Сны Ольги Ивановны

Сны Ольги Ивановны

Соль земли

Ольга Ивановна была старожилом нашего теперь уже дачного поселка, в котором жила с юности, считай, более полувека. Она срослась с этим местом и очень любила его. Ее цепкая память хранила огромное количество житейских историй — не верится, что она никуда не выезжала за пределы Березова. Вся ее тяжелая жизнь трудящегося человека состояла из событий местного масштаба — бед и радостей двух-трех сотен людей, которые так же, как и она, редко покидали свои дома. Ольга Ивановна очень переживала, что на ее глазах история поселка становится никому ненужной и неинтересной — даже выросшим здесь детям и внукам местных старожилов. И память о живших в поселке людях исчезает, будто и не жили вовсе. Однажды завели мы опять на эту тему разговор.

— ОльгИванна, это естественный процесс, — я взялась объяснять по-научному. — Целые цивилизации исчезали, кто о них теперь помнит? Торф выбрали, работы больше нет. Старожилы в поселке, можно сказать, вымирают, их дома покупают дачники. Кому-то и по наследству они достаются, но все равно — дачникам, которые приезжают только на лето. Будут тут они историей с географией заниматься…

Мы сидели на ее кухне-веранде. Как всегда, всё у нее было чистенько и аккуратно. Ольга Ивановна любила, чтобы и в мыслях зло и добро были распознаны, препарированы и разложены в голове по полочкам. Она разлила чай по чашкам, а к чаю по обычаю выложила на стол все, чем была богата.

— Вот слушай, — наконец сказала, начав немного издалека, — у нас, когда дедушка какой-нибудь умирал, да в старости, говорили — хорошую жизнь прожил. И это была правда — как перед Богом. Потому что вся его жизнь на глазах прошла: людей уважал, трудился, ни с кем не ссорился. Внуков вон вырастил, а то и правнуков. Посмотрим, говорили, как они — в деда ли пойдут? А внуки сейчас про такого деда и знать не хотят. Приехали незнамо откуда, огородили железным забором дедов дом и зажили, ни с кем не знаясь. Думают, что если сортир у них в деревне теплый и антенна десять метров, так умнее нас, стариков… Мне тут правнучка заявила, что я пережиток прошлого…

— Что это вдруг? — засмеялась я от такого неожиданного заявления. — Круто!

— Спроси у нее! — расстроилась Ольга Ивановна. — Потому что в пятнадцать лет — уже звезда. Так и говорит: я — звезда. Звезданулась девка. Заблудились они в городе: одни дома вокруг, а людей нет… Звезды только остались.

— Да не в этом дело: в городе ли, в деревне жить. В Бога люди не верят и поэтому не стыдятся ни-че-го. Удобно так жить. Захотел — нахамил, захотел — на соседские сотки забор свой передвинул, захотел — родительского наследства лишил, захотел — всю ночь песни горланю. Настроение такое — и весь поселок не спит!

— Я ж говорю: одни звезды кругом … — согласилась Ольга Ивановна. — А звезда что: чиркнула огнем по небу и сгорела совсем…

— Это метеориты.

— Вот именно. Даже не звезды, а обломки какие-то, — жестко сказала Ольга Ивановна как будто и не мне, а своей правнучке. Очень она за нее переживала. — А знаешь, за что Верушка меня обозвала пережитком? Я ей свой сон рассказала.

— Сон? Понятно тогда, — ответила я, но все же поинтересовалась.

— Новый, что ли, сон?

— Да… такой… как ты говоришь, привет с того света…

У Ольги Ивановны вдруг увлажнились глаза, вот-вот заплачет. Она вытерла их краем головного платка, отошла, зажгла газ, поставила на плитку остывший чайник. А когда вернулась на место, глаза ее снова стали ясными, а лицо как-то размякло, подобрело.

— Такой сон… не привет, а бальзам с того света… Подружку вспомнила. Вот они не понимают, которые неверующие, что живы усопшие, да?

— Не докажешь! — согласилась я.

— Ну, слушай теперь про сон. Я ведь за всех умерших в поселке молюсь… по утрам-то. Человек триста поминаю.

— Так… — удивилась я. — Об этом подвиге еще не слыхала.

— Да какой подвиг! — отмахнулась Ольга Ивановна.

— Как же вы их вспоминаете, по синодику, что ли?

— По чему?

— Они у вас записаны где-то?

— Да нет, — задумчиво ответила она, вглядываясь в уличное окно, перед которым мы и сидели. Занавеску потрогала, головой покачала, потом, находясь под каким-то сильным впечатлением, твердо сказала: — Вот сюда прям глянула.

— Да кто глянул-то?

— Анюта.

— С того света?

— Прямо с того света.

Я попыталась вернуть Ольгу Ивановну к началу разговора:

— Хорошо. А как же вы имена помните тех, за кого молитесь?

— Ну как… Я вот здесь сажусь, как сейчас, и начинаю вспоминать людей по домам. Сначала, на краю, мамин, где теперь Дрочевы живут. Вот помолюсь за упокой мамы, папы, сестры, потом дальше — где теперь Соломины живут, там раньше жили Бокины Василь Гаврилыч и Ольга Матвеевна, за них помолюсь, потом следующий дом. И так все обхожу до другого конца улицы, потом перехожу на наш порядок и иду обратно — до вашего дома и дальше. За отца твоего помолюсь, потом за твоих бабушек и дедушек Клавдию и Иоанна, Зою и Степана. Они хоть здесь и не жили, но видела их, приезжали.

— ОльгИванна… — от неожиданного признания, что поминает она моих бабок и дедов, у самой слезы вдруг потекли. — Спасибо, дорогой мой человечище!

— Ну а как же! Ты же их любила? Любила… — будто оправдываясь, сказала Ольга Ивановна. — И я их люблю за то, что ты их любила. Хорошие они люди были…

Посидели мы некоторое время молча, потом снова про сон я вспомнила:

— А дальше-то что?

— Вот помяну я всех на нашей улице, на другую перехожу точно так же — от начала до конца. Потом вспоминаю тех, кто в той стороне, что за канавой, жил. Там сейчас мало народу, а раньше самый центр был. На одном месте в дому несколько семей менялись. Потом вот этот двухэтажный дом поминаю, в котором было семейное общежитие. Там мало народу у нас померло. Молодые были, разъехались, и уж теперь не знаю, живы ли, нет ли… Теперь про сон. Вчера во сне я видела вот эту картину, как я сижу за этим вот столом… и будто поминаю вот так по домам усопших. И вдруг вижу, как в это окно, — Ольга Ивановна ткнула пальцем, — заглядывает с улицы женщина. Я узнала ее — Анюта Самокатова. И будто хочет у меня попросить соли, а у нее, значит, соли нет. И так смотрит на меня жалостливо-жалостливо.

— И что?

— Несколько раз заглядывала: пропадет и снова заглянет. Я не пойму, что ей надо. Соли, но вроде и не соли… Так и не поняла — проснулась. И как только открыла глаза, сразу мне все разъяснилось. Я же ее не поминаю! Мы с ней одногодки, дружили даже, недолго, правда… Она быстро из поселка уехала. А потом, я слышала, в родах померла…

— А почему же именно она приснилась? Многие ведь тоже уезжали отсюда… — вмешалась я.

— Ну, немногие, — сказала Ольга Ивановна. — В пятидесятые годы не больно-то куда уехать можно было. Везде голодно, в деревне даже сытней — огородами жили, скотиной. Здесь работа была: торф вот разрабатывали, тяжелая доля… И мужчинам, и женщинам доставалось. Потаскай-ка корзины по два пуда… Анюта в клубе работала, прислали ее по разнарядке к нам. Красавица была… Поехала она однажды на станцию на какую-то комсомольскую свадьбу, а там гармонист ее приметил и в город увез. Не знаю, как они жили, но молодой умерла. Очень тогда все ее жалели. Такая красавица, как артистка. Долго ее помнили в поселке.

— Так… — задумалась я. — Но все равно непонятно, почему она именно вчера приснилась. И почему вы ее не поминали? Просто забыли?

— Наверно, вчера у нее как раз день смерти был. Помню, что умерла она в конце июля. Вот как сейчас на дворе. Ай, как же я ее столько лет не поминала, — сокрушалась Ольга Ивановна. — А забыла почему, скажу. Значит, начинаю я поминать с мамы, потом дом Соломиных, потом наш бывший, когда я еще скотину держала, и мы с Ваней жили напротив вас, помнишь?

— Конечно, за молоком к вам ходили прямо через дорогу…

— Ну вот. А раньше на месте Соломиных Бокины жили. А между нашим домом и Бокиным стоял такой неказистый домишко бабушки одной. Анюта в нем угол снимала. Потом бабушка-то померла, Анюта уехала с гармонистом, дом и рухнул. Доломали мы его, а землю с соседями поделили. Совсем я про него забыла, а вишь, Анюта напомнила.

— А Анюта эта ваша — верующая была? — поинтересовалась я.

— Ну кто там тогда об этом думал, — махнула рукой Ольга Ивановна. — Жили и жили, на работе ухайдакаешься, домой приползешь — там огород, скотина. Прилег на подушку — и тебя нет. А вот Анюта такая была душа — не от мира сего, я так и думала, что долго не проживет. Ай, какой сладкий бальзам на душу пролился, что вспомнила о ней… — и по ее лицу потекли слезы.

— Царствие Небесное Анне, — воздохнула и я. — А вы, ОльгИванн, молодец, что не напридумывали себе ничего такого…

— Какого? — смутилась она. — Ты про что?

— Ну, типа, что она вас на тот свет зовет, что скоро помрете…

— Что ж, помру, конечно. Когда смерть придет, не раньше… — засмеялась Ольга Ивановна и прибавила свою любимую присказку: — Я здесь еще не наработалась. А за Анюту сегодня и молилась, и каялась, как же это я про нее забыла!

— Ну теперь понятно: настоящий пережиток, — улыбнулась я. — Верушка ваша в корень зрит.

Какие-то там, на небе, свои законы действуют. У нас тут так: всех забытых покойников Церковь за богослужением ежедневно поминает безымянно — вместе со всеми «прежде почившими» православными христианами. Но почему-то одна из «прежде почивших» спустя полвека после смерти вдруг стала нуждаться в молитве об упокоении еще живущей на земле давней своей подруги…

Понять сон очень помогла Анютина просьба о соли. Своим последователям Господь сказал: «Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить ее вон на попрание людям» [16]. Видно, к старости мудрая и добрая Ольга Ивановна приобрела такую любовь и веру, которые и есть признак настоящего христианина, она, можно сказать, сделалась той «солью земли», которая защищает мир от гниения и разложения. Восемьдесят лет жизни понадобилось ей для этого чудесного преображения в истинную рабу Божию, молитвы которых Господь слышит быстро. Этим как раз и подтверждаются слова древнего христианского писателя Тертуллиана о том, что христианами не рождаются, а становятся. Вот до чего богословски глубокие сны снились обычной сельской жительнице.