Я — тренер

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Я — тренер

Когда Пахомова закончила выступать, была создана специализированная группа танцев на льду. Чтобы развести Милу Пахомову с Чайковской, группу создали в ЦСКА. Жук в ЦСКА занимался только парами и одиночным катанием. Результаты работы Пахомовой мы до сих пор видим. Ее нет с нами уже столько лет, а ее ученик Шпильман работает сейчас в Америке, и работает замечательно, как почти все ребята, что прошли через ее руки. А ученики Шпильмана в Ванкувере завоевали в танцах «золото» и «серебро». Ассистентом у Пахомовой был Геннадий Акерман. Из их группы вышла целая плеяда талантливых ребят.

И для меня решили создать специализированную группу парного катания, но в «Динамо». Меня пригласил туда Петр Степанович Богданов, он тогда руководил ЦС «Динамо». Богданов показал мне приказ о создании специализированной группы. Туда только надо было вписать фамилии тренеров и спортсменов. И тут я попалась. К тому времени я, наверное, уже год работала в ЦК комсомола. Сергей Павлович спрашивал: «Ты зачем туда пошла?» Я ему: «А вы нам что-то другое предложили?» В ЦСКА не знали, как от меня избавиться, и комсомол оказался единственным предложением, которое я получила после окончания спортивной карьеры. Сергей Павлович мои слова запомнил.

Год я продержалась в ЦК комсомола перед тем как оказаться в «Динамо». Потом пришла к Пастухову и сказала: «Меня приглашают на тренерскую работу, и я дала согласие». Пастухов расстроился, начал предлагать: может, тебе не нравится в этом отделе, давай мы тебя в отдел культуры переведем. Нет, говорю, дело не в отделе, просто я огляделась и поняла, что мне все-таки нужно заниматься таким делом, которое связано с фигурным катанием. Наверное, я была единственная, кто из Центрального Комитета комсомола ушел работать обычным тренером. Это к вопросу о моем карьеризме.

Я пошла работать не директором спортшколы, не главным консультантом, не руководителем в Спорткомитет, а рядовым тренером на лед. Когда Писеев мне начал всякие козни строить, я ему сказала: «Поймите простую вещь — дальше меня понижать некуда. Я прекрасно знаю, что даже на открытом катке, где я буду стоять в валенках, ко мне все равно будут идти родители. И с каждой тренировки я буду уходить с подарками и цветами. А если вас снимут, то я очень сомневаюсь, что вы найдете себе работу, похожую на нынешнюю».

Так как я стала тренером, появилась возможность на меня давить, вроде я теперь человек зависимый. Он предпринял попытку отыграться за все годы унижений. Но это вообще его манера работы, манера поведения — сталкивать нас всех лбами: тренера с другим тренером, наставника с бывшим учеником. Как в свое время он сталкивал Тарасову с Чайковской, Жука с Тарасовой. Главное, что в этом деле не надо прилагать больших усилий и умственного напряжения, потому что у нас сообщество особое, специфическое. Конечно, не скорпионы в банке, но соревнование друг с другом, конкуренция постоянные. Ничего нового Валентин Николаевич в этом мире не открыл: разделяй и властвуй. У него был такой стиль руководства.

Дело не в том, что он мне нравится или не нравится, дело в том, что этот человек от природы — хам. Конечно, все запрятано глубоко, и с каждым годом все глубже, и вовсе не потому, что он поменялся, — жизнь поменялась. По моим понятиям, Писеев просто приспособился к новым обстоятельствам. Но сущность его все равно неизменна, я в этом больше чем уверена, и не хочу больше на него тратить бумагу.

Спортсменов у меня, конечно, не было. Их приходилось набирать отовсюду. В то время старшим тренером в Центральном совете «Динамо» работал Валерий Иванович Рогов. Я его хорошо знала, потому что Валерий Иванович, когда я попала в ЦСКА, был призван в армию. Рыжий такой, толстенький. Валерий Иванович был определен к нам в ЦСКА солдатом и возился с нами, молодняком, еще до прихода Жука. Потом сам с кем-то немножко катался в паре. Наверное, поэтому парное катание у него был любимый вид спорта. Валерий Иванович мне помогал, причем помогал очень здорово. Я, естественно, никогда не ездила по юниорским соревнованиям и ничего о молодой поросли не знала. Он же составил список, и мы вместе просматривали ребят. Рогов вызывал их в Москву, потому что «Динамо» было и в Киеве, и в Минске, и во многих других городах. ЦСКА в стране существовал один, еще несколько фигуристов выступали от СКА из Ленинграда. Больше нигде в армейских клубах фигурное катание не развивалось. У «Динамо» имелась куда более широкая сеть школ и клубов. Так что нам было где набрать ребят.

И все же ни одной целой пары найти не могли, пока я не договорилась с Днепропетровском. Работая в ЦК комсомола, я несколько раз приезжала в этот город. В нем действовала новая школа фигурного катания, и я им немножко помогала. В школе работала группа парного катания, и одна из пар, которые стали пятыми-шестыми в стране среди юниоров, перешла ко мне в группу. Это были Инна Беккер и Сергей Лиханский.

В конце концов у меня собрались четыре пары. Ко мне пришел ассистентом Сережа Шахрай, чемпион мира. Он больше не мог кататься с Мариной, хотел найти новую партнершу. Я ему сказала: «Сережа, хватит, заканчивай. Лучше помогай мне как тренер». Но ему очень хотелось еще покататься. Он попробовал себя с одной девочкой, и поначалу очень даже неплохо. Но дальше у них не складывалось. Через год он спросил сам: «Ира, что если я буду тебе помогать?» Я ему: «Давай! Я буду только рада». Так у меня появился второй тренер. Чтобы Шахраю было не очень обидно (я же чувствовала, что он неудовлетворенный ушел из спорта), я ему сразу две пары отдала. «Сережа, ты их будешь контролировать и будешь за них отвечать».

Ко мне пришли из ЦСКА Першина и Акбаров. Сами пришли. Я никого не переманивала. Они ничего не выигрывали, но входили в сборную страны как перспективный дуэт. Наверное, им у Жука стало тесновато. У Жука катались Пестова — Леонович, подкатывались молодые Гордеева — Гриньков, и Першиной с Акбаровым в такой компании места уже не находилось. Наверное, это и заставило их перейти в мою группу. А может быть, потому что Вероника Першина не очень понимала методы работы Жука. На нее, нежную девочку, он чересчур давил.

Марат — потрясающий человек. Невероятно преданный. Работать с ними было одно удовольствие. Вероника — чудная девочка. Но для нее соревнования превращались в страшное испытание. Вскоре она и сама стала это понимать. На тренировках с ней не было никаких проблем. Старательная, исполнительная, работоспособная, терпеливая. Но как только наступал момент выходить на старт, с ней что-то происходило.

Я Марату предложила подумать о том, чтобы поменять партнершу, он отказался. Меня его отказ и порадовал, и огорчил. Я понимала, что он как спортсмен может достичь большего. Марат объяснил: «Мы с ней с детства катаемся вместе и вместе закончим». Так и произошло. Причем они не были супружеской парой. Марат женился на Марине Пестовой, его преданность Веронике — это преданность спортивному партнеру. Они стали бронзовыми призерами чемпионата Европы — это их высшее спортивное достижение. Я их очень любила, но с ними было тяжело на соревнованиях. Вот у Тарасовой в ледовом театре все сразу оказалось в порядке. Соревнований больше нет — театр. Вероничка расцвела. Она в труппе очень хорошо выглядела.

Инна Беккер и Сергей Лиханский — единственная пара, которая изначально занималась со мной. Они в первый год приезжали ко мне на две, на три недели и уезжали обратно к себе в Днепропетровск. Мальчик серьезно учился, и родители у него непростые: папа — доктор наук, мама — кандидат. Они смотрели на спорт как на дополнение к образованию, которое ребенок должен получить. Он учился в спецшколе, и когда уезжал домой, то сдавал все зачеты, экзамены, контрольные и вновь ко мне возвращался. Они были очень талантливые ребята, но их изначальный настрой, особенно у Сережи, был больше на учебу. И, конечно, сильно мешал жуткий Инкин характер. Эта стервозина так красиво каталась, и вообще, девочкой была просто потрясающей. Направить бы ее характер туда, куда нужно!

Беккер и Лиханский — это те мои ученики, с которыми я приехала как тренер на свои самые первые соревнования. Это был детский международный турнир в чехословацком городе Баньска-Быстрица.

С этого турнира я уехала с опоясывающим лишаем, настолько нанервничалась. Когда я пришла к врачу, он мне сказал: последний раз я видел такое во время войны. Болезнь еще называлась — окопная лихорадка.

Через несколько месяцев мои ученики отобрались на чемпионат мира среди юниоров. Боже, что Инна там творила! С ней я написала свои первые тренерские опусы. Благодаря ей я стала понимать состояние и чувства тренеров. Однажды Жук мне сказал — а у нас как раз закончилась очень тяжелая тренировка, проходящая в дни соревнований, — как я устал! Я подумала: он-то что устал, это я тут прыгаю, скачу, мотаюсь. А он сидит и командует: делай это, делай то.

Инночка мне обеспечивала незабываемые впечатления. На одной из тренировок перед короткой программой она выкинула следующий номер. То ли она была не в духе, то ли недостаточно размялась, то ли была очень напугана — все же чемпионат мира, — короче говоря, Инна упала с прыжка, который никогда не срывала. Никакими силами я ее не могла к себе подозвать, она на него заходила вновь и вновь и так же регулярно падала. Заходила и падала. Упав в пятый раз, она встала в углу катка и принялась плакать. Плакала минут тридцать. Я безуспешно пыталась подозвать ее, потом ее пытался подвести ко мне Сережа — все бестолку. Мне пришлось сидеть на другом конце катка и делать вид, что так и надо. Мол, у нее такая подготовка, ей надо выплакаться. Я с одним Сережей отработала все, что можно было отработать с парником без партнерши перед короткой программой. Вечером она каталась как ангел. Чистый ангел.

Другой случай. Шли комитетские прокаты, и в Новогорск приехал Писеев со всем руководством отдела. А у Инны опять что-то не получалось. Она с первого же выброса приземляется, как в грузинском танце, на колени. Можно себе представить, что происходит в голове всех этих специалистов. Инна встает, повторяет выброс и во второй раз делает то же самое. Я сидела с лицом «ничего особенного, так задумано». Еще с первого ее «замыкания» я поняла, что, став тренером, я резко прибавила в актерской подготовке, чего мне прежде, как говорили, не хватало.

Чемпионат Советского Союза. Они откатывают три самых сложных элемента, и вдруг у Сергея развязывается шнурок. Такое бывает, но очень редко, когда отваливается крючок, рвется шнуровка или когда шнурки с нейлоном не сильно затянуты. Они, естественно, остановились. У него было две минуты, чтобы перешнуроваться. А так как всего только три элемента они успели продемонстрировать, то имеют право прокатать программу сначала. И вот он через две минуты, перешнуровавшись, встает и начинает снова кататься. И всё они делают абсолютно чисто. Она была совершенно уникальная девочка. Потрясающе гибкая, с красивым прыжком, красивая, эмоциональная. Беккер и Лиханский трижды становились серебряными призерами чемпионатов мира среди юниоров.

Судьба этих ребят сложилась следующим образом. Сережа Лиханский уехал, живет и работает в Америке. Сначала работал как тренер, а теперь у него бизнес, по-моему, связанный с компьютерами. А Инна вышла замуж и живет с мужем в Белоруссии. У нее бабушка с дедушкой — немцы, были высланы в войну в Красноярский край. Она там и родилась, в Красноярском крае, потом родители переехали в Караганду. На Спартакиаде народов СССР в 1982 году за парой Беккер — Лиханский числились Днепропетровск — «Метеор», Москва — «Динамо» и еще Караганда. Мне говорили: смотри, какая маленькая девочка, и стольким обществам зачетные очки дает. Злополучный параллельный зачет.

Следующая моя пара Коблова — Калитин. Это, пожалуй, самая красивая пара в фигурном катании того времени.

Андрюша Калитин — чудный мальчик из Воронежа. Для него мир большого спорта казался сказкой. Ни физически, ни психологически он не был готов к спорту на уровне чемпионов. Но юноша был очень старательный. Он единственный, кто в моей группе серьезно работал с психологом. Изменение жизненного статуса ему далось нелегко. Он много читал — сплошной винегрет. У него на полках и китайские философы стояли, и физиология, и еще что-то очень заумное.

Люда Коблова — из Горького. Девочка из очень простой семьи. Самое большое наказание для Люды, если я ее заставляла читать вслух. Один раз она читала, читала, читала. Я ей сказала — десять страниц. Она дочитала до конца десятой страницы, а там слово переносилось, слово! Она прочитала два слога, закрыла книгу и говорит: «Всё!» Я: «Люда, как же так, что там дальше?» — «Нет, — говорит, — всё». Причем, когда я ее спрашивала: «Что ты читаешь?», то услышала в ответ: «Вы посмотрите, какая книга толстенная!» Ее совершенно не интересовало, что она читает. Я от них требовала, чтобы они вели дневники, как в свое время этого от меня требовал Жук. Я там такое читала! Лена Черкасская, моя подруга и хореограф, не выдержала и эти дневники стала проверять с красным карандашом. Я не говорю об ошибках в трудных словах, но когда «прыгала кенгурой».

Коблова и Калитин стали серебряными призерами Спартакиады народов СССР, призерами чемпионата СССР. На третий год моей работы тренером третье, четвертое и пятое места в стране были мои. До сих пор многие поддержки, которые делала Коблова, никто не может повторить. Ее выбила из спорта очень нехорошая травма.

Получилось, что весь ближайший резерв сборной собрался у меня. Мы работали очень хорошо, и многое из того, что сейчас делают парники, это продолжение того, что мы изобрели. Сейчас поменялось не только представление о поддержках, но и, кстати, требования к ним. Тамара Николаевна с Игорем Борисовичем Москвиным многое взяли у нас на вооружение. Даже в комбинезонах первыми на лед вышли мои девчонки. Но так как в то время нельзя было в таком виде выступать на соревнованиях, я их выпустила в комбинезонах на тренировку. Помню, как они все побежали, причем все разные и все хорошенькие. Вероника Першина, Инна Беккер, Люда Коблова. Люда в красном комбинезоне — это вообще чудо. Длинноногенькая, спинка узенькая, талия, кругленькая попка — глаз не оторвать! Они вышли и, абсолютно как рыбки, поплыли.

У меня еще была пара, но недолго. Девочка приехала из Минска, она просилась ко мне, а я присматривалась. Олег Васильев хотел с этой девочкой кататься. Но я ему посоветовала: «Олег, у тебя партнерша и посильнее, и поинтереснее». Он только-только с Валовой начал кататься. Но Лена Валова действительно была технически намного сильнее, чем те девчонки, которые у меня тренировались. Позже Олег и Лена стали чемпионами мира.

Моя дружба и работа с Леной Черкасской — это особая история. Мы с ней жили буквально за углом друг от друга. Когда я гуляла с коляской, где спал Саша, то часто встречала молодую пару, которая все время страстно целовалась. Она вставала на носок одной ноги в таком высоком пассе, другой зажимала своего партнера — так они целовались. Это выглядит довольно странно. Потом выяснилось, что я натыкалась на Лену и Леню Трушкина в период самого бурного развития их романа. После того как закончилась ее карьера в Большом театре, она работала хореографом у Наташи Дубовой. Чуть ли не в тот же день, когда я их первый раз увидела целующимися в нашем арбатском переулке, ко мне домой приехали опытные фигуристы Гаранина и Завозин, ученики Дубовой.

Они пришли ко мне посоветоваться, стоит ли им перейти к Тарасовой. Я возразила, что у Тани много своих учеников и ей будет трудно на них отвлекаться. А они мне: «Вы ей скажите, что мы хотим просто пойти под ее руководство, а программу нам Лена сделает». Так мы заочно познакомились с Черкасской. Лена с Тарасовой постоянно не работала, она возилась только с Гараниной и Завозиным. Через год я закончила кататься, а Татьяна Анатольевна взяла Лену в свою группу танцоров. В нее входили Бестемьянова — Букин, Гаранина — Завозин, Карамышева — Синицын. Когда мне предложили организовать свою группу, я первым делом ее прямо спросила: «Лена, будешь со мной работать?» Мы к тому времени с ней уже крепко дружили. Она мне: «С удовольствием, только надо как-то с Татьяной Анатольевной решить этот вопрос».

Я приехала к Тарасовой на тренировку. «Таня, — говорю я, — вот такая история. Мне предложили собрать свою группу, и, естественно, хочется работать со своими. Как ты смотришь, если я начну с Леной?» Таня в ответ: «Да, конечно, друзья — это очень важно. Только с другом можно начинать большое дело». Я Ленке говорю: «Всё в порядке. Тарасова не против». На следующий день сижу за своим столом в ЦК комсомола, но что-то у меня кошки на душе скребут. Не знаю почему, но скребут. Я покупаю большой букет роз и еду к Тарасовой на тренировку. Хотела вручить букет Татьяне Анатольевне в благодарность за то, что она меня понимает: я же начинающий тренер. С этим букетом вхожу на каток и слышу дикий крик. Татьяна Анатольевна налетает на Лену, что она предательница, что она бросает ребят. Вижу Лену, у которой глаза, полные слез. Я резко подхожу, вручаю Лене этот букет, беру ее за руку и забираю с катка. На следующий день Лена стала работать со мной.

Не знаю, откуда это во мне, но у меня всегда есть предчувствие неприятностей. Я так с этим букетом торопилась на своей «копейке» на каток! Все-таки это серьезный шаг — отдать хореографа. Но я же Лену не переманивала. Я честно пришла, а Татьяна мне могла сказать: «Ира, ты давай пока организовывайся, а у меня для Лены есть работа, которую она должна закончить».

Мы начали вместе просматривать ребят, о музыке думать — в общем, строить планы. Это был конец июня, и мы бежали вместе на «Кристалл» на нашу первую тренировку. Бежали, волновались. Мы не знали, найдут ли ребята в Лужниках этот каток. Для нас — и для нее, и для меня — тот день был главным событием в жизни. На «Кристалле» мы дружно работали по соседству с танцевальной группой Милы Пахомовой. На «Динамо» мне лед не давали — все время занимали Елена Анатольевна и хоккей. Плюс Виктор Кудрявцев, у него тоже была специализированная группа, но одиночного катания, откуда вышли Кира Иванова и Анна Кондрашова, Кулик и многие другие.

Я раз сказала Пахомовой: «Мила, ты знаешь, что меня поражает? Такая-то пишет учебник по фигурному катанию». Миле дали почитать главу про танцы, мне про парное катание. Я ей: ни ты, ни я не беремся за такой труд, потому что понимаем, какая это колоссальная ответственность! Она в ответ: правильно, потому и не беремся.

Я проработала тренером десять лет, из них шесть — в Америке. И, может быть, только с Жуком у меня были сложные взаимоотношения. Со всеми остальными тренерами парного катания у меня сложились нормальные рабочие отношения, хорошие или вполне дипломатичные. Я никогда не позволяла себе говорить ничего лишнего и взяла за правило ни у кого не забирать учеников. Мы все прекрасно понимаем, что с любой тренировки можем уйти с катка без работы. Такова судьба и рядовых, и великих тренеров. В основном посягательство идет на тех, кто имеет имена или какие-то достижения, причем со стороны тех людей, у которых амбиции бегут впереди их возможностей. Правда, в Америке, при любом противостоянии такое хамство, подлость и зависть, что ты можешь получить на родных катках, невозможны. Мне всегда казалось, что, образно говоря, в нашем тренерском кругу периодически все друг другу мажут дегтем двери.

В какой-то момент я поняла, что устала, что не могу больше работать в фигурном катании. Я устала соревноваться. Люблю приходить на каток, что-то ребятам подсказать, посмотреть, что у них получается или, наоборот, не выходит. Я вижу, им нравится, что я им уделяю внимание и время, пусть и небольшое. Но вновь стоять каждый день на льду и вести учеников — уже не могу.

Когда я стала заниматься фигурным катанием, я не совсем понимала, что делаю. Ну каталась, ну нравилось. А потом пришел сумасшедший кайф, или, как сейчас говорят, драйв, когда пошли первые результаты. И вовсе не потому, что меня эти результаты сильно воодушевляли. Прежде чем до них дойти, мне пришлось проделать колоссальную работу, пусть интереснейшую, но очень тяжелую, которая включала, помимо многочасового ежедневного катания, подбор музыки, составление программы. Я взрослела, интерес к программе и физическим упражнениям сменился интересом к психологической борьбе. Чем выше ты поднимаешься в спортивной карьере, тем больше места в жизни у тебя занимает спорт. Теперь ты уже не просто физически крепкий человек, у тебя отныне и сильный характер.

Может, оттого я так долго оставалась в спорте. Сначала шло утверждение личности. Оно началось с Жуком, которому я бесконечно доверяла. Естественно, оно переросло в наше противостояние, потому что я выросла, и мы уже по-разному понимали направление, по которому следовало двигаться. Так я оказалась у Тарасовой. Все время, что мы работали вместе, во мне присутствовал какой-то новый интерес.

Наконец, я начала работать самостоятельно, и вначале тоже испытывала огромное любопытство. Но в Америке, когда пошел поток, я вдруг поняла, что начинает пропадать то, что так долго меня грело в фигурном катании.

Что такое поток? Ты приходишь на каток и работаешь. Просто работаешь. Если ты постоянно ешь даже самую изысканную пищу, непременно наступает момент, когда ты ее больше видеть не можешь. Какая бы она вкусная, полезная или уникальная ни была. Все равно есть не можешь, выше края не нальешь ничего. Так и я в один из дней поняла, что если сейчас не уйду, то начну ненавидеть фигурное катание, а этого мне больше всего в жизни не хотелось.

Мне не отбили вкус к моему делу ни партнеры, ни конкуренция, ни тренеры, ни руководство. Никто и ничто аппетита к фигурному катанию мне не испортил. Но наступил момент, когда я сама поняла — переела! Не хочу больше им заниматься. Не потому, что я с чем-то справляюсь или не справляюсь. Не потому, что у меня к этому нет способностей. У меня к фигурному катанию пропал тот интерес, который заставляет идти к достижению цели и результатов.

Мое отношение к фигурному катанию на сегодняшний день стало таким: хочу — смотрю, не хочу — не смотрю. Может быть, все это произошло оттого, что всю жизнь мне полагалось достигать вершин в самом фигурном катании или посредством фигурного катания. Очень сильно меня Америка переделала. А может, цепь тяжелых событий в жизни, распад семьи и смерть Лены Черкасской.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.