Из Мюнхена в Карлсруэ

Из Мюнхена в Карлсруэ

Первый инструктаж отнял у нас около недели. По плану за те немногие часы, что мы занимались гимнастическими упражнениями, мы должны были вернуть себе гибкость, а на занятия конституцией, о которой мы почти все без исключения понятия не имели, дали только один час.

Получив такую «подготовку», мы уехали в Мюнхен, в инженерно-саперную школу, на несколько более длительный срок для изучения инфраструктуры. Никто из нас не знал, что скрывается под этим таинственным названием, однако мы скоро его разгадали. Подразумевалось строительство аэродромов, сооружение складов боеприпасов и горючего, подземных либо иначе защищенных гаражей для машин и постройка казарм. Кроме того, мы получили представление о снабжении авиации, о жестких или эластичных трубопроводах, о бомбах и ракетах и довольно существенную информацию о НАТО, ее стратегии и тактике.

Из нас предполагалось сделать специалистов по планированию всех строительных сооружений для авиации. Моделью для нас служил опыт и навыки американских военно-воздушных сил. На нас обрушилась уйма новых технических терминов, к тому же большей частью сохранивших свое первоначальное значение на английском языке. И я пожалел, что был нерадивым учеником в реальном училище, но, увы! – я не любил иностранные языки.

Каждую неделю нам давали тест и ставили отметки – нелегкое дело для нас, давно уже расставшихся со школьной скамьей. Сначала нам – по американскому образцу – раздавались опросные листы, где надо было из каждых трех напечатанных ответов на вопросы выбрать и отметить крестиком правильный. Затем нам раздавали анкеты только с вопросами, на которые мы сами должны были отвечать. Под конец мы писали сочинения.

По воскресеньям мы осматривали – в штатском, разумеется, – Мюнхен и окрестности. Мы знали, что нам не следует посещать в военной форме швабингские кабачки в артистическом квартале города, ибо там запросто могли освистать или вышвырнуть нас за дверь. На форму бундесвера смотрели безо всякого удовольствия, а в Мюнхене-Швабинге и подавно.

Я зашел в «Бюргербройкеллер», где когда-то начинал Гитлер свою политическую карьеру. Там подавали жареные колбаски с мюнхенским пивом, а под вечер случались потасовки, хотя никто в военной форме туда не являлся. Если под рукой не было «пруссака» или вообще «пришлого»{52} человека, с которым можно затеять драку, добрые баварцы ссорились между собой, подчас даже из-за «полютюки»{}n».

Каждую субботу нас посещал патер, который разъезжал на «фольксвагене» («опеле»), любил выпить у нас в столовой кружку пива и вел с нами душеспасительные беседы. Он принадлежал к числу тех немногих людей, которые ничего не имели против нашей формы и даже горячо за нас заступались. К этому обязывала пастора военно-церковная служба.

Другим видом «обслуживания» были лекции о так называемых правилах житейского поведения. Эти занятия вел протестантский священник. От своего католического собрата он отличался только тем, что носил костюм, галстук и воротничок. В вопросе о ремилитаризации и в своем страхе перед «красной опасностью» они проявляли полное единодушие.

Двое из наших сокурсников сдали обмундирование в каптерку, сложили чемоданы и вернулись к своей гражданской профессии. На их взгляд, бундесверу не хватало «молодцеватости». Скоро обнаружилось, что им нужно было только запастись терпением.

А мы продолжали зубрить, писать тесты и получать отметки. Кто не просил о зачислении в какой-нибудь определенный гарнизон, получал, окончив курсы, назначение через отдел кадров бундесвера в Бонне.

Перед нашим отъездом состоялся прощальный вечер, на котором присутствовал начальник курсов подполковник Даумиллер, один из первых офицеров, принятых в бундесвер, который проходил инструктаж в США. Я очень ценил его за знание дела, за умение передавать свои познания другим, за то, что он был доступен для каждого и никогда не повышал голос, хотя всех держал в руках, К сожалению, я мало встречал таких даумиллеров, но, будь их даже больше, сущность армии – сейчас мне это ясно – не изменилась бы.

Эти «офицеры с душой», как их часто называют, бывали во время войны – правда, в редчайших случаях – фанатичными национал-социалистами. Однако их образцовое отношение к подчиненным, их чувство товарищества объединяло вокруг них людей в крепко спаянное содружество; солдаты шли за такими командирами в огонь и в воду. Помимо своей воли и сами того не зная, эти «офицеры с душой» не только становились живым руководством к действию, воплотить которое тщетно старались фанатичные приверженцы Гитлера, но и немало способствовали укреплению фашистской системы. В конечном счете роль их в бундесвере нисколько не изменилась.

В те дни, когда я, как и большинство моих сокурсников, восхищался подполковником Даумиллером, я не задумывался над этой проблемой. Тогда я еще верил, что удастся создать демократический бундесвер, если большинство офицерства будет таким, как Даумиллер. Поэтому я, стоя на этой точке зрения, особенно возмущался, когда встречал на своем пути другой тип офицера.

Я был направлен в штаб военно-воздушных сил в Карлсруэ и сначала работал в группе «Инфраструктур» под командой подполковника Шальмайера, бывшего летчика-бомбардировщика, истеричного крикуна со всеми повадками, усвоенными им во время службы в нацистской авиации. В его группе атмосфера была неприятная, этакая смесь старомодно-вежливого обращения с кастовым высокомерием и наглостью военных летчиков.

Нас разместили в маленькой старинной гостинице. Впрочем, как уже упоминалось, штаб военно-воздушных сил в Карлсруэ находился в «Рейхсхофе», напротив центрального вокзала. Обсуждения служебных дел происходили обычно после трапезы, за кофейным столом.

Одна из тем этих бесед особенно запечатлелась у меня в памяти. Подполковник Шальмайер просил каждого из нас в отдельности направлять ему предложения об изменениях военной формы, которые он собирался передавать по инстанциям. При этом обнаружилось, что он не может обойтись без золотого шитья, канители, серебряного канта, погон, аксельбантов, портупеи и пистолета или кортика.

Он мечтал о роскошной форме военно-воздушных сил, которую ввел Геринг, но побаивался выражать свои чувства перед начальством, поэтому пытался осуществить свои желания через других, заставляя нас писать всякие предложения.

Я был счастлив, когда мог уйти по собственному желанию из группы «Инфраструктур» и был переведен в штаб в «Рейхсхофе» в качестве офицера по связи с прессой.