«Одиночества жребий — твой выбор, Люси…»

«Одиночества жребий — твой выбор, Люси…»

…Вот и пятьдесят. Смешно даже, что это случилось с ней. Откуда взялись мягкая складка под подбородком, поплывший овал лица, обладавшего, казалось, прочностью мрамора? Волосы подстрижены — это выглядит моложаво. Моложаво? Но не с таким же тяжелым взглядом встречают собственный день рождения молодые женщины. К тому же Рождество. Баппи звонила. Звонили друзья — веселые голоса из Мадрида, из Америки. А букет она получила только один — полсотни алых роз. Нет, не от Микки Руни, забрасывавшего цветами девятнадцатилетнюю старлетку. Говард Хьюз — он не забыл. Забавно, все твердят, что бедняга окончательно сбрендил, купил целый отель в Лас-Вегасе, дабы безвыездно проживать в пентхаузе, и телестанцию поблизости, чтобы смотреть фильмы круглосуточно. Говорят, он много лет не спускался с крыши. Сумасшедший, а вспомнил. А Синатра в своем уме, потому и не думает о бывших женах — спешит нахватать деликатесов с пиршественного стола. Вспомнил о ее юбилее лишь на следующий день, наверняка прочел в газете. Поздравил по телефону. Она рассказала про розы Хьюза. Он — про запись нового альбома.

Нанес визит лишь через полгода — попал в Лондон конечно же по делам, но хоть не забыл зайти.

— Что-то тебя не видать на светских тусовках, — хмурился он, отмечая изменения: Ава поникла, зеленые глаза погасли. В лице — одутловатость и тоска пьющего человека. Боже, куда все подевалось? Фрэнк поморщился и соврал: — Выглядишь отлично.

— Советуешь выбираться на тусовки? Да ты за кого меня принимаешь! Я не Лорен Бэколл — вездесущая старая коза! Проводит дни в салонах красоты, часами сплетничает по телефону, закупает горы нарядов… Чтобы затащить в постель очередного жиголо или вечерок потолкаться среди знаменитостей. Мне-то зачем ваши гулянки? Разве я кому-нибудь интересна? Давай лучше выпьем. — Ава достала новую бутылку виски, высыпала в антикварную испанскую вазу пакет воздушной кукурузы. Вялые движения, растянутый свитерок, тапки со свалявшейся меховой опушкой. Взгляд в пустоту.

Казалось, ничто не могло вывести ее из состояния вечной скуки.

— Ты кинозвезда, и очень яркая. Тебя и сейчас приглашают на хорошие роли…

— Что за ерунду ты несешь, милый? Какая глупость — «кинозвезда»! Что за идиот это придумал? Недавно мне предложили сыграть роль «шикарной, богатой, но одинокой женщины». Как тебе это нравится?

— Не понимаю, что тебя возмущает?

— «Вы что, издеваетесь? Да я играю ее всю жизнь!» — вот что я им сказала. Всю жизнь — богата и одинока.

— Наверное, ты и вправду была слишком красива для нашего мира. И здорово наивна. Твой принцип «все или ничего» — это же путь к банкротству. Бегство от трудностей! Нежелание бороться! И скука! Как хочешь, мне этого никогда не понять!

— Ой, ой! Меня учит сам Президент шоу-бизнеса! Мистер Удача!

— Я всего добился сам. И если ты скажешь, что мне помогали, то помогали именно потому, что я такой! А не поджавший хвост лузер, оплакивающий в углу свои неудачи! — Фрэнк завелся, мечась по комнате. — И мне никогда не бывает скучно! Тяжело, больно — да. Но скучать — извини…

— У тебя есть любимое дело.

— А у тебя кино! — Он, конечно, хотел сказать другое: если она не бросит пить, то кино будет закрыто для нее навсегда.

— Кино? Пс-с… Ты думаешь, я понимаю что-нибудь в кино? Думаешь, оно для меня что-то значит?

Как ему хотелось хорошенько встряхнуть ее, выбить всю эту меланхолию, бутылочную тоску… Фрэнк сделал два глубоких вздоха и лишь покачал головой:

— Я все еще плохо знаю тебя, Ава.

— Арти сказал однажды, что боготворит мое тело и ненавидит душу. Ненавидит, а?.. За что? Разве я злодейка?

— Твою душу втиснули в чужую одежду. Платье с маками Люси — это твое родное, в нем ты могла быть сама собой — дурачиться, посылать к чертям, плясать на столе босой и говорить, что взбредет в голову.

— А на меня напялили королевский венец… — Ава пальцем развозила по столу лужицу вина, потом вытащила из вазы нарцисс и положила венчиком в лужу: — Пусть тоже пьет. Я поняла, в чем дело: в короне нельзя говорить, что взбредет в голову, и дурачиться. Верно?

— Ты не королева и не простушка. — Фрэнк стиснул кулаки. — Ты совершенно особый зверь. Гибрид. Смесь королевы с Золушкой, голливудской шлюхи с деревенской девчонкой, хранящей девственность. И вот эта невероятная смесь, обманчивая, зыбкая — дурман! Дурман, от которого все мучаются, и ты сама прежде всего.

— Спасибо. Приехал, объяснил. Теперь я могу умереть спокойно, как смесь, гибрид, зверь… Напиши это в эпитафии.

— Перестань, Ава! Да проснись же ты! — Схватив за плечи, он поднял ее со стула и посмотрел прямо в глаза: — Слушай! Слушай меня внимательно: так больше нельзя. Ты убиваешь себя. Я устрою тебя в лучшую клинику. С этим теперь прекрасно справляются. Ты вспомнишь, что такое быть трезвой. Быть в рабочей форме.

— А кому я нужна трезвая и в форме? Пусти, больно. Ха! Кино! — Смеясь, Ава вырвалась и продолжала хохотать уже сквозь слезы.

— Мне! Мне нужна! Молодая или с морщинами, ты далеко не безразлична мне. — У Фрэнка сжалось сердце от жалости. В памяти промелькнули вот такие истерики — с рыданиями и безумным смехом. Тогда они любили друг друга и ухитрялись постоянно ранить, больно ранить. А ведь надо было спасать. Он должен был спасти Аву. Она оказалась слабее, чем он думал. И вырвались слова: — Я все еще люблю тебя…

Они молча смотрели друг на друга, искра надежды, единственной правды гасла под натиском хлама житейской мудрости, превращавшей мечты в пепел.

— Любишь меня, а живешь с другими… Старый кобель! Другие, всегда другие! Чтоб тебе провалиться! — Она бросила в него бокал. Стекло зазвенело, разбившись о стену. Фрэнк медленно направился к двери.

— Жаль, что у нас не получился ребенок, — произнесла ему вслед Ава. Он даже не обернулся, надел шляпу и вышел. Она слышала, как прогремели по деревянной лестнице его быстрые шаги. Ей все же удалось вывести из себя этого самовлюбленного индюка.

До Авы долетела печальная новость: у Ланы Тернер обнаружили рак горла.

После судебного процесса над Черил начался новый период ее жизни. Мэрилин Монро заняла место голливудской «вамп», Лане все чаще приходилось играть возрастные роли. Впрочем, историки Голливуда отмечали, что ее сексапильный силуэт, за которым неизменно следовал изящный мальчик- парикмахер, так и остался воплощением вечной бодрости духа.

Как-то, после операции на гортани, она позвонила Аве:

— Эй, ты, говорят, совсем расклеилась? Погоди, вот вырвусь от этих неугомонных врачей и приеду к тебе. А что? Давно хотелось пожить в Лондоне. Мы там с тобой наведем шороху, моя дорогая. Уж это я тебе обещаю…

Но Лондон они уже не покорили. Лана умерла в 1995, пережив подругу на пять лет.