Год после чемпионства

Год после чемпионства

Отстаивать чемпионское звание всегда очень тяжело.

Я в жизни дважды этот момент пережила: один раз с Улановым, а другой — с Зайцевым. Тяжело даже тренироваться: все на тебя смотрят, все от тебя чего-то ждут, ты сам себя загоняешь в этот совершенно безвыходный коридор обязательств.

Нельзя забывать и о том, что после подъема всегда наступает спад.

Для нас турне по Америке стало шоком. Сколько мы всего увидели — даже не узнали, просто увидели. Когда я приехала домой, то в первый же вечер сижу с родителями и им рассказываю, рассказываю про Америку, потому что она меня буквально потрясла. Естественно, подарки всем раздала. А в паузе папа говорит: «Ирочка, ты что не понимаешь, что это американская пропаганда?» Я: «Папа, какая пропаганда? Я ни одного слова по-английски не знаю, я ж тебе рассказываю только то, что сама видела». Что тут скажешь, мой папа всего лишь продемонстрировал нашу зашоренность по отношению к американцам. Справедливости ради надо заметить, что я видела с другой стороны точно такую же зашоренность по отношению к советским людям. Но все равно, для советского человека побывать тогда в Америке — чудо из чудес, а мне к тому же всего восемнадцать лет! А эти громадные города — Нью-Йорк и Сан-Франциско, от которых я просто сошла с ума. Я думала, что если я еще когда-нибудь в жизни вновь окажусь в одном из этих городов, я буду самым счастливым человеком на свете. И я действительно счастлива, что в нем часто бывала и даже жила, а потом рядом с Сан-Франциско у меня училась дочка. Это город, в который сразу влюбляешься, есть такие места в мире.

Мы начали готовить новые программы. Я видела неуверенность Жука: взять эту музыку или ту? Мы пробовали на одних соревнованиях одну программу, на других — другую. И наступил момент, когда я сама себе сказала: все должно происходить точно, как в армии, приказ бывает только один — и полагается только его выполнять. Любую неуверенность можно себе позволить в показательных номерах. А вот что касается спортивных программ — один вариант, и никакого раздвоения!

Осенью прошли выступления в Москве. У нас всегда в столице в сентябре проходили показы. Ими мы открывали начало сезона.

Следует пояснить, что сезон в фигурном катании начинается в июле и заканчивается в мае. И если я пишу, например, «сезон 1975 года», то надо помнить, что начинался он в 1974-м.

На показ съезжалась вся сборная, начинался новый спортивный год. Выступали члены сборной, выступали лучшие молодые фигуристы Москвы и обязательно кто-то из группы абонементного катания — как правило, пожилые люди. Раньше этот праздник проходил в Сокольниках или в ЦСКА, потом мы перебрались в Лужники, во дворец спорта, где директором была Анна Ильинична Синилкина, к тому времени уже президент нашей федерации. Я считаю, что те показательные старты были замечательной традицией не только для спортсменов, но и для болельщиков. Мы тогда вышли, катаем первый новый показательный номер (а подготовили мы три), уже не помню какой. Народ похлопал, но кричит: «Калинку!» Мы другой показательный номер катаем, «Стенька Разин». Очень хорошо нас принимали, просто замечательно, «выплывают расписные…», этот номер Жуку безумно нравился. А третий номер мы катаем — под «Мы дружно работали в вашей бригаде…», и дальше — «До дому, до хаты…» В Запорожье на сборе эта музычка Жуку понравилась, и мы под нее что-то такое сбацали. Ставил танец сам Жук.

Когда говорят слово «хореография» в применении к работе Жука, мне становится смешно. Он создавал какие-то связки элементов, шагов, передвижений. Дальше он подгонял их под музыку. Вообще слово «хореография» и Жук — они рядом не стоят. Я уже рассказывала, как он «высчитывал» всю музычку, засекая, сколько времени необходимо на каждый элемент.

С нами немножко работала Татьяна Александровна Сац. Это особый человек, я про нее обязательно расскажу. Но все, что касается композиции, Жук, как правило, брал на себя. Мы с Лешкой и сами очень многое придумывали. А Жук потом подправлял. Он нам разрешал самим что-то попробовать, а потом уже со стороны смотрел: подходит, не подходит, надо что-то убрать или что-то добавить. То есть во многом программы можно было считать совместными. А хореограф у Жука занимался руками, чуть-чуть эмоциями, просил поменять какую-то позу. В принципе, такая работа тогда была у хореографа. Именно этим отличались работы Жука и, кстати, Протопопова, который точно так же вымерял каждый такт.

Мы все три показательных номера откатали, а зрители все кричат: «Калинку! Калинку!» И тогда мы стали катать «Калинку». В «Калинке» у меня со временем появился свой «фокус». Я, когда вставала на старт, выбирала из зрителей кого-то одного и для него начинала катать. Делала я это для того, чтобы хоть как-то себя развлечь, потому что эта «Калинка» у меня уже сидела в печенках. В начале музыки был специальный сигнал, иначе мы не слышали, как нарастает мелодия, и могли не попасть в такт. Жук очень просто сделал: за две секунды до начала звучал свисток. И вот мы раскатываемся, народ еще не знает, что мы будем показывать, но вот они услышали свисточек — и начинаются аплодисменты! По этому свисточку все знали, что мы сейчас будем катать «Калинку». Надо было видеть глаза людей, которые, услышав этот условный сигнал, начинали аплодировать. Когда на такое смотришь со льда, то зрелище получается достаточно занятное, особенно когда ты выбираешь человека и катаешь вроде бы адресно. Невозможно кататься для всех — для десяти, двенадцати или двадцати тысяч зрителей. Я уже не помню, как научилась выбирать для себя зрителя. Нужны были чьи-то глаза, не обязательно, чтобы это был кто-то из знакомых.

А катались мы в семидесятом году, скажу честно, препоганенько. Чемпионат Советского Союза получался очень забавным, потому что еще в разгаре была страшная борьба с Протопоповым. И тогда сборная Советского Союза — это было ах! Я просто перечислю состав первого для меня чемпионата Советского Союза. Шестьдесят восьмой год: на лед выходили Белоусова — Протопопов, Жук — Горелик, Москвина — Мишин, Шаранова — Евдокимов, Смирнова — Сурайкин, Роднина — Уланов, Суслина — Тихомиров. Тогда же появилась новая пара — Карелина — Проскурин. Кто еще? Уже достаточно.

У нас допускали к соревнованиям только пятнадцать пар, сейчас и половину набрать невозможно. В семидесятом году ушли Москвина с Мишиным. Тома, Томусик, как ее все звали, ждала ребенка. Леша занялся своей кандидатской. Было ясно — на лед они не вернутся. Они оба уже готовились к тренерской работе.

Основная дуэль — мы против Протопопова. За третье место борются Смирнова — Сурайкин с Карелиной — Проскуриным. Жук — Горелик тоже расстались со спортом. Остались с позапрошлого года Евдокимов с Шарановой, это была достаточно сильная пара. Если ты совершал ошибку, а по нашим правилам срыв элемента, предположим, в короткой программе, — долой балл, тот, кто идет за тобой, своего шанса не упустит.

В международной терминологии есть аксель сайд бай сайд, то есть параллельный толчок. В нашей российской терминологии Стасик Жук все время говорил — лассо, то есть поддержка. Партнер меня поднимает, я толкаюсь, и оба едем вперед. И вот я в момент толчка попадаю в след от сальхова, который оставили выступавшие перед нами Проскурин с Карелиной. Вместо того чтобы запрыгивать в нужную сторону, я по следу иду в другую. Короче говоря, мы срываем поддержку и сразу откатываемся на восьмое место. Карелина с Проскуриным вроде бы тот злополучный сальхов сорвали, а у Сурайкина, по-моему, была ошибка в дорожке. После короткой программы под «Ямщик, не гони лошадей» на первом месте Белоусова и Протопопов. Киевский дворец спорта рыдает. На второе место, по-моему, выходит Евдокимов, на третье — Сурайкин. Проскурин еще дальше, а мы с Леликом на восьмом месте! Мы катали произвольную программу последними в первой, то есть в слабейшей, группе. Откатали, сделали чисто все элементы, потому что, честно говоря, сами перепугались своего «выступления» в короткой программе. Нам, собственно, ничего другого и не оставалось. Протопопов, понимая, что грядут интересные события, позади судейской бригады посадил человека с магнитофоном, чтобы тот записывал переговоры арбитров. Конечно, имело значение, что мы хорошо прокатались, но, безусловно, существовала установка нас продвигать вперед. Совсем не для того, чтобы сместить Белоусову и Протопопова. Мы при любом раскладе были бы в сборной. Но тут и прокатали программу без ошибок, все элементы хорошо сделали.

Следующими вышли Карелина с Проскуриным. Очень неплохо они выглядели с новыми красивыми поддержками. Смирнова с Сурайкиным тоже чисто катаются, Шаранова с Евдокимовым вытерли собой лед везде, где только было возможно. Но что творили Белоусова с Протопоповым. Если он прыгал двойные прыжки, она прыгала одинарные, в поддержках он ее почему-то не поднимал. Провал получился полный. После такого выступления посчитали результаты: мы с Улановым на первом месте, вторые Смирнова — Сурайкин, третьи Карелина — Проскурин. Свист, крик, народ не понимает, почему Протопопова нет в призерах. Очень бурный получился чемпионат Советского Союза.

Обычные болельщики не видят технических оплошностей: что одинарный прыжок, что двойной, есть поддержка, нет поддержки. Роль знающего комментатора в фигурном катании чрезвычайно высока. На самом деле, по профессиональным меркам, у Протопопова произошел сплошной обвал. Они здорово продемонстрировали короткую программу, но на произвольную сил уже не хватило. Произошел тот самый случай, который всех расставил по своим местам.

Потом мы поехали на чемпионат Европы, потом на чемпионат мира в Любляне. На чемпионате мира Лешка срывает комбинацию в произвольной программе. Короткую мы прокатали прилично. И дальше очень долго, очень долго он не мог прийти в себя. Жук просто вываливался через бортик и кричал нам на нашем родном языке, объясняя, что мы должны делать. Лешка был совсем плохой. В поддержке, когда надо скрещивать ноги и менять позицию, у него руки расходятся. Я меняю ноги, держу еще его руки. У него просто случился какой-то приступ. Мало того что были ошибки, мы еще и катались очень тяжело. Но в один судейский голос все же выиграли у Смирновой и Сурайкина, при том, что те катались очень даже неплохо.

У меня осталось жуткое впечатление от того выступления. У нас, фигуристов, главное ведь не только выиграть, но и почувствовать, что ты выиграл — по своим собственным ощущениям. Сижу. Жук заглядывает в раздевалку и кричит: «Ириша, поздравляю, вы — первые». А у меня в руках ботинок с коньком. И я в него ботинок запустила, потому что восприняла это сообщение буквально как оскорбление. Он увернулся, поднял конек с пола и пошел ко мне. Я подумала, ну сейчас он меня точно пригвоздит. А он мне сказал: «Деточка, как ты каталась, об этом через год, через два все забудут. Но то, что у тебя медаль, об этом будут помнить очень долго». Это, конечно, слабое утешение, и оно напоминало мне выражение «Пятнадцать минут позора — и обеспеченная старость». Любляна 1970-го для меня, наверное, один из самых неприятных чемпионатов мира. Я тогда своим катанием, правильнее сказать — нашим катанием была недовольна. Но главное — мы выдержали тот сезон.

Ведь у Леши существовали дикие проблемы со спиной. У меня еще не было тяжелых травм, просто больные ахиллы. Весной 1969-го, после всех туров, я буквально скачу на одной ножке. Стас повел нас в ЦИТО к Зое Сергеевне Мироновой, прежде всего Лешкину спину показать. Заодно и меня с моими ногами. Зоя Сергеевна, пока ждали Лешкин рентгеновский снимок, мои ноги пощупала, связки. Стас: «Ну что, Зоя Сергеевна?» Она в ответ: «Стасик, ей не то что кататься, ей на каблуках нельзя будет ходить». Жук так жалобно говорит: «А что же мне делать? Ведь она же у меня чемпионка мира». Миронова: «Ну не знаю, надо укреплять». Ботинки тогда были мягкие. Я всегда каталась, помня о больном голеностопе, плюс еще бинтовала ноги.

Мы очень много работали. Стас многое подсматривал у Анатолия Владимировича Тарасова, изучал его систему скоростно-силовой подготовки хоккеистов. Жук целиком и полностью ее взял, только адаптировал к фигурному катанию. Потом мы бесконечно занимались сами по его заданиям. Мы с Леликом шли в зал тяжелой атлетики. Там работал заслуженный тренер Багдасаров, который нам очень помогал, многое подсказывал.

Я наблюдала, как вернулся в спорт Юрий Власов. Странная личность, человек, который позже отошел от всех — от живых людей, коллег, друзей — и живет в своем мире. Но тогда, в 1966 году, мы только-только после поражения на Олимпиаде в Токио в 1964-м начинали с Лешей в паре кататься, а Власов снова в зале начал работать. Я у Багдасарова спросила: если он вернется, сможет ли снова в чемпионы подняться? Он говорит: нет, деточка. Почему-то все меня деточкой звали. Я пристала: а почему? Багдасаров в ответ: знаешь, есть спортсмены, которые постепенно поднимаются. Поднялись, может немножко опустились, снова поднялись, и все это так постепенно. Поэтому для них обычно: второе место, третье, первое, снова второе, третье. Такие результаты не приводят к большому психологическому надрыву. А есть спортсмены, которые поднимаются сразу. Такой спортсмен — Власов. Для него проиграть — это такая моральная травма, такая в душе рана, которая никогда не заживет. Мы не видим эту рану, но она у него точно есть.

Почему я вспоминаю тот давний разговор? Потому что когда мы приехали на второй чемпионат мира, я очень боялась проиграть. И я все время помнила слова Багдасарова о Власове. Мы же тоже выскочили буквально в один момент. Я была самая молодая чемпионка мира в истории парного катания. К счастью, у меня этот страх вскоре прошел: не то чтобы я совсем перестала бояться, просто свою боязнь я компенсировала огромной работой. С самого начала для себя определила: чтобы не бояться, надо много, очень много работать. Тогда не только страх уходит, но и появляется стабильность. А чем стабильнее ты выполняешь элементы, чем больший объем тренировок ты проходишь, тем скорее рождается уверенность в своих силах. От страха самое лучшее лекарство — душить себя работой. Но тогда, на первых стартах, я все время вспоминала слова Багдасарова. Прежде всего оттого, что чемпионат Европы семидесятого года проходил в Ленинграде, в «Юбилейном». Для меня Ленинград, как я уже рассказывала, всегда был нелегким городом. Вот и в тот раз.

Поехали во Дворец на жеребьевку. И мы тут же вышли на лед, потому что это была последняя тренировка перед стартом на основном катке. После тренировки вшестером (три пары) приехали ужинать в гостиницу. Нам в ресторане всем одинаковую еду на одном подносе вынесли. Все поели, всё нормально. Но что было со мной ночью! Я только помню, что графинами пила воду и из меня вот просто какая-то зелень лилась. Когда я утром вышла на завтрак, Жук с Улановым буквально ужаснулись — я была вся черная. Мне врач готовил растворы: прежде всего глюкозу, которая должна была придать мне хоть немного сил. Произошло к тому же полное обезвоживание организма. Мы потренировались минут пятнадцать. После короткой программы врачи у меня нижнего давления не могли найти, оно просто упало, что называется, до нуля. Произвольную катать было уже легче, хотя все равно до конца не отошла.

Протопопова с Белоусовой на том чемпионате не выступали. Они после киевского чемпионата Союза не попали в команду. Но не пропускали ни одного дня соревнований, публика их встречала аплодисментами — любимцы города.

После двух лет в сборной мы стали работать по-иному. На свои разнообразные конфликты мы почти перестали обращать внимание, как-то научились с эмоциями справляться. Леша все же постарше меня на три года.

Главное, чему я научилась, — что с партнером перед стартом нельзя ругаться. Когда мы едем на соревнования, надо налаживать отношения. Должна сказать, что у нас возник тяжелый треугольник взаимоотношений. Неважно, кто тренер — женщина или мужчина. Я четко понимала: у меня должны быть хорошие отношения с Жуком. Мне их тогда не представляло большого труда поддерживать, я была очень послушная ученица: исполнительная, никогда особенно не грубила, с юмором, могла пошутить сама над собой и поддержать хорошую шутку. Что касается работы, думаю, я подходила для любых тренеров и партнеров. Потому что в первую очередь требовала с себя, а потом уже с других. Но если у меня налаживались хорошие отношения с Жуком, значит, они портились с Улановым. А выступать мне предстояло все-таки с партнером. Через год-полтора, когда мы приобрели опыт больших соревнований, я научилась ладить с Лешкой перед стартом. Иначе возникало слишком много сложностей.

У нас, я считаю, сложился неплохой коллектив. Я говорю обо всей группе. Тогда под кличкой Папа Карло с нами тренировался Сережка Четверухин. Так прозвали, потому что Сереже не было дано каких-то безумных способностей, но он работал очень много и очень сознательно. Виктор Рыжкин тренировался в танцах с Ирой Гришковой, а еще сестра Стаса Татьяна Жук с Сашей Гореликом. Мы были окружены спортсменами значительно более взрослыми. Ко мне Жук изначально хорошо относился, да я и поводов не давала на меня орать. Те же взрослые спортсмены, что с ним работали, могли его спокойно остановить. И он понимал, как вести себя можно, а как нельзя. Это он потом распоясался. Просто распоясался.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.