С ВЫСОТЫ КРЕМЛЯ

С ВЫСОТЫ КРЕМЛЯ

Август сорок второго… К Волге рвутся отборные гитлеровские части — 300 тысяч солдат и офицеров. Командующий, генерал-полковник Паулюс, — один из лучших в вермахте. Грозная сила!

21 августа радист вручил Деду радиограмму: вызывала Москва. Москва затребовала его к себе! Любой на месте Сидора Артемьевича окажись, тотчас бы понял, что это значило. Надо ли говорить, как неописуемо был взволнован старик и как пытался скрыть свое волнение от товарищей. Понимал отлично: вызов по делам важным. Все, что соединение сделало за прошедший год войны, давало основания для такого вызова.

Впрочем, видно, Центральный штаб партизанского движения интересует не только его, ковпаковского, объединения дела. Иначе почему к тому же самолету подошли с такими же вызовами А. Н. Сабуров, Д. В. Емлютин — командир партизанского объединения Брянских лесов, командиры отрядов М. И. Дука, М. П. Ромашин, И. А. Гудзенко, Г. Ф. Покровский, М. И. Сенченко, Е. Е. Козлов и В. И. Кошелев? Иными словами, все руководство партизанского края. Видимо, следует ждать в Москве серьезного разговора по крупному счету обо всех партизанских делах вообще.

А если попросту, по-человечески говоря, то самому Деду не верилось в реальность происходящего до тех пор, пока самолет не взмыл над лесным аэродромом и взял курс на Москву.

Пилот озабоченно застыл за штурвалом. Прошлой ночью он доставил брянскому лесному воинству оружие, боеприпасы, продовольствие, медикаменты. И, конечно, обязательные газеты, листовки… В лесах им цены нет! Его там не то что выжидают — жить не могут без живого печатного слова. А теперь вот этому пилоту доверен новый груз — самый дорогой: группа командиров партизанской Брянщины, Орловщины, Украины. Их ждет Москва…

Ковпак не видит пилота — он весь ушел в себя. Думает сразу о множестве дел, только что оставленных внизу. Как оно там получится, покуда в соединении не будет его, командира? Наверное, все толково сумеют сделать и сами. За это нечего тревожиться. С такими, как Руднев, Базыма, да и всеми остальными можно и жить и воевать…

…А фронт под самолетом ударил Ковпаку в глаза лучами слепящего света: прожекторы нащупали машину. Потом справа, слева, снизу огненные вспышки разрывов. Машину немилосердно швыряет из стороны в сторону. Самолет резко пошел вниз. Неужто попадание? Но из кабины слышится спокойный голос:

— Все в порядке, товарищи!

Пилот опытный, знает, как уходить от предательских лучей. И ушел! Выскочил!

Облегченно вздохнув, Ковпак осторожно пощупал изрядную шишку на лысине, только что полученную от крепкого удара головою. И все же, повеселевший, он добродушно пробормотал:

— В Москве заживет!

— Как и моя, кстати, — Александр Сабуров, тоже поглаживая ушибленное место, глядит на Ковпака. Оба смеются.

— Тебе, Сашка, что: в твоих кудрях, брат, целый барабан упрячешь, не то, что на моей лысине! — и Сидор Артемьевич, улыбаясь, загрубелой ладонью короткопалой руки еще раз проводит по голове. — Ага, вот и штурман. Что скажешь?

— Мы за линией фронта, товарищи! Теперь порядок! — Стоя в дверях пилотской кабины, молодой штурман довольно улыбается. — Как вы тут?

— Кабы не шишки — то всех лучше! — шутит Ковпак. Он неторопливо достает из вещмешка трофейную флягу. Сделав глоток, устраивается поудобнее, плотнее запахивает шубу и погружается в дремоту.

Заключительная часть полета прошла спокойно. Наконец впереди зажглись огни аэродрома. Без разворота пилот повел машину на посадку. Москва? Нет еще. Полевой аэродром штаба Брянского фронта. Прибывших встречает А. П. Матвеев, член Военного совета фронта.

Поговорили со штабными товарищами, немного отдохнули. Деду не отдыхалось — нервничал, когда же все-таки в Москву? Еле дождался, пока снова не пришел к командирам Матвеев:

— Едем, товарищи! Машина ждет!

Обрадованный Ковпак легко, по-кавалерийски, вбрасывает сухощавое тело за высокий борт грузовика, еще кому-то из молодых помог взобраться. Кое-как разместились в кузове на каких-то ящиках. Ничего, в тесноте, да не в обиде.

Дорога фронтовая. Длинная, трясучая, пыльная. Но это никого не смущает. Впереди — столица. Привезли, однако, вовсе не в Москву — в подмосковный санаторий. Встретил начальник в белом халате. Предложил пойти в баню, потом переодеться в пижамы, отправиться ужинать и спать.

— Что ты сказав, голубчик? — ласково переспрашивает Сидор Артемьевич. — В лазню? Пижамы? Мы что тебе, на курорт приехали? Мы сейчас у тебя такой зуд вызовем, что сам в баню побежишь!

Начальник непреклонно заявил, что без санобработки никого в корпус не пустит. Ковпак взвивается.

— Ну и не надо! А ну, хлопцы, распаляй костры!

Разошелся Дед. Еле уговорили… В Москву отправились все же только утром.

Ковпак жадно прильнул к стеклу легковушки. Еще бы! Он не видел Москву с бесконечно далекого теперь, мирного тридцать первого года. Теперь перед его глазами предстал совсем другой город — военный, суровый, ощетиненный «ежами». Окна домов перекрещены полосами бумаги — чтобы не вылетели стекла при бомбежке. Витрины магазинов заложены мешками с песком. На крышах чутко устремлены ввысь счетверенные пулеметные установки. В небе лениво покачиваются серебристые громады аэростатов воздушного заграждения; на стенах белой масляной краской стрелы — к ближайшему бомбоубежищу, Сразу отметил, что ритм всей жизни — тревожно-четкий. Люди чувствуют себя как на переднем крае. Бдительны и настороженны. Всюду воинские патрули.

Обратил внимание, что милиция — одни девчата: понятное дело — мужчины в армии, на фронте.

Разместили партизан в лучшей тогда столичной гостинице «Москва». Ему вместе с Сабуровым отвели большой двухкомнатный «люкс» на третьем этаже. Гостиничная роскошь — они давно уже забыли, что существуют на свете бархатные гардины, — рассмешила.

В дверь постучали. Вошел военный с чемоданом. Ковпак удивился: неужто им постороннего подселяют? Военный рассмеялся: нет, он всего лишь принес товарищам командирам новую одежду, больше подходящую для столицы, чем их старая, изрядно потрепанная в лесах. Вежливо, но твердо попросил, чтобы партизанами себя не называли.

— Ладно, ладно! — добродушно отмахнулся Ковпак и тут же поспешил переодеваться: что-что, но обновы Дед любил.

…Недолгая прогулка у самых дверей гостиницы, конечно же, никоим образом не удовлетворила ни Ковпака, ни его товарищей, неодолимо тянуло поглядеть Москву. Но что толку! Ведь тут и шагу не сделаешь без документа, удостоверения, пропуска. А откуда все это у людей, сию минуту прилетевших из глубокого вражеского тыла? Короче: сиди и не рыпайся. Жди. К счастью, ждать пришлось недолго.

Всех приехавших пригласили в Центральный штаб партизанского движения. Они походили по кабинетам, познакомились с сотрудниками. Потом их принял Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, начальник штаба. Пономаренко тепло приветствовал партизанских командиров, попросил каждого как можно подробнее рассказать о своем отряде. Прямо сказал:

— Штаб создан совсем недавно, и мы тут еще не знаем во всех деталях положение на оккупированной территории. Некоторые донесения оттуда противоречивы, это сбивает с толку, мешает работать. Без вашей помощи мы потеряем много времени, можем наделать ошибок.

Разговор, деловой, откровенный, затянулся до двух часов ночи… И тут произошел некоторый конфуз. Вот как описал его впоследствии А. Н. Сабуров:

«Оказалось, что в суматохе нам забыли заказать ночные пропуска. Мы стояли у окна, курили, пока Пантелеймон Кондратьевич кому-то сердито за это выговаривал по телефону. Но вот он вернулся к нам.

— Придется вам, товарищи, поспать здесь на диванах. С пропусками ничего не получается. Извините, пожалуйста.

— Ничего, — говорит Сидор Артемьевич, — диван я люблю даже больше, чем кровать, — не скрипит.

Вдруг Пономаренко спрашивает:

— Кто тут курит вишневый лист?

Наступает пауза. И люди, не терявшиеся в лесных боях, смущенно молчат: комната заметно посерела от дыма.

— Да вы не стесняйтесь, — смеется Пономаренко, — я люблю самосад с вишневым листом. А тут по запаху чувствую, у кого-то это добро имеется..

Он тут же берет у Ковпака щепоть табаку, мастерит самокрутку и с наслаждением затягивается.

— Нам еще нужно подготовить материал товарищу Ворошилову. А вы отдыхайте…

Пономаренко уехал. Около часа мы разговаривали — спать никому не хотелось… После путешествия по Москве, горячих споров в отделах голод давал себя чувствовать. А в гостинице нас ждал, наверное, сытный ужин…

И тут Сидор Артемьевич предложил:

— Знаете, хлопцы, айда в гостиницу. Голодным все равно не заснешь.

Эта мысль всем пришлась по душе. Никому не хотелось ночевать на холодных дерматиновых диванах, когда в гостинице ждут мягкие, уютные постели, кажущиеся нам сказочными после партизанского лесного житья. Дружно двинулись к выходу. В последний момент кто-то спохватился:

— А как же без пропусков?

— А в немецком тылу ты с пропуском гуляешь? — спокойно спрашивает Ковпак. — Вот что, давайте-ка построимся. Ты, — обращается он к Дуке, — человек представительный… Командуй!

Наш небольшой отряд шагает по замерзшей Москве. Отбивает шаг, постовые отдают нам честь, а Дука лихо командует:

— Выше ногу! Четче шаг!..

У гостиницы «Москва» на весь Охотный ряд гремит его последняя команда:

— Разойдись!..»

…Наступило 31 августа. Прилетевших заранее предупредили: будьте готовы. Ожидание, однако, затянулось.

Допоздна Ковпаку и его товарищам пришлось томиться по своим комнатам. Лишь в полночь партизанам сообщили, что сейчас их в Кремле примет Верховный Главнокомандующий.

Войдя в просторный кабинет первым, Ковпак опередил своих смутившихся товарищей, нерешительно столпившихся у дверей. Увидев Сталина, Ковпак по-солдатски бросил руки по швам:

— Товарищ Верховный Главнокомандующий…

Подавая руку, Сталин прерывает:

— Знаем, знаем… Вольно, товарищи!

В первые минуты встречи со Сталиным партизаны чувствовали себя довольно скованно. Видимо, он к этому давно привык и потому сразу же завязал разговор со всеми одновременно, давая им возможность успокоиться, прийти в себя.

Первая неловкость прошла. Почувствовал это и Ковпак — по тому, как Сталин все реже переспрашивал говоривших, удовлетворяясь толковыми, обстоятельными и сжатыми ответами.

Присутствовавший в комнате К. Е. Ворошилов пригласил всех сесть за длинный стол, стоявший вдоль левой, напротив зашторенных окон, стены. И тут Ковпак увидел то, что и обрадовало, и встревожило его. На столе была развернута карта походов его соединения! Именно та самая, составленная еще в Старой Гуте. Над ней потрудились Василий Войцехович — помощник Базымы — и писарь штаба Семен Тутученко. Потом ее затребовала Москва — Центральный штаб партизанского движения. Туда и отправили самолетом. Теперь она здесь — на столе у Сталина. Конечно, это неспроста.

…А беседа идет своим чередом. Она становится все свободнее. Партизаны окончательно, видно, освоились в обществе Сталина. Слушают, отвечают, поясняют. Что ни слово — то подробность: Сталин вникает, уточняет, переспрашивает. Говорит медленно, даже замедленно, с грузинским акцентом, не резким, но заметным. Курит много…

Сидор Артемьевич улавливает: Верховного прежде всего интересуют взаимоотношения партизан с народом, связи, контакты, единство действий тех и других, согласованность. Он всякий раз дает понять собеседнику, что это самое главное в партизанской войне. Ковпак про себя одобряет: «Правильно!»

Несколько неожиданным, но только в первую минуту, показался вопрос:

— А правда ли, что на Украине идет массовое формирование казачьих полков? Геббельс об этом уже изрядно нашумел…

— Брешет Геббельс, — невозмутимо отвечает Ковпак. — Пытались такие полки сформировать немцы, только люди в них не идут. Какие там казаки! Всякий сброд — националисты есть, куркульские сынки, отдельные пленные.

Сабуров поддержал Сидора Артемьевича.

— Подтверждаю, что никаких фактов массового формирования гитлеровцами казачьих полков нет. В прошлом месяце, правда, столкнулись мы с таким одним-единственным полком. Боя с партизанами он не выдержал. Около сорока казаков сразу же перебежали к нам. И тут оказалось, что они принадлежат чуть ли не к двум десяткам национальностей. Всем им велено было под угрозой расстрела называть себя украинцами.

Ковпак словно итог подвел. Сказал как-то особенно весомо:

— Я хочу подчеркнуть, что никакой террор, никакие казни не останавливают население в оказании помощи Красной Армии.

Сталин многозначительно переглянулся с Ворошиловым. Ковпаку стало ясно, что вопрос о «казаках» имеет некую подоплеку. Так оно и было на самом деле.

К И. В. Сталину, как к Верховному Главнокомандующему, стекалось множество важной военной и политической информации. В том числе кое-кто сообщил ему, что, мол, партизанское движение на Украине бесперспективно, так как не пользуется широкой поддержкой населения. В качестве «аргументов» фигурировали сообщения о якобы массовом формировании пресловутых «казачьих полков».

В Ставке Верховного Главнокомандующего, Центральном и Украинском штабах партизанского движения данное мнение не разделялось, но и отбрасывать его с порога как бездоказательное было нельзя. Речь шла о слишком серьезных вещах.

Ни Ковпак, ни Сабуров всего этого тогда не знали, но то, что Сталин и Ворошилов придали их уверенным ответам какое-то дополнительное значение, важное для них, оба поняли хорошо. Да иного и быть не могло. Сила и непобедимость партизанского движения — во всенародной его поддержке. Без такой опоры оно не может рассчитывать на успех. И советское командование, чтобы твердо опираться на партизанскую армию во вражеском тылу, должно было не только в нее верить, но и знать досконально ее сильные и слабые стороны, ее нужды и возможности, боевые качества рядовых народных мстителей и военачальнические таланты командиров. И, видимо, не случайно через несколько дней после совещания в Кремле был назначен партизанский Главком, Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов, и подписан известный приказ наркома обороны № 00189 от 5 сентября 1942 года «О задачах партизанского движения». В приказе, составленном при прямом участии командиров, собравшихся в Москве, в частности, говорилось: «Верховное Главнокомандование Красной Армии требует от всех руководящих органов, командиров, политработников и бойцов партизанского движения развернуть борьбу против врага в его тылу еще шире и глубже, бить фашистских захватчиков непрерывно и беспощадно, не давая им передышки. Это лучшая и ценнейшая помощь Красной Армии. Совместными действиями Красной Армии и партизанского движения враг будет уничтожен».

Но это произойдет через несколько дней, а пока Сталин покончил с одним важным вопросом.

Верховный Главнокомандующий завел разговор о партизанской тактике. Вопросы следовали непрерывно. Командиры отвечали, конечно, по-разному — ведь и люди это были очень разные по всему, — но зато каждый, несомненно, был чем-то оригинален, своеобычен. Ковпак видел, что Сталин это понимает и потому, видимо, слушает, не перебивая ни единым словом.

Взять хотя бы такой вопрос: что предпочтительнее создавать — партизанские края или подвижные рейдовые отряды? Тут мнения разделились, каждая из этих форм борьбы имела своих убежденных сторонников.

По мнению Ковпака, тут нужно было не спорить, а спокойно разобраться, что к чему. Конечно, партизанам нужна своя территория. И для того чтобы защитить хоть часть населения от оккупантов и чтобы было где привести отряды в порядок после боев, подлечить раненых, наконец, в случае надобности заручиться поддержкой соседей. Но нужно развивать и другие формы борьбы. Отряды не близнецы, они могут сильно отличаться друг от друга в зависимости от стоящих перед ними задач и конкретных условий, в которых им приходится действовать. Одно дело отряд диверсионный, другое — предназначенный сугубо для глубокой разведки.

Сумское объединение, которым он, Ковпак, командовал, сложилось именно как рейдовое. И Сидор Артемьевич рассказал Верховному о двойном рейде к Путивлю — из Хинельских лесов и Старой Гуты. Наконец, о том, как пришел на собственном, нелегком опыте к убеждению, что воевать можно и нужно именно так — маневром.

Сталин осведомился у Ковпака, каков его источник пополнения боеприпасов. Тот ответил громко:

— Источник единственный — трофей…

Но единственный означает и то, что не всегда верный. Командиры оживились — этот вопрос волновал всех, так как партизаны чаще страдали от недостатка не столько оружия, сколько боеприпасов, особенно отечественного производства. Ответ Верховного был для некоторых неожиданным.

— Проблема боеприпасов у нас решена. Патронов и снарядов нужных вам калибров у нас уже изготовлено столько, что хватит до победы. Дадим вам сколько нужно.

Тут же решилось, как снабжать партизан — по воздуху. По распоряжению Верховного для этого к ним прикрепили полк Героя Советского Союза Валентины Гризодубовой.

И тут вдруг Верховный после некоторой паузы спросил: могут ли соединения Ковпака и Сабурова выйти рейдом с Левобережья на Правобережье — туда, где еще ни разу не бывали?

Сразу в кабинете наступила тишина… Взоры командиров устремились на Ковпака. Что-то ответит он на этот неожиданный почти для всех вопрос. «Почти» — все же не для всех. Дело в том, что еще летом перед рейдом на Путивль Сабуров сообщил Деду, что получил телеграмму из ЦК партии Украины с поручением разведать возможность перехода на правый берег Днепра. Они с Александром Николаевичем долго тогда просидели у костра на берегу Десны вдвоем, увлеченно обсуждая: а если действительно прорваться туда, за Днепр?

Однако одно дело помечтать с Сабуровым, совсем другое — говорить в этом кабинете.

Ковпак ответил далеко не вдруг, не сразу. Верный своему нерушимому правилу — семь раз отмерь, один раз отрежь! — Ковпак размышлял. Сталин, понимая его состояние, терпеливо ждал. А Сидор Артемьевич в эти минуты был там, у себя в штабе, среди своих, рядом с Рудневым, Базымой. И спрашивал у них то, что сейчас у него — Сталин. И они отвечали, как отвечал бы и он сам. Такой поход — это же совершенно новое. Новое потому, что до сих пор сумчане рейдировали у себя дома, так сказать, из района в район собственной области. Здесь все знакомо.

Другое дело — выйти за пределы своей области, двинуться по территории совершенно неведомой. И не одной, а нескольких областей. Мало того. Реки большие одолеть — Десну, Днепр. Масштабы не прежние — небывало большие. Все правильно. Но ведь и то правильно, что сумчане от самого начала не просто уходили из одного района в другой, потому что немец гнал и нельзя было иначе. Нет, эти переходы были формой боя, а не отрыва от врага. Тогда в чем же дело? Точно такой же формой боя станет и рейд по областям республики. И там, и здесь — наши люди. Воевали на Сумщине — повоюем и на Правобережье. Значит, можно Сталину ответить утвердительно. И Ковпак ответил. То же самое заявил и Александр Сабуров…

Совещание подходило к концу. Уже высказались все командиры. Очередь была за Верховным.

Сталин подчеркнул с первой же фразы то, что давно практически усвоил Сидор Артемьевич: еще с осени сорок первого: рейдирование, диверсии — вот главное в партизанской тактике. Почему? Потому что это внезапные удары: ошеломляющие, точно рассчитанные, хоть, как правило, и меньшими силами, чем у врага, но зато возмещающие это неравенство сокрушающей, молниеносной, в самое уязвимое место противника бьющей внезапностью. Сталин подчеркнул, что особо важная задача партизан — разрушать коммуникации врага на всем их протяжении. Его войска на пути к фронту должны встречать тысячи препятствий. Поэтому нужно перераспределить партизанские силы. Вывести наиболее сильные соединения в новые районы, где населению еще не удалось сплотиться в вооруженные отряды и создать по-настоящему действующее подполье. Без помощи крупных, уже завоевавших боевую славу отрядов этого не сделать… Сталин упомянул о рейдировании ковпаковского соединения. Оговорился: опыт этой тактики еще очень скромен. Да и сами рейды весьма коротки. И хотя Сталин этого и не сказал тогда — все равно даже из его скупых слов присутствующие поняли: Ковпак одним из первых обратился к новой тактике, применил ее, внес от себя лично что-то новое, оригинальное и вообще старается воевать преимущественно путем широкого свободного маневра.

Конечно, только здесь, в Москве, командиры и в первую очередь сам Ковпак по-настоящему смогли взглянуть и на всю войну в целом, и на партизанское движение в этой связи, в частности. Сидор Артемьевич явственно ощущал, что вот сейчас, сию минуту, здесь, в этом огромном кабинете, они присутствуют в знаменательный, исторический момент: партия сообщает им — командирам отрядов и соединений, подпольщикам — основные принципы организации и тактики партизан. Поэтому и поручает Ковпаку и Сабурову перейти к новому, более сложному и, следовательно, более ответственному делу: совершить прыжок из Брянских лесов на Правобережную Украину, в район северной Житомирщины. Другими словами, Верховный предложил рейд глубокий, стремительный, неудержимый. Впервые такой — и по масштабам, и задачам, и конечной цели.

Сталин подзывает Сабурова к разложенной на столе карте. Предлагает показать, как он, Сабуров, представляет себе маршрут будущего рейда с добрую тысячу верст по вражеским тылам. Сабуров говорит подробно, стараясь ничего не упустить. Заканчивает так:

— С товарищем Ковпаком мы советовались, он согласен на такой переход.

— Хорошо, — кивнул головой Сталин. — Обсудим этот вопрос специально завтра…

Последующие слова Верховного насчет возможности полностью удовлетворить потребности рейдирующих означали для Ковпака, разумеется, очень, очень многое. Во-первых, что Родина знает цену своим партизанам и потому ничего для них не жалеет. Во-вторых, удовлетворить заявку Ковпака и Сабурова в августе сорок второго — это подтвердить еще раз огромную важность порученного соединению дела.

Прощаясь с командирами, Верховный сказал негромко, но так, что его слова крепко врезались в память каждого: учтите, товарищи, без активной помощи партизан нам придется воевать еще четыре года…

Так закончилась первая встреча в Кремле.

Вскоре после кремлевского совещания уже в отряде Ковпак, как и все, кому это было положено, читал строки приказа Народного комиссара обороны СССР № 00189 «О задачах партизанского движения». Читал и видел: многое в нем от того, что говорилось в ту встречу. Были здесь и мысли самого Ковпака, изложенные уже языком политики и военного искусства. Именно этим языком приказ обобщил теорию и практику партизанской войны; дал оценку ее в прошлом; выдвинул новые задачи народной войны во вражеском тылу.

И снова Ковпак остался верен себе. Прочтя документ «от корки до корки», он сдвинул на высокий, крутой лоб свои старенькие, видавшие виды очки, устало прикрыл глаза, посидел с минуту неподвижно, раздумывая над прочитанным. Затем извлек кисет с махоркой и принялся сооружать громадную самокрутку. Покончив с этим занятием, Дед смачно затянулся, втягивая исхудавшие щеки, дохнул клубом душистого дыма и прокомментировал:

— Вот это дело!

…На следующий день после приема командиров у Верховного Ковпака и Сабурова снова вызвали в Кремль. На этот раз оба знали для чего и изрядно подготовились к предстоящему разговору: несколько часов провели в своем «люксе» № 333 на третьем этаже «Москвы» над картами разных масштабов.

Сталин принял их в 10 часов вечера 1 сентября 1942 года. На этот раз Сидор Артемьевич и Александр Николаевич явились к Верховному при Золотых Звездах Героев Советского Союза, врученных накануне Михаилом Ивановичем Калининым здесь же, в Кремле.

Помимо Ковпака и Сабурова, к Верховному вторично вызван и Емлютин. И он тоже накануне прикрепил к своей гимнастерке Звезду Героя. Кроме него, в тот день это высокое звание было присвоено Дуке и Ромашину. Покровскому и Кошелеву были вручены ордена Ленина; Гудзенко, Сенченко и Козлову — ордена Красного Знамени.

…Вновь перед ними уже знакомый длинный стол в кабинете. На столе — возле кресла Сталина — карта.

…Говорили деловито, куда более официально, чем в прошлый раз. Видимо, до их прихода вопрос уже обсудили. В кабинете присутствовали К. П. Пономаренко и К. Е. Ворошилов. Совещание целиком посвящено тому, что и как будут делать соединения Ковпака и Сабурова в рейдах на Правобережной Украине.

Верховный сразу же предлагает Сабурову подробно доложить и показать на карте намечаемый маршрут перехода с северной Сумщины на Правобережье, на Житомирщину. Справившись с первым волнением, Сабуров уверенно докладывает. Указывает точку предполагаемой переправы через Днепр — город Лоев.

— Почему не ниже Киева? — спрашивает Ворошилов. Александр Николаевич объясняет:

— Пройти с полным обозом по открытой местности будет трудно. А по намеченному нами пути действуют партизанские отряды, с которыми мы установим связь. Что касается противника — здесь находится словацкая дивизия, в ней, по нашим сведениям, имеется крупное антифашистское подполье. Есть основания полагать, что если словаков и бросят в бой против партизан, они будут большей частью стрелять в воздух…

Но Ворошилов не вполне удовлетворен ответом. Он спрашивает: зачем Ковпак и Сабуров выбрали маршрут, по которому придется форсировать три реки: Десну, Днепр, а затем и Припять? Не лучше ли пройти по Димерскому мосту?

Нет! Сюда соваться никак нельзя, здесь партизанам несдобровать — Киев рядом! Колонны не успеют даже подойти к мосту, как немцы подбросят сюда на машинах не то что полки — дивизии…

Что же касается Лоева, то его Ковпак и Сабуров выбрали, чтобы обмануть противника. Немцы и не подумают, что партизаны станут переправляться через Днепр именно здесь. Они наверняка решат, что партизаны вообще не собираются идти за реку, а направляются на Гомель. Для обороны этого города они стянут все свои силы, а партизаны тем временем резко свернут в сторону и — беспрепятственно! — к Лоеву. С переходом же их за Днепр немцы запутаются окончательно: им и в голову не придет, что партизаны форсировали Днепр для того, чтобы потом через 50 километров форсировать еще и Припять…

В этом и суть их, командиров обоих соединений, плана. Что же касается Лоева — местному гарнизону партизанского удара не выдержать.

Верховного объяснение устраивает. Подводит итог: Ковпак и Сабуров хорошо продумали маршрут, определив ось маршрута с правом отклонения от нее в ту или другую сторону на тридцать километров.

Ворошилов говорит, что во время рейда в бои ввязываться не надо. Сабуров возражает: из опыта Ковпака можно сделать вывод — один-два гарнизона разгромить полезно, чтобы заставить врага обороняться, а не нападать.

Ковпак встает со стула и деловито заявляет, что Александр Николаевич прав. И поясняет: если бьешь немца первым, то, как правило, он далеко не сразу осмеливается нападать. Все дело в том, что гитлеровцы — от солдата до любого командира — озабочены больше всего на свете одним: спасением собственной шкуры. Потому и получается, подчеркивает Сидор Артемьевич, что немцы, боясь партизанского удара, стягивают на оборону занятых ими городов мелкие гарнизоны почти из всех населенных пунктов, лежащих на пути рейда. Отсюда и расширение оперативного простора для партизан.

Верховный советует учесть, что он еще по опыту гражданской войны знает, как в рейде связывают партизан раненые и обоз. Не поможет ли здесь авиация?

Сидор Артемьевич не соглашается с Верховным.

— На это нам нельзя рассчитывать, — возражает он. — Самолета ждешь — значит, пару дней на месте топчешься, риск. И к тому же зряшный, поскольку не бывает у нас помногу раненых.

У Сталина готов очередной вопрос:

— Как долго вы готовитесь к рейду?

Ковпак не торопится отвечать. Размышляет. Затем осторожно так:

— Боеприпасов бы добавить, да и автоматического оружия не мешало бы подкинуть… — Пауза. И в заключение: — А сборы у нас недолгие…

По предложению Пономаренко Ковпак и Сабуров тут же подают Верховному свои заявки. Сталин быстро просматривает их. Замечает:

— Почему так мало просите? Составьте заявки полнее, с запасом. Я думаю, что и артиллерию можно перебросить… В общем, давайте развернутую заявку.

Переписывая бумагу, Ковпак подумал, что хорошо бы обеспечить бойцов сапогами, но решил, что это будет уж чересчур, и попросил ботинки. Сталин, взглянув на заявку, слово «ботинки» зачеркнул. Ковпак было сожалеюще крякнул, но Верховный тут же вписал другое слово: «сапоги». Ковпак еще раз крякнул, но на сей раз с удовольствием.

Ворошилов спросил о питании партизан. Предложил помочь.

Ковпак отказался.

— Питания никакого не надо. — И пояснил, что по пути будет уйма фашистских заготовительных пунктов. Они не минуют партизанских рук. Хватит и самим, и населению помочь можно будет.

Три часа длилось совещание. Все прощались очень сердечно…

Не сиделось в Москве Сидору Артемьевичу. Тут и толковать нечего. Он-то знал, где сейчас его место! И рвался туда неудержимо. Спутники Ковпака это видели, понимали, испытывали сами то же нетерпение. Но ждали команды, будучи людьми строго организованными, как и должно.

Накануне назначенного вылета из Москвы задождило. Засевшие в гостинице «Москва» партизаны нервничали. Вот и Сабуров ночью то и дело выглядывал на балкон: не распогодилось ли?

Возвращаясь, без особого энтузиазма говорил:

— Если бог против Гитлера, то завтра улетим.

Сидор Артемьевич, уйдя в свои мысли, был в эти минуты за тысячи верст от Москвы — там, в Старой Гуте. Он и слышал, и не слышал Сабурова. И все же отшучивался:

— С богом договоримся, Сашко.

И впрямь, по выражению Сабурова, «бог действительно оказался антифашистом»: партизаны вылетели в назначенный срок. Но вместо лесного аэродрома в дебрях Брянских лесов очутились… в Тамбове. Оказалось, что истребители сопровождения потеряли тихоходный транспортный самолет, пилот которого к тому же заблудился и сел в Тамбове.

Нежданных, но желанных гостей тепло встретил секретарь обкома. Рассказал о тех испытаниях, которые выпали на трудящихся советского тыла. Он подчеркнул, что всюду — и в заводских цехах, и на колхозных полях — успех дела решают женщины и подростки, заменившие ушедших на фронт мужчин. Люди трудятся самоотверженно, готовы сутками не уходить с рабочих мест, лишь бы дать Красной Армии больше оружия, боеприпасов, обмундирования, продовольствия.

Тепло простившись с тамбовцами, партизаны на машинах выехали к Ельцу — на тот самый аэродром Брянского фронта, куда они совсем недавно прилетели из вражеского тыла.

Только успели они выйти из машин, как совсем рядом, бодро тарахтя двигателем, сел крохотный фанерный самолетик, сугубо миролюбивого вида, которому, однако, как показала жизнь, на войне цены не было, — У-2. Едва остановился винт, из кабины самолетика ловко, как хороший всадник с седла, выпрыгнул высокий, моложавый, очень красивый генерал. Ковпак, сам старый служака, невольно залюбовался его стремительным, упругим шагом, подтянутой фигурой, ладно, с каким-то особым шиком сидящей формой. Генерал, приветливо улыбаясь, подошел к партизанам, лихо бросил ладонь к козырьку чуть сдвинутой набекрень фуражки и представился:

— Рокоссовский…

Первая беседа с уже тогда прославленным полководцем, командующим войсками Брянского фронта, длилась шесть часов. Хозяин был гостеприимен, не забывал и налить в рюмки, и потчевать, в разговоре был и весел, и любознателен. Шутил, сам смеялся над теми историями, которых у каждого партизана всегда вдоволь. Но не забывал главного: вроде бы между прочим выспросил все, что хотелось и нужно было ему, генералу действующей армии, знать о народной армии, воюющей в тылу противостоящих его войскам дивизий врага.

Ковпак эту невинную тактику генерала, конечно, понял и про себя только ухмылялся: уж больно нравился ему этот жизнерадостный, а в то же время, по всему чувствовалось, очень дельный и талантливый человек.

Между тем Константин Константинович, покончив с расспросами, и сам так же непринужденно и серьезно в одно и то же время прочел своим менее искушенным в военном деле коллегам нечто вроде сжатой, но емкой лекции о положении на фронтах.

А положение сложилось к тому времени для Красной Армии еще более угрожающее, чем осенью 1941 года. Советские войска понесли в летних сражениях большие потери. В результате боев в Крыму и под Харьковом обстоятельства изменились в пользу врага. Гитлеровцы захватили Донбасс и Харьковскую область, тем самым полностью оккупировав территорию Украины, вышли в район Сталинграда, Новороссийска, Северного Кавказа.

Героическое сопротивление бойцов и командиров Красной Армии сорвало основной план гитлеровского командования — окружить и уничтожить основные силы Юго-Западного и Южного фронтов, но обстановка продолжает оставаться более чем серьезной. Союзники по антигитлеровской коалиции не открыли в 1942 году второго фронта — это-то и позволило фашистам перебросить без всякого риска на восток все свои резервы и сконцентрировать против Красной Армии свыше 6 миллионов штыков, огромное количество самолетов, танков, орудий, минометов.

Реальную боевую поддержку Красная Армия получает только от действий во вражеском тылу сотен тысяч советских партизан.

Ковпак слушал, не пропуская ни слова, и взял для себя на заметку: о каком бы участке огромного фронта ни говорил Рокоссовский, он неуклонно подчеркивал: коренного перелома в ходе войны предстоит добиться именно на берегах Волги. Не мог тогда, конечно, ни Ковпак, ни хозяин предвидеть, что имя самого Рокоссовского вскоре и навсегда войдет в историю как одного из главных героев гигантской Сталинградской битвы.

…Несколько дней провели партизаны в штабе Брянского фронта, то и дело спрашивали генерала, когда отправят их на Малую землю.

Рокоссовский неизменно отвечал одно и то же:

— Потерпите, товарищи. Наши разведчики уточняют проходы. Мы отвечаем за то, чтобы вы пересекли линию фронта без помех.

Генерал слов на ветер не бросал: когда командиры наконец улетели, их самолет ни разу не попал даже под луч прожектора, не то что обстрел.

И 12 сентября, в первую годовщину создания Путивльского отряда, Ковпак уже стоял на лесном аэродроме в окружении своих партизан…

…Руднев не отпускал его от себя ни на шаг с того мгновения, когда Ковпак очутился в крепких объятиях комиссара. Он умел расспрашивать, этот сердцевед и умница. Так что все, что было в Москве, — вплоть до мельчайших деталей, запоминать которые ковпаковская удивительно цепкая память умела поразительно, — Руднев уже знал не хуже самого Деда.

…А затем… Затем они оба вновь были неразлучны, как и до того. И оба наблюдали, как хлопцы восприняли возвращение Ковпака из Москвы.

Дед молчал, и комиссар молчал, но оба знали: каждый боец понимает, что не зря командира вызывали в Москву, догадывались, что соединению доверено какое-то новое важное задание.

Видели Ковпак с Рудневым: безотказно действует неписаное правило, заведенное в соединении: никто, никогда, никого не спрашивает, куда, зачем, когда и как идут. Таких вопросов ковпаковец не задает. Не положено вести этих разговоров. На то есть командиры и комиссары, чтобы точно знать ответы на эти вопросы и вести людей туда, куда полагается по приказу. Вот и все. Дело бойцов — этот приказ вовремя и точно выполнить. Это по-ковпаковски!

Дед с комиссаром каждодневно наблюдали действие этого правила, ими же превращенного в закон. Он привел в движение все соединение. Оно забурлило, стало готовиться в дорогу, чувствуя на себе пристальные, требовательные, ставшие после Москвы особо внимательными и сосредоточенными глаза Сидора Артемьевича и Руднева. Оба дневали и ночевали в отрядах. Спали урывками. Работы подвалило обоим — не продохнуть. Партизанский аэродром не ведал еще такого клокочущего водоворота, как в эти сентябрьские дни сорок второго. Ночь стала днем: еженощно Москва посылала «дугласы», до отказа груженные всевозможнейшим добром. Они садились на сигнальные огни партизанских маяков и, точно из рога изобилия, высыпали: оружие — пушки и пулеметы, автоматы и винтовки; боеприпасы — мины и гранаты, патроны и снаряды; медикаменты, продовольствие и обмундирование, газеты и листовки. И соль. Вот именно — простую соль. Ибо в лесах она становилась едва ли не самой большой ценностью.

Одним словом, Москва ничего не забыла. Более того, давала больше, чем просили.

Начальник штаба Григорий Базыма (единственный, кроме Ковпака и Руднева, человек в отряде, посвященный в тайну будущего рейда) вспоминал позднее:

«Ковпак лично принимал грузы и вел им учет. В любое время суток Сидор Артемьевич был готов встречать обоз с лесного аэродрома. Ему все казалось, что там, на Большой земле что-то недогрузили или здесь, на аэродроме, наши приемщики просмотрели и у них из-под носа утащили ящик-другой соседние отряды (нужда в боеприпасах была большая).

Сверяя полученные грузы с заявкой, оставленной им в Москве, Ковпак говорил, имея в виду снабженцев и отправителей: «Меня не обманете! Попробуйте не выполнить приказа Ворошилова!»

Но жаловаться на снабженцев Штаба партизанского движения Ковпаку не пришлось: его требования по всем видам боевого снабжения перевыполнялись. Мы получили много новинок из области минного дела, бронебойного оружия…

— Эти штучки я не заказывал, — довольный смеялся Сидор Артемьевич, рассматривая каждую новую вещь».

Имущество тут же распределялось по справедливости между отрядами и подразделениями. Но тут не все проходило гладко. Командиры, чуя, что рейд предстоит необычный, старались набрать и сверх положенного им штабом. Особенной запасливостью отличались командиры Шалыгинцев, Саганюк (уже не потому ли, что был до войны председателем райпотребсоюза?) и Матющенко.

Выглядело это примерно так. Приходят шалыгинцы, уверяют, что им полагается еще десять тысяч патронов.

Ковпак в настроении самом благодушном, хитрость шалыгинцев видит насквозь. Но те упорствуют. Дед начинает распаляться:

— Мовчи, Матющенко, не доводи до зла… Ох, не люблю брехни! Это что? Кто получил десять тысяч? Не знаешь?

Ковпак воинственно тычет под нос Саганюку и Матющенко ведомость с их собственноручными расписками в получении патронов. Шалыгинцы вытягиваются и молчат, только не сводят с Ковпака жалостных глаз…

Ковпак расхаживает по комнате, размышляет о чем-то, понемногу успокаивается.

— Ладно, — говорит он уже вполне миролюбиво, — получайте десять тысяч, и чтоб я вас больше, брехунов, не видел…

Саганюк и Матющенко не ждут повторного распоряжения — спешат к снабженцам, пока Дед не передумал.

Одно горестное событие омрачило радостное ожидание больших дел, настроение Деда в эти дни: погиб лучший знаток минного дела в соединении, ковпаковец с первого дня существования отряда, одним из первых награжденный орденом Ленина, Георгий Андреевич Юхновец. Погиб, когда минировал дорогу Середина-Буда — Старая Гута. Если бы Юхновец не был минером, его смерть можно было бы назвать нелепой случайностью. Но минеры только так и гибнут, поэтому для них даже пустынная дорога, когда поблизости нет ни одного вражеского солдата, есть поле боя…

Услышав, что с Юхновцом случилось непоправимое, Ковпак ничего не сказал, отвернулся и долго стоял так молча, по-стариковски сгорбив плечи… Никто не должен был видеть слезы на глазах командира…

Наконец из Москвы прибыл самолетом нарочный с пакетом. В пакете — приказ Главнокомандующего партизанского движения Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова от 15 сентября 1942 года «О выходе в новый район объединенных отрядов Коваля».

«Коваль» — такой псевдоним был теперь в целях конспирации установлен для Ковпака, так же как «Сабанин» — для Сабурова.

Приказ предписывал обоим соединениям в тесном взаимодействии друг с другом совершить рейд по территориям Киевской и Житомирской областей, по дорогам которых враг перебрасывает из далекого тыла свои резервы, боевую технику, боеприпасы и горючее на фронт и вывозит в Германию награбленное имущество и продовольствие.

Важность этого района, отмечалось в приказе, определяется еще и тем, что в Киеве фашистские оккупационные власти сосредоточили администрацию, карательные и другие учреждения, которые осуществляют политику угнетения советского народа на Украине.

Кроме того, противник, используя западный господствующий берег Днепра, возводит там усиленные укрепления, в связи с этим Правобережье в ходе войны будет представлять собой плацдарм ожесточенных боев. Именно здесь широко поставленная партизанская борьба позволит нанести врагу серьезный удар с тыла и тем самым окажет огромную помощь Красной Армии.

Приказ предписывал обратить особое внимание на организацию агентурной разведки в населенных пунктах, прилегающих к Киеву, и в самом Киеве; заложить подпольные вооруженные группы партизан в районах мостов через Днепр возле Киева. Задачей этих групп будет подготовка к разрушению мостов или захват их, в зависимости от обстановки.

Отряд должен был, кроме того, широко развернуть в Киеве и прилегающих районах диверсионную работу, разрушать и сжигать электростанции, систему водоснабжения, склады продовольствия и боеприпасов, аэродромы, военные мастерские, депо и другие сооружения военно-экономического характера.

Маршрут и прочие технические детали рейда в приказе указывались те же, что были обговорены при встрече с Верховным и Ворошиловым в Кремле. Аналогичный приказ, естественно, получил и Сабуров.

Только теперь Ковпак собрал командиров, сообщил им (и то не до конца!), какой именно рейд предстоит совершить соединению. Слова «какой именно» авторы выделили не случайно: о том, что очередной рейд предстоит в скором времени, догадывался каждый рядовой партизан.

Выяснилось: отдельные командиры просто не поняли, что к чему. Им явно казалось, что задуманный прыжок на Правобережье — бессмысленная авантюра, обреченная на провал. О том, что новый рейд не поездка к теще на блины, Ковпак сам знал, но некоторым страхополохам в нем виделась только одна сторона, а именно — бессмысленный смертельный риск.

Как следовало Ковпаку поступать с такими людьми? Убеждать? Можно было, конечно, и так сделать, а он все же не стал. Почему? Потому что, верный себе, и на этот раз решил: пусть не он, а сама жизнь переубедит сомневающихся. Она кого угодно поставит на путь истинный. Надо ли говорить о том, что сам Дед был глубочайше убежден в безусловном успехе рейда. Ведь эта убежденность шла у Сидора Артемьевича от вывода, уже проверенного опытом, что в партизанской войне насмерть бьет своего противника тот, кто бьет первым, внезапно, дерзко; кто поворотливее, ловчее своего врага; у кого сто дорог — и все родные, досконально разведанные, изученные, тогда как у противника — лишь одна-единственная, и та — чужая, враждебная, неведомая, где врага подстерегает каждый кустик… Тем же, кто возражал, утверждая, что немец ведь сильнее партизан, Дед резонно втолковывал, дымя самокруткой:

— Да ты сам раскинь мозгами, добрый человек: не тот сверху, кто сильнее, а кто хитрее, ловчее. Сие и понятно: воюют не одним кулаком, но и головою. А что это значит? А это значит: надо знать фашистскую натуру, понял? Наш резерв — быстрота. Вихрем пролетим!..

Один из скептиков усомнился в том, возможно ли в ходе рейда снабжать партизан всем необходимым по мере израсходования ранее имевшихся средств борьбы. Он заявил об этом Деду прямо и резко. Тот моментально реагировал:

— Ты прав, на целое соединение не напасешься. А нам это ни к чему. Понял? Ни к чему, потому что наш снабженец главный — это сам наш враг, то есть немец! Ясно? У него, брат, все для нас припасено!.. Бери, пожалуйста, но с бою. Вот и все. Просто, правда?

Ковпак лукаво улыбался.

Понимание дела огромной важности вселяло в него удивительную ясность и уверенность, передававшуюся людям всякий раз, когда они сталкивались с командиром соединения.

Дед каждодневно видел, убеждался: второй — партизанский — фронт живет потому, что живет народ, его создавший.

Кстати, позже Ковпак узнает о том, что уже к лету сорок второго гитлеровское командование признало: «Партизаны стали сущим бедствием! От них нет спасения! Рост партизанского движения принял масштабы угрожающие!»

Сидор Артемьевич, конечно, знал очень много уже и тогда — по возвращении из Москвы в особенности — о грандиозности размаха народной войны во вражеском тылу. Вместе с тем документальные признания этого самими фашистами к нему еще не попадали в таком объеме, чтобы получить полное представление. И все же Деду было ясно: дело идет к тому, что районы оккупации вскоре станут районами ада для самих оккупантов.

…Вот и сейчас он размышляет об этом же, решая уйму больших и малых дел перед рейдом. Задача у него и у Сабурова одна и та же: Правобережье должно запылать под ногами у немца! Главное — пути сообщения гитлеровцев парализовать. Любыми средствами. Намертво закупорить пути подвоза к фронту и вывоза — к рейху. Превратить железные дороги в кромешный ад. Старик понимал: эти рейды входят составной частью в стратегические замыслы нашего командования, чтобы остановить армии Гитлера, рвущиеся к Сталинграду и Кавказу.

— Далеко наши засматривают, — говорил Ковпак по этому поводу. И добавлял: — На то и стратегия, брат!..

Именно в момент, когда уже должны были начаться рейды обоих соединений, — вернее, к этому времени — сами партизаны качественно изменились. И Ковпак это видел и объяснял самому себе: главное изменение было именно в том прежде всего, что в ранг государственной политики партия возвела руководство огромным партизанским движением. Оно имело и своего главнокомандующего в лице К. Е. Ворошилова, Маршала Советского Союза, члена Политбюро ЦК ВКП(б), и Центральный, и республиканские штабы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.