего пробиться через Вильнюс, нам также стали известны некоторые подробности: «Насчитывающая примерно 2000 человек боевая группа под командованием, вероятно, полковника Гейнриха Шерхорна скрылась в лесу и полна решимости пробиться к нашим позициям».
— Скорцени, — сказал мне генерал Йодль, — к сожалению, нам неизвестно, где находится подполковник Шерхорн и его группа. По вашему мнению, можно ли их обнаружить и оказать им помощь?
— Господин генерал, — ответил я, — смею вас заверить, мы сделаем все, что в наших силах.
Чтобы хорошо осознать масштабы катастрофы, достаточно сказать, что из сорока семи генералов 4-й и 9-й армий, а также 3-й танковой армии семь погибли в боях (в том числе командир VI армейского корпуса генерал Пфайффер), двое покончили жизнь самоубийством, один пропал без вести, а двадцать один попал в плен. Но Шерхорн не сдался. Командиры такого покроя, сумевшие в чрезмерном хаосе сплотить вокруг себя 2000 человек, полных решимости дорого продать свою жизнь, заслуживают большего, чем только словесное поощрение их мужества.
В то же самое время я имел случай побеседовать с генералом, сумевшим после семидесятикилометрового марша добраться до наших позиций в Восточной Пруссии. Он привел остатки своей дивизии — семьдесят человек.
Он сказал мне, что его дивизия была окружена вместе с двумя другими на юго-западе от Смоленска. Генерал сразу заявил, что «по его мнению, необходимо тотчас же капитулировать перед Советским Союзом». Два других генерала в течение дня пытались переубедить его. Результат? Попытка вырваться из котла была предпринята слишком поздно и осуществлялась без необходимой для удачи силы и уверенности в успехе. Из гигантской ловушки удалось вырваться только небольшим группам. Несомненно, что Шерхорн и его люди также оказались жертвами нерешительности своих начальников.
Сколько шансов было у нас для обнаружения этих героев, сражавшихся почти два месяца в минских лесах? Не больше пятнадцати или двадцати из ста. Но необходимо было попытать счастья, и я сразу же приступил к работе. Операция получила условное наименование «Вольный стрелок». Во Фридентале все вложили в подготовку этого задания столько же энергии и энтузиазма, сколько можно найти в увертюре известной оперы Карла-Марии фон Вебера.
Проведение операции поручили недавно образованному батальону «Охотничье подразделение Восток I».[256] Было образовано четыре группы по пять человек: два немецких стрелка-добровольца и трое русских, убежденных антисталинистов. Восемь немецких добровольцев говорили по-русски.
Они были одеты в советскую форму, имели русские продовольственные пайки, оружие, боеприпасы, а также документы. Им полностью побрили головы и снабдили русской «махоркой». У каждой группы имелась радиостанция.
Первую группу под командованием П., обершарфюрера войск СС, сбросили на парашютах в конце августа 1944 года с «Хе-111», принадлежавшего к «Бомбардировочной авиационной эскадре 200». Пролетев 500 километров в тыл неприятельских позиций, она совершила посадку восточнее Минска, под Борисовом. В ее задачу входило совершить марш на запад в поисках Шерхорна.
Уже в ночь приземления мы наладили первую радиосвязь с П., доложившим: «Посадка трудная… Мы собираемся… По нам стреляют из автоматов…» — и далее наступила тишина. Только через шесть или восемь недель, во время подготовки в Будапеште операции «Фауст-патрон», мне стало известно, что П. смог добраться до группы Шерхорна, но его радиостанцию уничтожили в первый день.
Вторую группу мы сбросили в этом же районе в начале сентября. Ею командовал оберюнкер (прапорщик) войск СС Линдер, получивший то же задание, как и группа № 1 — маршировать на запад. На наши позывные он ответил на четвертую ночь и после обмена паролями доложил: «Посадка прошла хорошо. Группа Шерхорна найдена». Легко можно представить нашу радость, дополненную на следующий день личной благодарностью подполковника Шерхорна, переданной нам по радио. Следующие группы, третью и четвертую, мы сбросили в районе Дзержинска и Вилейки. Они должны были совершить концентрический марш в направлении Минска.
О группе № 3 под командованием сержанта М. мы ничего не узнали; все наши радиопозывные остались без ответа. Их поглотила огромная Россия.
Судьба группы № 4 под командованием молодого прапорщика Р. оказалась неожиданной, даже сенсационной. Сначала поступили хорошие известия: посадка прошла без помех. Р. доложил, что вся пятерка собралась вместе. Затем он сообщил, что они встретили русских дезертиров, которые их приняли их за своих, и что они с новыми товарищами отлично понимают друг друга. От них Р. узнал, что в районе Минска действуют подразделения НКВД. Он предупредил нас, что на второй день вынужден изменить маршрут, на что и получил согласие. На третий день он сообщил, что они получили помощь от крестьян, и измученное войной население этой части Белоруссии будет способствовать их деятельности. На четвертый день сообщений от него не поступило.
Адриан фон Фелкерсам, являвшийся балтийским немцем, очень переживал за операцию «Вольный стрелок», он опасался самого худшего. Я тоже разделял его опасения, хотя и старался это скрыть. Только через пятнадцать дней (в конце сентября) нам позвонили из одной части, находящейся на фронте в Литве: «Группа Р. докладывает, что вернулась без потерь».
Группа № 4 не обнаружила Шерхорна, но сведения, добытые и доставленные ею, оказались очень важными. Она прошла более 300 километров по вражеской территории, когда неприятель готовился к наступлению. Чтение рапорта Р. доказывало, что мы могли многому научиться от русских. Они серьезно относились к тотальной войне — в их распоряжении было не только снаряжение, поставленное американцами, но они мобилизовали весь народ. Часто можно было увидеть женщин и детей, которые катили бочки с топливом или же подавали артиллерийские снаряды на позициях.
Р., носивший форму лейтенанта Красной Армии, даже принял приглашение на ужин в офицерском клубе. Эти клубы относительно недавно восстановили в русской армии, переставшей быть армией пролетариата, а ставшей армией русского народа. Интернационал уже не использовался в качестве советского боевого гимна.
После возвращения во Фриденталь Р. принял активное участие в подготовке акции с целью оказания помощи Шерхорну. Самым важным мы посчитали поставку медикаментов для его группы, где было много раненых и больных. Первый сброс закончился неудачно: наш врач сломал во время посадки обе ноги, и через несколько дней нам сообщили о его смерти. Второму доктору удалось присоединиться к группе вместе с медицинским снаряжением.
С этого времени самолет из «Бомбардировочной авиационной эскадры 200» через каждые два или три дня летал на вое-ток, чтобы сбросить продовольствие, медикаменты и боеприпасы к стрелковому оружию. Эти полеты совершались ночью и при плохой погоде; пилоты вынуждены были ориентироваться на слабые световые сигналы, а подающие их с земли наши люди тоже рисковали. Поэтому нет ничего удивительного в том, что многие контейнеры пропали.
Вместе со специалистами из «Бомбардировочной авиационной эскадры 200» мы подготовили план эвакуации. Единственным способом оказалось сооружение вблизи леса, где скрывались наши товарищи, посадочной площадки для «Хе-111», с которой сначала можно будет эвакуировать раненых и больных, а затем и способных к бою. Доброволец — инженер Люфтваффе — спрыгнул с парашютом, чтобы руководить строительными работами. В течение нескольких дней мы были полны оптимизма и надежды, но жестоким ударом стало известие о том, что русские обнаружили нашу посадочную площадку и ведут непрерывные атаки на нее.
Тогда мы определились, что Шерхорн попытается добраться до озерного края, расположенного на бывшей русско-литовской границе, который распростирался недалеко от Динебурга (Двинска),[257] в 250 километрах севернее места, где он находился.
Если бы ему удалось дойти туда в начале декабря, замерзшие озера можно было бы использовать в качестве взлетной полосы. Мы произвели новые сбросы теплой одежды, продовольствия и боеприпасов — все для 2000 человек! Девять русских радиооператоров вызвались добровольцами, чтобы добраться до Шерхорна с радиостанциями.
В конце ноября 1944 года я с большой радостью сообщил Линдеру о присвоении ему звания унтерштурмфюрера и награждении его Рыцарским крестом, о чем я ходатайствовал ранее.[258]
Мы знали, что неприятель, безусловно, заметит марш на север 2000 человек. Поэтому нами было определено, что Шерхорн разделит свой «легион». Больные и раненые должны были перевозиться на крестьянских повозках. Они едут более медленно и подвергаются большей опасности. Поэтому требовался арьергард, который поручили возглавить прапорщику П., обнаружившему после многих недель скитаний подполковника и наших коллег; после этого он наладил с нами связь. Подполковник и унтерштурмфюрер Линдер должны были возглавить вторую группу, состоящую из боеспособных солдат, — их задачей было как можно более быстрое продвижение к нашим позициям.
Наступила зима. С беспокойством мы следили за «долгим маршем» наших храбрых товарищей.
Обе колоны отправились в путь в ноябре. Иногда их обнаруживали советские спецподразделения, и тогда необходимо было сражаться, затем исчезать или же менять направление движения, маскироваться днем и продвигаться ночью. Ночами, в установленный час, наших людей обеспечивали самолеты «Бомбардировочной авиационной эскадры 200». Мы старались по карте определить квадрат, где необходимо произвести сброс, но колонны маршировали как могли, отклоняясь от установленного ранее маршрута. Поэтому иногда обнаружить их становилось довольно сложной задачей, таким образом мы потеряли много укомплектованных партий груза, собирать который нам становилось все труднее.
Средний темп марша через леса и болота редко превышал 4–5 километров в сутки. Мы с беспокойством следили за колонной, и у нас появилось предчувствие, что наши несчастные товарищи никогда уже не увидят Германию. Осознание этого наполняло нас горечью, ведь эти люди заслужили, чтобы остаться в живых.
В течение нескольких месяцев мы делали все, чтобы облегчить их страдания и любой ценой найти топливо, необходимое для полетов. Вскоре самолеты летали уже только раз в неделю… Позже случилась катастрофа: бензина не было, и, к нашему великому горю, мы вынуждены были прекратить полеты.
В феврале 1945 года мы получили радиограмму унтерштурмфюрера Линдера: «Я с первой группой добрался до озер. У нас нет продовольствия, нам грозит голодная смерть. Можете ли вы нас принять?» Мы не могли. У нас уже не было ни «хейнкелей», ни топлива. Я находился тогда в городе Шведте-на-Одере. Под моим командованием была дивизия, организованная из различных подразделений. Я выходил из себя, думая о запасах бензина и продовольствия, попадавшего ежедневно в руки наших врагов на Востоке и Западе, либо бессмысленно уничтожавшегося. Во Фридентале наши операторы каждую ночь сидели у приемников, ожидая известий, только известий… так как мы уже не могли дать им ничего, даже надежду.
Позже мы были вынуждены оставить Фриденталь и переместить наш штаб в Южную Германию. Операторы все еще напрягали слух на соответствующих частотах. Сигналы, приходившие от «пропавшего легиона», становились все слабее. Последняя радиограмма Линдера была самой трагической — он просил только немного топлива для генераторов подзарядки батареек радиостанции: «Я хочу только поддерживать с вами связь… Слышать ваши голоса…» Был апрель 1945 года. Позже наступила тишина.
В апреле и мае 1945 года, а также во время пребывания в тюрьме я часто думал о Шерхорне, его храбрых солдатах и наших добровольцах, принесших себя в жертву, чтобы спасти 2000 товарищей. Что с ними случилось? Меня мучила неопределенность. Сообщениям Шернхорна и наших радиотелеграфистов всегда предшествовал условленный шифр, постоянно менявшийся согласно предварительной договоренности. Все полученные нами радиограммы соответствовали принятым принципам. Однако же, находясь в заключении, я многое узнал о методах радиоперехвата, применяемых победителями. Я задавал себе вопрос, не проводила ли советская разведслужба с нами все это время так называемую радиоигру.
Позже, когда немецкая коммунистическая пресса опубликовала по делу Шерхорна большие репортажи, озаглавленные «Советы надули Скорцени», знание мной советских методов работы позволило сделать вывод, что мои опасения были напрасными.
В начале января 1973 года венгерский военный врач, доктор Золтан фон Тот, написал мне письмо, содержание которого я привожу.
Доктор Золтан фон Тот попал в плен в Будапеште 14 февраля 1945 года. Военный полевой суд приговорил его к 25 годам принудительных работ, и ему пришлось сидеть в различных советских лагерях. В феврале 1946 года он оказался в Печерском лагере, расположенном в 200 километрах на юго-запад от сибирской Воркуты. В лагере находилось примерно 30 000 заключенных — немцев, венгров, болгар и других. Он «лечил» в бараке примерно 600 тяжелобольных, но лекарства отсутствовали, и большинство осужденных не выжило.
«Я отлично помню, — написал врач, — что, в частности, мне пришлось заботиться об офицере войск СС, Вилли Линдере из Магдебурга. Ему было около двадцати шести лет, и он болел сложной формой туберкулеза легких. В тех условиях, в которых мы находились, у него не было шансов… Он был необыкновенно умным и храбрым парнем».
До того как Линдер умер в Печоре в марте 1946 года, он рассказал Тоту свою историю.
До апреля 1945 года мы действительно поддерживали связь с подполковником Шерхорном. Линдер находился в первой колонне Шерхорна, в которой дошел до озер вблизи Диненбурга. Вторая колонна под началом офицера одной из парашютных групп добралась туда немного позже. Был уже февраль 1945 года, из колонны Шерхорна выжило только 800 человек. Сначала они напрасно ожидали, что будут обнаружены нашими самолетами и эвакуированы, затем ожидали лишь снабжения, а в конце, что кто-нибудь с ними поговорит.
В конце апреля 1945 года 800 офицеров и солдат были окружены частями НКВД. Бои продолжались несколько дней; обе стороны понесли большие потери. Полковник Шехорн был ранен…
Вначале с военнопленными обходились хорошо, но позже всех приговорили к обычным 25 годам принудительных работ, после чего разослали по разным лагерям. Шерхорн вылечил раны, полученные в последних боях.
Этот рассказ совпадает с ходом событий, известных нам по радиограммам.
Доктор Золтан фон Тот заканчивает свое письмо следующим образом:
«Может быть, вам будет также интересно, что в 1955 году я встретил генерал-майора Ломбарда, который был заключенным. В первый раз мне довелось его видеть 15 октября 1944 года в Будапеште. В начале войны он служил в звании подполковника в ставке фюрера — это он сообщил Гитлеру о полете Рудольфа Гесса в Англию. Генерал Ломбард встречал подполковника Шерхорна в одном из многочисленных лагерей, через которые ему пришлось пройти. Генерал Ломбард вернулся в Германию в 1953 году, и также молено предположить, что вернулся и полковник Шерхорн, если ему удалось выжить в плену. Однако, возможно, он проживает в ГДР.
Полковник Скорцени, я предоставляю вам право использовать эти воспоминания…»
Я лично беседовал с доктором Тотом, вышедшим из плена в 1953 году. Он рассказал мне больше о Вилли Линдере, «пропавшем легионе» и жестоком заключении, которое ему пришлось разделить со многими храбрыми солдатами. Многие из них умерли на его глазах по причине плохого обращения, голода и холода.
«Невозможно описать, что творилось в течение более десяти лет в советских лагерях для военнопленных, — сказал он мне. — Это правда, что через год или два после смерти Сталина [1953], тех, кому удалось выжить в предыдущие страшные годы, уничтожали уже с меньшим энтузиазмом. В живых осталось примерно 20 процентов военнопленных».
Некоторые европейские солдаты, сражавшиеся с большевизмом, находились в плену с 1941 года.
Мой брат более десяти лет находился в плену в СССР только потому, что носил фамилию Скорцени. Его схватили в 1946 году на улице в Вене. Когда в 1954 году его освободили вместе с остальными оставшимися в живых узниками лагерей «Архипелага ГУЛАГ», он еле держался на ногах и потерял более тридцати килограммов веса. Его появление в Вене в таком состоянии было невыгодно с точки зрения пропаганды, поэтому Советы вначале направили его в Югославию, где лечили и кормили почти в эксклюзивных условиях.
Мы беседовали с доктором Тотом о восстании в Будапеште, которое произошло в октябре — ноябре 1956 года. Советский Союз направил в Венгрию сибирские части, уверенные в том, что они воюют на Ближнем Востоке; они считали Дунай Суэцким каналом! Во время народного восстания в Будапеште погибло 25 000 человек, в том числе 8000 солдат Красной Армии. Затем были арестованы и подверглись депортации от имени «прогрессивной демократии» десятки тысяч венгров. А ведь Сталина уже более трех лет не было в живых. Люди, имеющие привилегию говорить от имени «совести человечества», забывают о страданиях Венгрии под советским игом.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.