Плясала женщина на свадьбе

Плясала женщина на свадьбе

Сколько раз задавали мне один и тот же вопрос: «Как вы работаете над ролью?» И журналисты, и зрители – в письмах и на творческих встречах. А действительно, как?

Сергей Аполлинариевич Герасимов учил нас создавать характеры, а для этого наблюдать жизнь, внимательно присматриваться к человеку, подмечать какие-то черточки в его манере поведения. Ведь двух одинаковых людей вряд ли встретишь. Даже близнецы, и те порой различаются характерами или хотя бы какой-нибудь родинкой на щеке. У каждого человека свои привычки, своя походка, своя манера говорить.

Это как отпечатки пальцев – никогда не повторяются, у каждого свой дактилоскопический узор. Если всмотреться в зрительный зал, когда выступаешь, то каждый слушает тебя по-своему, по-своему откликается на рассказ, смеется, аплодирует…

А тогда, в студенческие годы, наблюдение за людьми было для нас увлекательной игрой, веселым домашним заданием.

Помню, как однажды в метро я всматривалась в пассажиров, надеясь увидеть нечто необыкновенное. Но увы… Люди входили в вагон, выходили на станциях, занимали свободные места, читали книги. И я расстраивалась, что ничто не привлекло моего внимания. Я вышла на своей станции, и вдруг…

Впереди меня какой-то быстрой странной походкой шел человек. И я побежала за ним, пристроилась чуть поодаль и попыталась идти так же, как и он. Это было, конечно, смешно. Может быть, кто-то из пассажиров, заметив мои пассажи, подумал: «Ку-ку!»

Постепенно это вошло в привычку, я что-то запоминаю, и это «что-то» хранится в памяти… А иногда просто смотришь на дерево, видишь его сильный ствол, нежные листья – и понимаешь характер героини, которую предстоит сыграть.

Выступали мы в подмосковном Доме офицеров. В военном городке, где жили летчики. Концерт прошел, нас дружно приветствовали, а потом все разошлись. Мы остались в артистической и ждем, когда же за нами придет шофер машины. Но никто не приходит.

Дело было зимой. Мы продрогли, нервничаем: может, вообще о нас забыли? И тут появляется начальник Дома офицеров.

— Мне доложили, что вы здесь сидите. Ваша машина сломалась. Послали за механиком. У меня предложение. Через дорогу – напротив – женится летчик. Приглашаю на свадьбу. Поздравите молодых, они будут довольны. Починят машину – поедете домой.

А действительно, чего мы сидим в холоде, а напротив свадьба гуляет, летчик женится! Пошли к летчику.

Свадьба в разгаре. Симпатичные жених и невеста. Нас встретили как родных. Мы поздравили новобрачных.

Меня посадили за стол рядом с мужчиной небольшого роста. На коленях у него аккордеон. А рядом его супруга – дородная, пышная женщина, с мощным бюстом и высокой прической.

Когда в очередной раз провозглашали тост за молодых и кричали «горько!», мужчина тихонечко, незаметно тянул руку к рюмке, а она – на страже, тут как тут: «Играй, я танцевать хочу».

Он играет, она танцует.

Вновь тост, и он только пытается взять рюмку, а она снова:

— Играй!

Он играет, она танцует…

— Ну что же вы не разрешаете ему выпить, — говорю я. — Праздник, свадьба.

— А я ему велела, чтобы он аккордеон с собой взял. Чтоб не пил.

И в самом деле: руки заняты, не напьется.

Я стала за этой женщиной наблюдать. А она действительно очень любила танцевать. Она танцевала так, как будто это был последний танец в ее жизни. Резко наклонялась вниз, и волосы закрывали ее лицо. Потом она закидывала голову назад и гордо приподнимала грудь – ну очень гордо! И танцевала, танцевала…

Я смотрела не отрывая глаз. Вот сыграть бы мне ее! Это – характер. И мне уже было все равно, когда придет машина, когда мы поедем домой. Я все время наблюдала за этой женщиной.

Возвращались домой поздно, кое-кто из моих друзей был расстроен. Завтра утром рано вставать. А я тихо устроилась в машине и улыбалась, потому что та женщина была у меня перед глазами.

Конечно, не всегда случается, что ты можешь использовать то, что увидела в жизни. Но тут, как говорят, совпало. Опять счастливый случай.

Режиссер Рудольф Фрунтов готовился снимать картину «Жил отважный капитан» и предложил мне сыграть роль бригадира маляров, Агнию.

Это здоровая, сильная женщина, с низким сипатым голосом. Время военное. Суда приходят на ремонт после боев, надо залатать пробоины, закрасить. И все это на холодном ветру.

У Рудольфа Фрунтова я снималась в нескольких картинах, первая из них – «Ларец Марии Медичи».

…Я приехала на «Мосфильм». Зашла в лифт с товарищами по съемочной группе, а на следующем этаже в лифт входит директор картины, с которой я не раз работала прежде.

— Клара, — спрашивает она, — ты что сейчас делаешь?

— Заканчиваю съемки, а дальше – как судьба распорядится.

— Вот судьба и распорядилась. Как только освободишься, зайди к нам. Мы начинаем снимать картину, и, наверное, ты очень бы подошла нам на одну из главных ролей.

Меня встретил молодой режиссер, это была его первая самостоятельная работа – детектив «Ларец Марии Медичи». Он предложил мне роль аристократки-француженки Мадлен Локкар.

Сценарий мне понравился, да и роль захотелось сыграть, потому что я раньше в детективах никогда не снималась.

Мы долго пробовали, искали грим, сняли несколько сцен и потом, посмотрев материал на экране, поняли, что нашли и внешний облик моей героини.

Фильм «Ларец Марии Медичи» прошел по экранам с большим успехом. Как раз в ту пору был в Москве Международный кинофестиваль. Поначалу мы сомневались, не помешает ли фестиваль прокату картины – лето, жара, во многих кинотеатрах показывают зарубежные ленты. Тогда заграничные фильмы были редкостью, и специально брали отпуска и приезжали в Москву, бегали по фестивальным просмотрам.

Фестиваль был в разгаре, а мы уже праздновали первую победу – миллион зрителей за месяц посмотрели «Ларец Марии Медичи». С тех пор я снималась у Рудольфа Фрунтова почти в каждой его картине. Мы часто ездили с ним на встречи со зрителями, на премьеры и очень подружились…

Фильм «Жил отважный капитан» снимался в Архангельске. Город встретил нас сурово. Было холодно. Дул шквальный ветер, да такой, что даже лицо замерзало и трудно было улыбнуться.

Съемки шли на старом сухогрузе, что стоял у причальной стенки на Северной Двине.

Я пришла в костюмерную и попросила «утеплиться». Надела на себя все, что было: несколько свитеров, ватную куртку, повязалась платком. Добавила две пары носков, страшные башмаки и ватные штаны и стала похожа на огородное пугало.

Посмотрела в зеркало и пришла в ужас – такой страшной я себя еще никогда не видела. Но женщины, мне кажется, очень хорошо устроены: когда мы не смотрим на себя в зеркало, у нас хорошее настроение, мы вроде себе нравимся. Мы по-другому себя представляем, и, пожалуй, намного лучше, чем мы есть на самом деле. А посмотришь в зеркало, думаешь: эх, что-то я сегодня не так выгляжу. Ну, наверное, плохо спала, да еще недавно болела. Отойдешь от зеркала и тут же все забываешь.

Через день-другой я привыкла и не стала обращать внимание на свой вид. Ведь как бывает: маленького роста женщина, ну, маленькая, и ей, наверное, хочется быть выше. Но про себя думает: «Ну, я маленькая, а высокие каблуки надену и буду среднего роста». Или полная женщина думает: «Ну, я полная. Черное платье надену, и… вроде бы нормально». Я высокая. У меня рост – метр семьдесят. Но я же не думаю, что высокая, а считаю, что мужчины мелкие пошли.

Вот так мы и живем в согласии с собой. А если бы мы каждый раз помнили о своих недостатках? Тогда у нас всегда было бы плохое настроение. И нам было бы трудно жить.

Закончили мы экспедицию, вернулись в Москву, и вскоре режиссер пригласил актеров посмотреть снятый материал. Сидим мы в зрительном зале и, конечно, волнуемся. Вдруг вижу: на экране движется какое-то здоровенное существо, как шкаф. Спрашиваю у актрисы, что по соседству:

— Ты не знаешь, кто это идет?

Она отвечает:

— Не хочу тебя расстраивать, но, по-моему, это ты.

Моей героине Агнии очень нравился моряк по фамилии Бондарь. Агния как увидит его, говорит: «Товарищ Бондарь, приходите к нам морошку кушать». Ну, конечно, война – не до морошки…

Но однажды она набралась смелости и пригласила его в гости. Он согласился.

Агния одолжила «лодочки» у подруги, соседке отдала маленького сына.

Я думала: как же мне построить сцену так, чтобы моя героиня понравилась моряку? Конечно, каждая женщина знает, чем она может привлечь мужчину. Одна очень заливисто смеется, этак призывно. Другая рассказывает веселые истории. Третья прекрасно готовит, может угостить пирожками…

А я решила, что буду танцевать так, как танцевала женщина, встреченная мною на свадьбе у летчика в подмосковном гарнизоне. Конечно, режиссеру не стала рассказывать о том, как хочу построить сцену, он бы мне наверняка сказал:

— Да вы что, Клара Степановна, мы ведь войну снимаем, а вы… танцевать…

И я решила ничего не говорить. Думаю, все само собой образуется.

Но все же мы с гримером придумали прическу: заворачиваются волосы вверх, закалываются шпилькой, чтоб кок двигался вниз-вверх. Нашли в костюмерной облегающее платье. Художника-декоратора попросила, чтобы поставили на тумбочку патефон и пластинку. Обязательно танго.

Начинается съемка. Я аккуратно набираю в чайную ложечку морошку и кормлю Бондаря. Смотрю, как он ест, и улыбаюсь. А потом говорю: «Потанцуем?»

Но этого текста в сценарии нет. Мой партнер несколько растерялся. А я встаю, накручиваю патефон, ставлю танго.

Танцую так, как танцевала та женщина. Мой партнер не очень понимает, что происходит. И режиссер удивился, но молчит. И вдруг засмеялся:

— Замечательно! Так вот и снимем эту сцену.

И вся роль пошла по-другому: в следующем кадре я выхожу из дома, а китель Бондаря у меня на плечах. И иду я мимо соседок такой вальяжной походкой…

Казалось бы, ну что особенного в этой сцене. А для характера она имела большое значение. Как жили женщины во время войны: и холодно, и голодно, и работали сутками. Но каждой хотелось и тепла, и ласки, и любви…

А в следующей сцене – моя бригада работает, и я на своих товарок покрикиваю хриплым голосом. Такая здоровая баба, будто совсем другой человек. Но теперь уже зрители понимают, что в душе Агния совсем другая. Роль стала живая и человечная.

Конечно, не будь той подмосковной встречи, я придумала бы что-то другое. Но то, что увидела, было гораздо ярче и интереснее, чем то, что я могла бы придумать.

Когда я в кинотеатре смотрела картину вместе со зрителями, то зал оживился – все было смешно, нелепо и трогательно…

У режиссера Рудольфа Фрунтова я снималась и в картине «Тревожное воскресенье». Специально для меня он написал роль женщины – мэра портового города.

В основе сюжета – драматическая ситуация: загорелся в порту иностранный танкер, а в его машинном отделении была наша ремонтная бригада. В той бригаде работал мой сын. Я случайно узнала, что он там. Но об этом никому не сказала ни слова и занималась множеством неотложных дел: эвакуировала детские сады, школы и ясли на случай, если прогремит взрыв, чтобы никто в городе не пострадал. И только в конце всей этой драматической истории с пожаром, когда все благополучно закончилось, отстояли от огня не только город, но и спасли ребят-ремонтников и вынесли моего сына на носилках, — только тогда люди узнали, чего мне стоило сохранять самообладание.

Это была сильная драматическая сцена. Очень сильный характер был у моей героини. Важная для меня роль. Интересная. Ведь есть роли внешнего какого-то эффекта, а есть роли, когда у героя в душе что-то происходит. И это гораздо сильнее, чем внешнее проявление. Моя героиня – мэр города – никому не показала, что она, как всякая мать, боится за сына, в глазах ее была трагедия, и никто из окружающих не смог понять, что с ней. Но каждую секунду зрители не забывали, что ее сын там…

Сыграть это состояние героини, ее внутренние метания между долгом и материнским чувством было очень сложно.

Специфика кино такова, что вокруг нет зрителей, нет их глаз, мгновенного отклика. И только потом, в кинозале, на встрече со зрителями можно понять, что тебе удалось или не удалось.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.