«Новый» отец

«Новый» отец

Может, потому, что мы давно не виделись, в эту встречу отец как-то особенно ярко запомнился мне, очень зримо и живо. Так запоминаются увиденные впервые. Он был красив, бодр, даже весел и очень походил на свою фотографию, присланную мне то ли из Швеции по дороге в Россию, то ли из Петрограда. Он сидит в кресле — нарядный, изящный. Он радостен и доволен: весь светится, готовый к улыбке. Таким он был, отдыхая и возрождаясь после тюрьмы и угрозы смерти.

Отца надо было принять и полюбить заново — я отвыкла от него. Если не считать короткой встречи в 18-м году, мы были в разлуке семь лет. Когда я была маленькая, я любила его горячо, как и он меня. Но это было давно. Теперь мы знакомились вновь. И общение наше — содержание и стиль его — должно было измениться. Мы постепенно притирались друг к другу, осторожно обходили прошлое — в нем осталось много огорчений, обид.

Отец не знал, как обращаться с дочерью-подростком. У нас установился легкий, шутливый тон, что вполне соответствовало моей живости, веселому нраву, склонности к разным проделкам. Должно быть, я тоже отдыхала от нелегкой киевской жизни.

Постепенно мы сдружились, но полной сердечной открытости не получилось.

Отец бывал у нас на Плющихе. У них с мамой были добрые отношения, они вели долгие дружеские беседы. Под их разговоры я делала уроки в своей комнате. Иногда отец помогал по хозяйству: например, колол дрова для печки-буржуйки — отопление еще не работало. Мы выходили во двор — он работал топором, я подбирала полешки. Однажды мы встретили во дворе маленькую робкую женщину за тем же делом. Оказалось — сослуживица папы по Наркомздраву. Она едва справлялась с этой работой; отец ей помог и донес корзину с дровишками до квартиры, на этаж выше нашего. Это была судьба! Там он познакомился с сестрой Татьяны Андреевны — Ольгой, молодой изящной женщиной, чертами лица похожей на японку. Так началась его последняя любовь. Через год они поженились.

Новая жизнь отца проходила уже в других декорациях: его переселили этажом ниже, в такую же квартиру, в такую же комнату, как кабинет Мельгунова. Отцу разрешили взять оттуда письменный стол, диван и кресло-качалку.

Менялись декорации — менялся с годами и отец: погасла его общественная энергия, утрачивались постепенно легкость и барственность облика.

Не один год длилось возвращение отца на родину. Оно длилось столько времени, сколько нужно было, чтобы умерить в себе порывы к сопротивлению, пригасить надежду на спасение России и покориться советской действительности. Он вернулся в другую страну, где жил, замкнувшись в повседневном существовании, в семейном гнездышке, которое сумела свить его молодая жена. Она принесла отцу тихое счастье и отдых от прошлых бурь.

Прошло много лет — не стало отца, похоронила я маму, погиб на войне муж… Мы прощаемся в 1967 году с домом в Гранатном, с которым так много связано. В новой квартире с низкими потолками мало места. Папин письменный стол я отдала в Музей Пушкина, где работала. А вот качалка… Мельгуновская качалка осталась в пустой комнате, в кабинете старой барской квартиры.

Печальная картина и поныне бередит мне душу: зачем бросила качалку. Чувствую свою вину — в ней любил сидеть, покачиваясь, отец, с нею любили играть мои дети. А как бы хорошо мне, старой, отдыхать в легком ее колыхании.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.