Сомнения разума

Сомнения разума

Не чувствуя себя связанным ходом мысли докладчика, Пуанкаре поминутно отвлекается от его изощренных философских рассуждений, не раз уже слышанных им в более узком кругу. Его забавляет восторженно-преданный взгляд сидящей рядом с ним Алины Бутру, которым она пожирает высокую, не по возрасту стройную фигуру на трибуне. Кажется, только сейчас он начинает в полной мере постигать некоторые скрытые мотивы, управляющие поведением этого дорогого и близкого ему человека. С годами все резче и рельефнее проявляются черты ее характера, которые в детстве ускользали от его неопытного взора. Словно всплыла на поверхность некогда глубоко затаенная ее страсть. Пуанкаре вспомнил, как легко загоралась Алина его незрелыми юношескими идеями, с каким увлечением помогала впоследствии отцу подготавливать к печати его работы. Но вот уже около двух десятков лет ее жертвенные усилия сфокусированы на Эмиле Бутру. Научные интересы супруга заслоняют ей все на свете, а чувство сопричастности к его творчеству доставляет ей наслаждение, настолько сильное, что она не мыслит больше своего жизненного пути в стороне от его творческих устремлений. Совсем недавно, зайдя к ним, Пуанкаре застал Алину за переписыванием рукописи новой книги Бутру. В издательство труды известного философа поступают в виде объемистых пачек листов, исписанных ровным, старательным почерком его жены. Свою живость и энергию она, не скупясь, вкладывает в дела мужа, как бы добровольно принимая на себя часть его ответственности за успех. Раймон перенес на нее прозвище, которым некогда наградил их покойного отца. «Мадам Вавит» величает он кузину дружелюбно и в то же время иронично.

Можно представить себе тот восторг и то ликование, которые царят сейчас в душе мадам Бутру, вместе с сотнями именитых гостей приветствующей спутника своей жизни как главу Международного философского конгресса. Невольно улыбнувшись, Анри подумал, что хлопот у сестры теперь будет вдвое больше. В этом году окончил Парижский университет ее сын, Пьер Бутру. Профессор Поль Пенлеве находит у своего питомца несомненное математическое дарование и пророчит ему блестящее будущее. Восходит новая звезда на небосклоне Алины Бутру, и неизвестно, как она сможет делить свои душевные силы и внимание между этими двумя одинаково притягательными для нее полюсами. Пуанкаре отыскал взглядом сидящих неподалеку П. Пенлеве, П. Бутру и Ж. Адамара. Знаменательное явление — математики потянулись к философии. Не говоря уже о многочисленной группе своих французских коллег, Пуанкаре встретил в разномастной толпе философов, заполнившей большой зал лицея Людовика Великого, где происходили заседания конгресса, немало зарубежных математиков и физиков. Приехали Г. Миттаг-Леффлер, Ф. Клейн, итальянец Дж. Пеано, знаменитый Э. Мах и его непримиримый идейный противник Л. Больцман.

1 августа 1900 года президент Международного философского конгресса Эмиль Бутру открыл общее собрание вступительной речью, в которой изложил свой взгляд на взаимоотношения, сложившиеся в последнее время между философией и наукой.

— …В 1855 году во время первой Всемирной парижской выставки Эрнест Ренан в своей публичной речи открыто высказал опасение, что сооружение грандиозного Дворца промышленности является симптомом надвигающегося духовного оскудения, торжеством грубой материи, узкопрактического техницизма над свободным разумом, — обращается Бутру к участникам конгресса. — Нынешняя пятая Всемирная парижская выставка была бы ему приятным опровержением. Сам факт созыва при выставке Международного конгресса по философии, который я имею честь открыть, свидетельствует о том, что подобные опасения безосновательны. Наш конгресс — это праздник общечеловеческого разума, победа гордого духа над косной материей…

У Эмиля Бутру были все основания ликовать. На конгрессе действительно дух торжествовал над материей, соотношение сил складывалось не в пользу материализма, что было весьма отрадно для председателя конгресса, яркого представителя идеалистического направления.

Конец XIX века ознаменовался в Европе наступательным движением мистицизма против науки. Словно переломность исторической эпохи сказалась на мятущемся настроении общества, вступающего в новую фазу развития. Теряющая свои позиции религия давала еще один «последний бой» новым веяниям, избрав полем битвы общественное сознание. Еще впереди были декреты французского правительства о закрытии школ религиозных орденов, еще только четыре года спустя будет принят закон о полном упразднении конгрегационалистского преподавания и об отделении церкви от государства, еще не развернулась антиклерикальная деятельность кабинета Комба, приведшая его к падению в ожесточенной схватке с католическими кругами, но уже идет скрытая и явная борьба за господствующие позиции в умах и душах широких масс.

Когда в последние годы XIX века физика, стоявшая во главе всего точного естествознания, оказалась вдруг совершенно беспомощной перед неожиданно возникшими трудностями в объяснении установленных на опыте фактов, появились сомнения во всемогуществе научного познания вообще. Возникшая кризисная ситуация бросила тень и на предыдущие достижения физики: они стали казаться частными успехами, вовсе не доказывающими проникновения науки в глубокие связи явлений. Это были симптомы серьезного философского кризиса всего естествознания, потери веры в познаваемость мира научными средствами, возврата к мистическим толкованиям непознанных сторон действительности, оживления идеалистических спекуляций на неожиданно встретившихся затруднениях науки. Откровенный иррационализм в философии обретал силу и воинственность. В противовес ни в чем не сомневавшемуся механистическому детерминизму он упорно отрицает возможность рационального постижения мира, выражает недоверие разуму, противополагая ему иное, «более тонкое и совершенное» орудие познания — либо чистую интуицию, либо религиозное чувство.

«Наш разум — игрушка ощущений и воображения; он сгибается во все стороны», — провозглашает профессор Сорбонны, философ-спиритуалист Эмиль Бутру. Согласно философской доктрине, которой он придерживается, есть факты физические, познаваемые органами чувств, и есть факты метафизические, познаваемые неким сверхчувственным органом. Таинственное «бессознательное» осуществляет связь человека с миром, недоступным нашим чувствам, и даже с… некоторыми видами духов. Бутру весьма симпатизирует знаменитому французскому ученому Блезу Паскалю, но не его конкретным научным достижениям, а тому мистицизму, в который он впал под конец своей жизни. Быть может, Бутру усматривает в необычной драматической судьбе ученого XVII века наглядное подтверждение своему мнению, что религия — это выражение человеческого стремления выйти за пределы данного. Человек не мог бы преодолеть все свои сомнения, «если бы в нем не было ничего превышающего разум» — такова его антитеза известному тезису, что все делится на разум без остатка. «Бессознательному», обладающему неким мистическим характером, он приписывает высшую степень познания. Легко себе представить, какое философское направление задавало тон на конгрессе, избравшем Э. Бутру своим председателем.

Анри Пуанкаре возглавлял секцию логики. На общем собрании, посвященном вопросам этой секции, он выступил с докладом «О принципах механики». Взяв в качестве примера принцип инерции[42] он анализирует его происхождение. Является ли это утверждение априорной истиной, изначально присущей нашему разуму? На этот вопрос докладчик отвечает отрицательно. Известно, что древние греки, так далеко ушедшие в мысленном анализе геометрических аксиом, не только не знали этого принципа, но даже заблуждались в этом вопросе. Да и для нас, говорит Пуанкаре, утверждаемое положение вовсе не кажется самоочевидным и непреложным. Так, может быть, этот принцип дается нам опытом? Но если он не имеет другого источника, кроме эксперимента, то он является лишь приближенным и временным. Новые эксперименты могут вынудить нас однажды изменить или даже отбросить его.

С таких же позиций Пуанкаре подходит и к остальным принципам механики: равенства действия и противодействия, относительности движения, сохранения энергии. Докладчик настаивает на том, что все эти принципы — условные соглашения, приспособленные к имеющимся экспериментальным фактам. Совокупность принципов механики представляет собой систему согласующихся друг с другом утверждений, удобных для науки, то есть сводящих до минимума количество поправок, необходимых из-за несоответствия между истинными движениями и нашими суждениями о них. «Вот почему опыт, который породил их, уже не сможет их разрушить», — заключает Пуанкаре.

По-видимому, в этом докладе он впервые публично говорит об элементах условности в формулировках научных положений. Эти взгляды в полной мере были развиты два года спустя в его книге «Наука и гипотеза».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.