Костюмы для льда

Костюмы для льда

Славу Зайцева я хорошо знала еще с той поры, как каталась с Улановым. Он сделал Ире Моисеевой и Андрею Миненкову замечательные костюмы, и я ему сказала: «Как тебе не стыдно, мы с тобой столько лет знакомы, а ты мне ни разу костюмов не делал». Он внимательно посмотрел на меня, вздохнул и ответил: «Ира, где моей буйной фантазии разгуляться на твоем теле?» Тела точно не хватало для его фантазий. Со мной такому художнику действительно сложно.

В Москве существовало ателье спортивной одежды, где с нами работали несколько модельеров-конструкторов. Вероятно, одеть нас во что-то стоящее для них было огромной проблемой, в стране же ничего не было, никаких материалов. Завезли ткань нескольких цветов — вся сборная одевается в эти цвета. Советский человек находил выход из любого положения. Мы брали белую ткань, и в мастерских Большого театра нам ее красили в те цвета, что нужны были нам для задуманных костюмов. А так как краски использовались тоже советские, то после выступлений, когда вся потная стягиваешь платье, краска остается у тебя на теле. Причем если с ткани она сходила достаточно легко, то вот с тела ее смыть было не очень-то просто.

Тем не менее в ателье работали хорошо. Одевали в нем всю сборную страны по фигурному катанию и гимнастике. Там работал коллектив, который знал нас много лет и относился к нашим капризам с пониманием. Мы бегали в ателье между тренировками. Не могу сказать, что я сильно капризничала, но помню один случай после того, как мы ушли от Жука. Первое наше выступление с Тарасовой — новым тренером. На московском турнире мы показывали только короткую программу. Музыку к ней нам специально записал оркестр радио и телевидения, мы пошли на такой эксперимент. В тот год произошло много непривычных для нас событий. Естественно, костюм решили изменить, даже прическу я тогда поменяла. Я сделала себе что-то вроде «химии», и, несмотря на стрижку, у меня получилась кудрявая голова. Все это происходило в последний момент. Татьяна все время на сборах: то в Челябинске, то в Томске, то еще где-нибудь. Время для примерок трудно найти.

Платье мне сшили уникальное: вышивку сделали серебряной нитью, в мастерских Большого театра покрасили ткань для юбки. Когда я прибежала в мастерскую, платье было почти готово. Юбку я впервые решила сделать шифоновую. Прежде у меня всегда были жесткие юбки. Жук не разрешал делать другие. Но я же теперь от Жука была свободна, вот мне и хотелось поэкспериментировать. Принесла в ателье несколько метров ткани, чтобы юбка получилась «солнцем». Они всё сложили, всё измерили, нам же не по талии юбки шьют, а чуть пониже. Но когда мастерица стала ее вырезать, я ей говорю: «Ой, это же косая, она же растянется». Если скроено по косой, ткань растягивается на бедрах. Она отвечает: «Зря ты, Ира, волнуешься». В общем, сделали они по-своему. Я стою, они эту юбку с одной стороны прикололи, а другой конец я на вытянутой руке держу. Тут только они и увидели, что напортачили. Я стою и понимаю, что все — конец юбке, новую ткань я не успею покрасить. И в чем мне кататься? У меня потекли слезы из глаз. Не ругаюсь, ничего даже не говорю. Но эти женщины так занервничали, они первый раз меня в таком состоянии увидели. И хором начали меня уговаривать: «Сейчас мы всё сделаем, сейчас мы всё исправим». Действительно, всё исправили, всё переделали. Но я навсегда запомнила, как стояла в ужасе, как представила, что не в чем мне выходить на лед — вот оно, несчастье! Новая программа, новая музыка, новый тренер, а кататься не в чем! Надо выходить в старом платье, которое совершенно не подходит к новой программе. Вот почему у меня речь отнялась и слов не находилось. Просто текли слезы.

Надо отметить, что на примерке непросто выстоять. Ведь ты уже откатался несколько часов на тренировке, и после этого стоять неподвижно еще час — нелегкий труд. Естественно, возникали капризы, мы же живые люди. Теперь спустя много лет я могу сказать, что очень благодарна тем женщинам, которые нас обшивали. Благодарна за то, что они каждый раз старались придумать что-то новое, сделать наш наряд по-другому, и это при скудности выбора. Со временем мы стали возить материалы из-за границы — ткани и вышивку.

Тарасова в отличие от Жука обожала все сопутствующие фигурному катанию аксессуары. Костюму она придавала огромное значение — что, конечно, правильно, костюм несет определенную функцию. Спортсмен себя увереннее чувствует, зная, что хорошо, модно одет. Когда Жук нас первый раз выпустил, и мама перед соревнованиями постирала мое единственное тренировочное платьице, я очень переживала: «Станислав Алексеевич, как же так, ну как я в таком костюме выйду?» Жук: «Деточка, если люди запоминают платье, в котором ты вышла на лед, значит, они не помнят, как ты каталась». Это была его идеология. Он понимал, что от костюма никуда не деться, но считал, что он не должен притягивать к себе внимание, катание — вот что самое главное. Жук был фанатиком исключительно спортивного катания.

Небольшое отступление не об одежде, а о музыке. Дело в том, что ее тоже приходилось кроить и перекраивать. Как мы ее собирали? На Пятницкой находилась студия радиовещания на заграницу. Там работал самый знаменитый музыкальный редактор страны Костя Португалов. Я, придя к Жуку, впервые увидела, как Португалов кромсает музыку. У него были большие ножницы. Прозвучала ненужная нотка: пи-пи-пи. Хлоп, он ее на пленке отрезает.

Работал с нами сын Татьяны Александровны Сац, Толя Агамиров. Благодаря Агамирову Жук и мы вместе с ним оказались допущены радиокомитетом до музыкального Госфонда. Пластинки пластинками, но нередко мы не могли, прослушав сотни пластинок, сделать выбор. Именно Агамиров нам с Зайцевым сложил музыку из «Неуловимых мстителей». Однажды мы взяли музыку из фильма «Первая перчатка», там паровоз набирает скорость и дальше — «Милый друг, наконец-то мы вместе…» И так же заканчивается паровозом: «Ту-у-у…», поезд уехал. Но как нам программу заканчивать? Ту-у-у… поезд уехал? Никак, ничего не склеивалось. Тогда Агамиров нашел музыку (а это был гимн СССР), записанную тем же оркестром сразу после войны. Последние аккорды он подклеил из гимна. Так получился заключительный пассаж.

Нам предложили музыку из фильма «Время, вперед!». Надо было как-то переложить ее для катания, но как эту музыку резать? В парном катании намного тяжелее подобрать музыку, в отличие от танцев или одиночников. Вот мы набрали скорость, прыжок, приземлились, а что дальше делать? Ручками крутить, топотушки бить — невозможно. Особенно для меня с Зайцевым, ведь для нас важнейшим делом было сохранение скорости. Почему Жук обычно принимался за нашу программу, когда мы входили в форму? Мы сначала тренировали связки, элементы, а потом уже из имеющихся связок и готовых элементов рождалась новая программа.

В 1976 году сразу после окончания сезона Зайцеву сделали операцию — вырезали аппендикс, и мы очень долго набирали форму. Татьяна Анатольевна предлагает: «Вы только время теряете, когда вы еще элементы накатаете? Давайте делать программу». Мы пошли на этот эксперимент. Сделали программу. Но потом, когда стали ее накатывать и входить в форму, мы с ней не совпали — музыки оказалось слишком много. И больше мы никогда не повторяли такой вариант. Иначе получался ненужный труд.

У нас с Зайцевым всегда возникали сложности, если каток оказывался меньше размером, чем стандартный олимпийский. В стране катков было мало, и все только олимпийского стандарта. Международные соревнования можно проводить только на таких, с допустимой нормой — чуть меньше или больше. Но «больше» встречалось очень редко, по-моему, только в Женеве. И чаще нам приходилось выступать на катках, где размер немного меньше стандарта. Но когда это «немного» превращалось в существенную «недостачу» — беда.

Из чего костюмы шили? Тут отдельная леденящая душу история. Мужской костюм достаточно консервативен. Раньше это был фрак. Фрак для Лешки Уланова — это маленькая трагедия. Раньше же ткани были нетянущиеся. Тут существовала масса всяких придумок. Ребята катались в комбинезонах, а сверху надевался вроде бы фрак, типа «фигаро». Они, бедные, натирали плечи, поднимая партнерш или поддерживая их в тодесах. Они катались в рубашке с галстуком, молнии на брюках все время лопались. Постоянно у них из того места, где молния, высовывались куски белых рубашек.

У девчонок ситуация все же выглядела получше, там хотя бы можно было ткань кроить «по косой». Как только появились первые тянущиеся ткани, для ребят из них стали делать целиковые комбинезоны. Зайцев катался в таком комбинезоне в первые наши два-три года. У него фигура была красивая, и ему они здорово шли. Потом уже начали комбинировать брюки с рубашками, то, что принято сейчас. Раньше еще старались всячески украсить костюмы. Правда, я блестками и мишурой сильно не увлекалась. У нас все же стиль был иной. Мне шили платья из очень плотной ткани, но обычно с какой-нибудь аппликацией. Делать вышивку стеклярусом или бисером — это значит резать партнеру руки, когда он тебя ловит. Аппликация придает костюму красочность, но не опасна для работы. Однажды после программы «Время, вперед!» мы после финальной остановки резко встали. Нам тогда нижние части костюмов сделали из тянущейся ткани, но верх был из ткани обычной. И после такого финала у меня в руке остался рукав от его костюма, а у него — от моего. Мы друг у друга просто вырвали рукава.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.