«В девичьих снах так сладостны мечты»

«В девичьих снах так сладостны мечты»

Теплое июньское солнце садилось за сараями. Розовый кадиллак, играя зеркальным никелем, выполз из-за коровника и остановился прямо у калитки. Облезлый штакетник окатило клубничным сиянием. Сказочный свет ослепил ее, стоящую на пороге: босую, распаренную от жара плиты. Зажмурившись, она вдруг вспомнила, что платье разлезлось подмышками, что пальцы почернели от картофельной шелухи, а волосы пропахли луком. Но все это уже не имело значения: явившийся из авто герой, вызолоченный закатом, преобразил мир. Легкие руки легли на ее талию, лицо — тонкое и вдохновенное — склонилось к ее плечу.

— Твои волосы пахнут весенним лугом. Твоя кожа, как крыло бабочки… — прошелестел знакомый голос. — Я приехал, чтобы забрать тебя и никогда больше не расставаться…

— Люси! Куда тебя понесло, шалаву! — Мать огрела ее по спине кухонным полотенцем. — Без ума девка! Почтальон пришел, а она — на тебе — чуть не голая выскочила! Застегнись, бесстыжая! —

Больно ущипнув за шею, мать застегнула пуговку у самого ее подбородка.

Они снова сидели у стола, заваленного овощными отходами. Молли Джонсон мыла полы в магазине у автобана и за это раз в неделю получала большой пакет с едой. То хорошие, чуть только осклизлые сосиски достанутся, то залежалый сыр или макароны, сдобренные мышиным пометом, то подгнившие фрукты и овощи. Кормиться-то надо. Эта депрессия всех достала — развалилась Америка и пошла ко дну, как «Титаник». А волной толпы нищих выбросило. Смитфилд — городок хоть и маленький, а куда ни глянь — сплошная беда. Ткацкая и табачная фабрики закрылись, а те, что остались, едва дышат. Старшие дети в большие города подались, да и там не сладко. Дома девки остались. Баппи почти невеста, Люси — четырнадцатилетняя оглобля, настоящая шалава, за ней смотри и смотри! А какой теперь присмотр? Жизнь под откос пошла. Жили совсем не бедно, табачная ферма Джонсонов хорошо держалась. Кормила семью, а в семье семь детских ртов! Как старшие подросли, помогать стали, дело и вовсе пошло. Машину купили для перевозки сырья, приоделись, кое-что в банк отложили. И вдруг разом благополучие оборвалось. Табак закупать перестали, банк, где на жизнь немного отложено было, рухнул. Земля никому не нужна, рабочие руки тоже. Кривой Питер хороший хозяин был, а тут выдохся весь, как проколотый мяч. Сидит весь день на лавке да трубку смолит. Одним зеленым глазом за ласточками в небе наблюдает, будто подсчитывает. Не пригодный к хозяйству мужик стал. Да и что делать — неясно.

Опустел городок. Почтальон хоть раз в неделю пройдет, а то на дороге никого и не увидишь. Дом теперь на Молли держится. Хорошо еще, шестнадцатилетняя Баппи, девушка дельная, матери помогает. От Люси не дождешься. Эта бесстыдница в короткой юбке только и знает, что по улицам бегать! Патлы распустит и несется прочь — только пятки сверкают. Подружка ее по школе, Кора, такая же коза, через три дома живет. Все шушукаются, все в кино шастают. А что в этом кино? Грех один. Придет девка домой, лицо блаженное. Помолиться забудет, так в постель и бухнется. Под подушкой не святых угодников хранит — фотокарточки кривляк, актеров, прости господи. И что у нее на уме — не поймешь. Иной раз пнем на дороге застынет — не видит, не слышит, что хочешь с ней делай. А уж охотники найдутся…

Молли Джонсон, пышная южанка, зыркнула на младшую дочь из-под повязанной до бровей темной косынки. Смазливая, ничего не скажешь, лицом в Питера. Он, хоть и одноглазый с детства, а когда в женихах ходил, статью отличался и лицом хорош был. Это уж потом, как вареный картофель под солнцем, скукожился, покраснел, и глаз вроде цвет потерял, заслезился. И не скажешь, что Люси его дочь. Ладненькая, тонюсенькая, как прутик, так и гнется. Это ничего, пройдет: троих родит — раздобреет. И лицо правильно оформится, в толщину разойдется. Только бы мужей девкам подыскать положительных. Не из нынешних шалопаев, что церковь за версту обходят. Господь щедр, он даже такое низкое животное, как мужик, облагородить может. Воздержанием, постом и молитвой.

Молли Джонсон не выносила мужчин. Хоть и вышла замуж удачно, да семь раз рожала от мужа, но жизнь повидала, не слепая же. Все беды от этого бесовского племени: насильники, обманщики и мерзавцы. Никто и спорить не станет. Хорошо, женщина мудрая все сама поймет, а для девок — один соблазн. Им в воспитании твердая рука нужна. Отец Паркенсен — приходской священник — вот человек был! Придет и весь вечер сидит, разговоры благостные заводит, детей наставляет. Но вот же потеря — схоронили его второй год как. И прислали кого? Оболтуса, едва из семинарии. Сам тощенький, голосок козлиный — чего от такого ждать? Такой и сам на соблазн падок — на службе глазами в молодых девок стреляет…

— Мам, картошка сварилась, салат я сделала. Ты фасоль дочистишь? Мне к Коре надо сбегать, по занятиям спросить. Задание по счету очень сложное задали! — Люси как ветром сдуло.

— Платком хоть накройся! — вслед дочери крикнула Молли, и плохие предчувствия в который раз омрачили ее сердце.

Люси убегала словно в другой мир. Во времена Великой депрессии в Америке экран и шоу-бизнес служили лишь одной цели — развлечениям. Как раз в то время Голливуд и окрестили «фабрикой грез». На экране поселились сны, сказки, заслонявшие тяжкую реальность. В это зазеркалье и рвалась Люси.

Время шло, а Молли так и сидела за потемневшим столом, перебирая овощи заскорузлыми пальцами. Готовить было уже некому — она осталась одна.

Через два года после того, как грянул кризис, жизнь вроде стала полегче. Рузвельт страну вытащил, дай ему бог здоровья. Табачная фабрика поднялась — сырье только подавай. Баппи хорошо вышла замуж, за серьезного человека, в Нью-Йорк. Можно было б еще спокойно пожить. Да вот беда: муж, царствие ему небесное, ни с того ни с сего сел на пороге, побагровел, ойкнул и повалился, словно тюфяк…

Люси, как семнадцатый день рождения справила, объявила, что намерена специальность получить. Вместе с Корой отправилась в городок Вильсон на курсы секретарш. Там, поди, мужиков полно и каждый норовит под юбку залезть, но разве она мать послушает?

«Пресвятая Дева Мария, укрепи неразумную в праведности. Помоги сохранить чистоту тела и духа»… — Молли стояла на коленях в своей комнатке перед горящими свечами. То плакала, то молилась. Хотела было подняться — колени не послушались. До полуночи пролежала на половичке, потом, цепляясь за кровать, все же поднялась. Праведная жизнь прожита, а награда где?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.