Глава 9. Крымская кампания

Глава 9. Крымская кампания

Если я делаю здесь попытку изложить ход боев 11 армии и ее румынских боевых друзей в Крыму, то в первую очередь для того, чтобы увековечить память своих товарищей по крымской армии. Одновременно я хочу дать тем из них, кто остался в живых, общую картину тогдашних событий, которые были известны им тогда только в отдельных деталях.

В 1941 – 1942гг. они показали чудеса храбрости и выдержки в почти непрерывных боях и почти всегда против численно превосходящего их противника. Они атаковали и преследовали врага всегда с несравненным наступательным порывом и стойко держались, когда обстановка казалась безнадежной. Часто они могли и не знать, почему командование армии вынуждено было ставить им задачи, казавшиеся невыполнимыми, почему их бросали с одного участка фронта на другой. И все же они с величайшей преданностью и доверием к командованию выполняли эти требования, а командование всегда было уверено, что может положиться на свои войска!

Рамки данной книги не позволяют подробно излагать ход всех боев этой кампании, перечислять все подвиги отдельных людей и частей. Кроме того, из-за отсутствия соответствующего архивного материала я мог бы назвать только тех, чьи подвиги сохранились в моей памяти, что было бы несправедливо по отношению ко многим другим, совершавшим не меньшие подвиги. Итак, я вынужден ограничиться изложением общего хода операций. И при таком изложении читателю будет ясно, что деятельность войск являлась основным фактором, приносившим решительный исход в наступательных сражениях, основным фактором, позволявшим командованию «справиться с поражением» в самой тяжелой обстановке, и основным фактором, обеспечившим возможность победоносного завершения кампании решительным сражением на уничтожение противника на Керченском полуострове и взятием морской крепости Севастополь.

Но крымская кампания 11 армии, можно надеяться, вызовет интерес и не только в кругу ее бывших участников. Это один из немногих случаев, когда армия имела возможность вести самостоятельные операции на отдельном театре. Она имела только свои собственные силы, но зато была избавлена от вмешательства Главного командования. Кроме того, в этой кампании на протяжении десяти месяцев непрерывных боев имели место и наступательные и оборонительные сражения, ведение свободных операций по типу маневренной войны, стремительное преследование, десантные операции противника, имевшего превосходство на море, бои с партизанами и наступление на мощную крепость.

Кроме того, крымская кампания вызовет интерес и потому, что ее театром является тот самый господствующий над Черным морем полуостров, который и поныне сохраняет следы греков, готов, генуэзцев и татар. Уже однажды (в Крымскую войну 1854-1856гг.) Крым стоял в центре исторического развития. Вновь всплывут названия мест, игравших роль уже тогда: Альма, Балаклава, Инкерман, Малахов курган. Правда, оперативная обстановка в Крымской войне 1854-1856гг. никак не может идти в сравнение с обстановкой 1941-1942гг. В то время наступавшие западные державы господствовали на море и могли пользоваться всеми вытекавшими отсюда преимуществами. В крымской кампании 1941-1942гг. однако, господство на море было в руках русских. Наступавшая 11 армия должна была не только занять Крым и взять Севастополь, но и нейтрализовать все преимущества, которые предоставляло русским господство на море.

Обстановка во время вступления в командование 11 армией

17 сентября я прибыл к месту расположения штаба 11 армии, русский военный порт Николаев, находящийся у устья Буга, и принял командование.

Прежний командующий генерал-полковник фон Шоберт был накануне похоронен в Николаеве. Во время одного из своих ежедневных вылетов на фронт на самолете типа «Шторх» он сел на русское минное поле и погиб вместе со своим пилотом. В его лице германская армия потеряла благородного духом офицера и одного из своих испытаннейших фронтовых командиров, которому принадлежали сердца всех его солдат.

Штаб армии, оперативный отдел которого впоследствии вошел и в штаб группы армий «Дон» (и «Юг"), почти целиком состоял из отличнейших офицеров. Я с благодарностью вспоминаю время, когда я два с половиной тяжелых военных года сотрудничал с такими прекрасными помощниками. За этот продолжительный период мы не раз оказывались перед новыми и сложными задачами, нам приходилось разбираться не в одной новой обстановке. Тем самым наш штаб избежал опасности попасть в русло рутины, которая так легко затягивает штабы, в особенности в позиционной войне или на спокойных участках фронта. Одновременно совместное решение все новых проблем укрепляло взаимное доверие, что в свою очередь способствовало развитию личной инициативы и самостоятельности каждого.

Я не могу припомнить по именам всех своих сотрудников тех лет. Я назову только имена моих ближайших соратников. Это – начальник моего штаба, полковник Велер, невозмутимое спокойствие которого было для меня неоценимой опорой в наиболее критические недели крымской кампании. Затем мой тогдашний начальник оперативного отдела, позже произведенный в генералы, Буссе, поднявшийся с этой должности до должности начальника штаба группы армий «Юг» и таким образом оставшийся со мной до конца моей деятельности на посту командующего. Он не только был все эти трудные годы моим самым ценным советчиком, на мнение которого всегда можно было положиться, работоспособность которого никогда не иссякала и который не терял самообладания в самых критических положениях. Сверх этого он стал для меня самым верным другом и после войны, отказавшись на время от всех своих планов и намерений, пожертвовал больше чем годом своего времени, чтобы взять на себя мою защиту на процессе. Наконец, я хотел бы назвать и нашего прекрасного начальника тыла Гаука, также впоследствии генерала, который часто освобождал меня от забот о нередко очень сложном деле организации тыла армии; после войны он также доказал мне свою преданность.

Хотя наш штаб – сначала как штаб 11 армии, а затем как штаб группы армий «Дон» (и «Юг") – очень тесно сработался и отношения между мною и моими офицерами характеризовались взаимным доверием, все же вначале личный состав штаба 11 армии не без некоторого беспокойства ожидал прибытия нового хозяина. Мой предшественник, генерал фон Шоберт, по своим манерам был типичным баварцем, и даже грубое слово у него звучало добродушно. Обо мне же шла слава как о человеке, отличающемся известной «прусской» холодностью и сдержанностью. Во всяком случае, я узнал об этом, – правда, спустя много времени – из одной комической интермедии во время моего процесса, проходившего в Гамбурге. Когда развертывался этот акт «дорогостоящей мести» со всей присущей ему призрачной серьезностью, главный обвинитель обнаружил в журнале боевых действий 11 армии, привлеченном им в качестве документа обвинения, заклеенное место. Какая находка! Здесь ведь могло скрываться только что-нибудь такое, что можно было бы использовать для подкрепления обвинений, выдвигавшихся против меня. Наклейка, скрывавшая, как предполагалось, какой-то таинственный текст, была удалена в зале суда. Какие бесчинства выяснятся сейчас? Мне самому об этом заклеенном месте ничего не было известно, так как я, хотя и подписывал в качестве командующего этот журнал, как требовалось по положению, но за недостатком времени никогда его не читал. Это входило в обязанности начальника штаба. После того как наклейка была удалена, обвинитель зачитал суду открывшийся текст. Он читал не без растерянности и с растущим смущением. Отрывок этот примерно гласил:

«Прибывает новый командующий. Он – „господин“, и нам придется нелегко. Но с ним можно говорить открыто».

Судьи неуверенно переглянулись и стали усмехаться. Оказалось, что то, на что обвинение возлагало такие большие надежды, вовсе не привело к сенсационному разоблачению обвиняемого. Несомненно, и самим судьям приходилось иметь дело с такими начальниками. Впрочем, этот инцидент скоро был выяснен. Незадолго до моего прибытия начальник штаба Велер провел совещание офицеров штаба, на котором он кратко охарактеризовал и личность нового командующего.

Офицер, который вел журнал, включил в свою запись и слова Велера. Велер же был достаточно тактичным, чтобы заклеить эти слова, представляя журнал мне на подпись. Так случай иногда раскрывает человеку мнение других о нем самом. Но, как я сказал выше, у нас впоследствии установились самые хорошие отношения. Когда в 1944г. я сдал командование, многие из моих помощников также не захотели остаться в штабе.

Новая обстановка, в которой я оказался, приняв командование армией, характеризовалась не только расширением моих полномочий от корпусного до армейского масштаба. Я узнал сверх того в Николаеве, что на меня возлагается командование не только 11 армией, но одновременно и примыкающей к ней 3 румынской армией.

Порядок подчинения войск на этой части восточного театра по политическим соображениям оказался довольно запутанным.

Верховное командование выступившими из Румынии союзными силами – 3 и 4 румынской и 11 немецкой армиями – было передано в руки главы румынского государства маршала Антонеску. Однако одновременно он был связан оперативными указаниями генерал-фельдмаршала фон Рундштедта, как командующего группой армий «Юг». Штаб 11 армии составлял как бы связующее звено между маршалом Антонеску и командованием группы армий и консультировал Антонеску в оперативных вопросах. Однако к моменту моего прибытия получилось так, что Антонеску сохранил в своем распоряжении только 4 румынскую армию, которая вела наступление на Одессу. 11 армия, находившаяся теперь в непосредственном подчинении штаба группы армий, получила в свое распоряжение для дальнейшего движения на восток вторую из двух участвовавших в войне румынских армий – 3 румынскую армию.

И так уже неприятно, когда штабу армии приходится командовать, кроме своей, еще одной самостоятельной армией, но эта задача вдвое труднее, если дело касается союзнической армии, тем более что между этими двумя армиями существуют не только известные различия в организации, боевой подготовке, командной традиции, что неизбежно бывает у союзников, но что они также существенно отличаются по своей боеспособности. Этот факт делал неизбежным более энергичное вмешательство в управление войсками армии союзников, чем это принято внутри нашей армии и чем это было желательно в интересах сохранения хороших отношений с союзниками. И если нам все же удавалось наладить взаимодействие с румынским командованием и войсками, несмотря на эти трудности, без особых осложнений, то это объясняется в большей степени лояльностью командующего 3 румынской армией, генерала (позже генерал-полковника) Думитреску. Немецкие группы связи, имевшиеся во всех штабах до дивизии и бригады включительно, также тактично, а где нужно, и энергично способствовали взаимодействию.

Но, прежде всего в этой связи нужно упомянуть главу румынского государства маршала Антонеску. Как бы история ни оценила его как политика, маршал Антонеску был истинный патриот, хороший солдат и наш самый лояльный союзник. Он был солдат, связавший судьбу своей страны с судьбой нашей империи, и вплоть до своего свержения он делал все, чтобы использовать вооруженные силы Румынии и ее военный потенциал на нашей стороне. Если это ему, может быть, не всегда в полной мере удавалось, то причина этого крылась во внутренних особенностях его государства и режима. Во всяком случае, он был преданным союзником, и я вспоминаю о сотрудничестве с ним только с благодарностью.

Что касается румынской армии, то она, несомненно, имела существенные слабости. Правда, румынский солдат, в большинстве происходящий из крестьян, сам по себе непритязателен, вынослив и смел. Однако низкий уровень общего образования только в очень ограниченном объеме не позволял подготовить из него инициативного одиночного бойца, не говоря уже о младшем командире. В тех случаях, когда предпосылки к этому имелись, как, например, у представителей немецкого меньшинства, национальные предрассудки румын являлись препятствием к продвижению по службе солдат-немцев. Устарелые порядки, как, например, наличие телесных наказаний, тоже не могли способствовать повышению боеспособности войск. Они вели к тому, что солдаты немецкой национальности всяческими путями пытались попасть в германские вооруженные силы, а так как прием их туда был запрещен, то в войска СС.

Решающим недостатком, определявшим непрочность внутреннего строения румынских войск, было отсутствие унтер-офицерского корпуса в нашем понимании этого слова. Теперь у нас, к сожалению, слишком часто забывают, скольким мы были обязаны нашему прекрасному унтер-офицерскому корпусу.

Немаловажное значение имело далее то, что значительная часть офицеров, в особенности высшего и среднего звена, не соответствовала требованиям. Прежде всего не было тесной связи между офицером и солдатом, которая у нас была само собой разумеющимся делом. Что касается заботы офицеров о солдатах, то здесь явно недоставало «прусской школы».

Боевая подготовка из-за отсутствия опыта ведения войн не соответствовала требованиям современной войны. Это вело к неоправданно высоким потерям, которые в свою очередь отрицательно сказывались на моральном состоянии войск. Управление войсками, находившееся с 1918 г. под французским влиянием, оставалось на уровне идей первой мировой войны.

Вооружение было частично устаревшим, а частично недостаточным. Это относилось в первую очередь к противотанковым орудиям, так что нельзя было рассчитывать, что румынские части выдержат атаки советских танков. Оставим в стороне вопрос о том, не была ли здесь необходима более действенная помощь со стороны империи.

Сюда же относится еще один момент, ограничивавший возможность использования румынских войск в войне на востоке, – это большое уважение, которое питали румыны к русским. В сложной обстановке это таило опасность паники. Этот момент следует учитывать в войне против России в отношении всех восточноевропейских народов. У болгар и сербов данное обстоятельство усугубляется еще чувством славянского родства.

И еще одно обстоятельство нельзя упускать из виду, оценивая боеспособность румынской армии. К тому моменту Румыния уже достигла своей собственной цели в войне, возвратив себе отнятую у нее незадолго до этого Бесарабию. Уже «Транснистрия» (область между Днестром и Бугом), которую Гитлер уступил или навязал Румынии, лежала вне сферы румынских притязаний. Понятно, что мысль о необходимости продвигаться дальше в глубь грозной России не вызывала у многих румын особого энтузиазма.

Несмотря на все перечисленные недостатки и ограничения, румынские войска, насколько позволяли их возможности, выполняли свой долг. Прежде всего, они с готовностью подчинялись немецкому командованию. Они не руководствовались соображениями престижа, как другие наши союзники, когда вопросы нужно было решать по-деловому. Несомненно, решающее значение в этом имело влияние маршала Антонеску, который поступал, как подобает солдату.

Конкретно отзыв моих советников относительно подчиненной нам 3 румынской армии сводился к следующему: после относительно больших потерь она совершенно неспособна к ведению наступления, а к обороне будет способна только в том случае, если к ней приспособить немецкие «подпорки». Да будет мне позволено сообщить здесь о нескольких эпизодах, касающихся моих отношений с румынскими товарищами. Весной 1942 г. я посетил однажды 4 румынскую горную дивизию, которая под командованием генерала Манолиу вела борьбу с партизанами в горах Яйлы. Временами нам приходилось использовать в этих целях весь румынский горный корпус, усиленный рядом мелких немецких подразделений. Сначала я инспектировал несколько частей, затем меня провели в здание штаба. Стоя перед большой картой, генерал Манолиу с гордостью показал мне весь путь, пройденный его дивизией от Румынии до Крыма. Было ясно, что он хотел намекнуть, что этого, мол, достаточно. Мое замечание: «О, значит, вы прошли уже полдороги до Кавказа!» – отнюдь не вызвало у него воодушевления. При обходе квартир каждый раз, когда я подходил к расположению части или подразделения, раздавался сигнал трубы. Видимо, это было своего рода приветствием для меня, но одновременно и предупреждением для войск – «Начальство идет!» Но я все же перехитрил своих ловких проводников: в расположении одной из частей я подошел к полевой кухне, чтобы попробовать, что готовят для солдат. Такое поведение высокого начальства оказалось для них полной неожиданностью. Не приходилось удивляться плохому качеству супа! Потом меня, как водится, пригласили обедать в штаб дивизии. Ну, здесь все было, конечно, по-другому. У румын не существовало одинакового снабжения солдат и офицеров. Был дан довольно пышный обед, но и здесь не без соблюдения иерархии. Младшим офицерам полагалось одним блюдом меньше, да и вино на том конце стола, где сидел командир дивизии, было, вне всякого сомнения, лучшего качества. Хотя снабжение румынских войск и обеспечивалось нами, все же трудно было оказывать постоянное влияние на распределение продовольствия. Румынский офицер стоял на той точке зрения, что румынский солдат – по своему происхождению крестьянин – привык к самой грубой пище, так что офицер спокойно мог за его счет увеличить свой паек. Прежде всего, это относилось к товарам, продаваемым за наличный расчет, в первую очередь к табачным изделиям и шоколаду, снабжение которыми производилось в соответствии с числом состоящих на довольствии. Офицеры утверждали, что солдаты все равно не в состоянии приобретать эти товары, так что все они застревали в офицерских столовых. Даже мой протест, заявленный маршалу Антонеску, ни к чему не привел. Он взялся расследовать это дело, но затем сообщил мне, что ему доложили, будто все в порядке.

Участок фронта, командование которым было поручено мне, представлял собой южную оконечность Восточного фронта. Он охватывал в основном район Ногайской степи между нижним течением Буга, Черным и Азовским морями и изгибом Днепра южнее Запорожья, а также Крым. Непосредственного соприкосновения с основными силами группы армий «Юг», наступавшими севернее Днепра, у нас не было, что обеспечивало большую свободу операций 11 армии. Из лесных районов северной России, где я должен был вести действия малопригодным для такой местности танковым корпусом, я попал в степные просторы, где не было ни препятствий, ни укрытий. Идеальная местность для танковых соединений, но их-то, к сожалению, в моей армии не было. Только русла пересыхающих летом мелких речек образовывали глубокие овраги с крутыми берегами, так называемые балки. И все же в однообразии степи была какая-то прелесть. Пожалуй, каждый испытывал тоску по простору, по бескрайности. Можно было часами ехать этой местностью, следуя только стрелке компаса, и не встретить ни одного холмика, ни одного селения, ни одного человеческого существа. Только далекий горизонт казался цепью холмов, за которой, может быть, скрывались райские места. Но горизонт уходил все дальше и дальше. Лишь столбы англо-иранской телеграфной линии, построенной в свое время Сименсом, нарушали монотонность пейзажа. При закате солнца степь начинала переливаться прекраснейшими красками. В восточной части Ногайской степи, в районе Мелитополя и северо-восточнее его встречались красивые деревни с немецкими названиями Карлсруэ, Гелененталь и т.д. Они были окружены пышными садами. Прочные каменные дома свидетельствовали о былом благосостоянии. Жители деревень в чистоте сохранили немецкий язык. Но в деревнях были почти только одни старики, женщины и дети. Всех мужчин Советы уже успели угнать.

Задача, поставленная перед армией Главным командованием, нацеливала ее на два расходящихся направления.

Во-первых, она должна была, наступая на правом фланге группы армий «Юг», продолжать преследование отходящего на восток противника. Для этого основные силы армии должны были продвигаться по северному берегу Азовского моря на Ростов.

Во-вторых, армия должна была занять Крым, причем эта задача представлялась особенно срочной. С одной стороны, ожидали, что занятие Крыма и его военно-морской базы – Севастополя возымеет благоприятное воздействие на позицию Турции. С другой стороны, и это особенно важно, крупные военно-воздушные базы противника в Крыму представляли собой угрозу жизненно важному для нас румынскому нефтяному району. После взятия Крыма входящий в состав 11 армии горный корпус должен был продолжать движение через Керченский пролив в направлении на Кавказ, по-видимому, поддерживая наступление, которое должно было развернуться со стороны Ростова.

У германского Главного командования, следовательно, в то время были еще довольно далеко идущие цели для кампании 1941 г. Но скоро должно было выясниться, что эта двоякая задача 11 армии была нереальной.

11 армия в начале сентября (в тексте: декабря. – Прим. ред.) форсировала нижнее течение Днепра у Берислава; это был подвиг, в котором особо отличилась Нижнесаксонская 22 пд. Однако с этого момента направление дальнейшего продвижения армии из-за ее двоякой задачи раздвоилось.

Когда я принял командование, обстановка была следующая: два корпуса, 30 ак генерала фон Зальмута (72 пд, 22 пд и лейб-штандарт) и 49 горный корпус генерала Кюблера (170 пд, 1 и 4 гпд), продолжали преследование разбитого на Днепре противника в восточном направлении и приближались к рубежу Мелитополь — изгиб Днепра южнее Запорожья.

54 ак под командованием генерала Ганзена, в составе 46 пд и 73 пд, свернул на подступы к Крыму, к Перекопскому перешейку. Прибывшая из Греции 50 пд частично (в составе 4 румынской армии) находилась под Одессой, частично очищала побережье Черного моря от остатков противника.

3 румынская армия в составе румынского горного корпуса (1, 2 и 4 горные бригады) и румынского кавалерийского корпуса (5, 6 и 8 кавалерийские бригады) находилась западнее Днепра. Армия намеревалась остановиться там на отдых. По-видимому, некоторую роль играло здесь нежелание продвигаться на восток дальше Днепра, после того как пришлось перейти Буг, ибо это уже не входило в политические цели Румынии.

Выпавшая теперь на долю 11 армии двоякая задача – преследование, в направлении на Ростов и взятие Крыма с последующим продвижением через Керчь на Кавказ – ставила перед командованием армии вопрос: можно ли выполнить эти две задачи и как это сделать? Нужно ли решать их одновременно или последовательно? Таким образом, решение, входившее по существу в компетенцию Главного командования, было предоставлено на усмотрение командующего армией.

Не вызывало сомнения, что имеющимися силами нельзя было решить одновременно обе задачи.

Для того чтобы занять Крым, нужны были значительно большие силы, чем те, которыми располагал подходивший к Перекопу 54 ак. Правда, разведка сообщала, что противник отвел от Днепра на Перекоп, по-видимому, только три дивизии. Но неясно было, какими силами он располагает в Крыму и в особенности в Севастополе. Скоро выяснилось, что противник мог использовать для обороны перешейка не 3, а 6 дивизий. К ним позже должна была подойти еще советская армия, защищавшая Одессу.

Однако на данной местности даже упорной обороны трех дивизий было достаточно, чтобы не допустить вторжения в Крым 54 ак или, по крайней мере, значительно измотать его силы в боях за перешеек.

Крым отделяет от материка так называемое «Гнилое море», Сиваш. Это своего рода ватты или соленое болото, по большей части непроходимое для пехоты, и, кроме того, из-за малой глубины оно представляет собой абсолютное препятствие для десантных судов. К Крыму есть только два подхода: на западе – Перекопский перешеек, на востоке – Генический перешеек. Но этот последний настолько узок, что на нем помещается только полотно автомобильной и железной дороги, да и то прерываемое длинными мостами. Для ведения наступления этот перешеек непригоден.

Перекопский перешеек, единственно пригодный для наступления, имеет в ширину также всего 7 км. Наступление по нему могло вестись только фронтально, никаких скрытых путей подхода местность не предоставляла. Фланговый маневр был исключен, так как с обеих сторон было море. Перешеек был хорошо оборудован для обороны сооружениями полевого типа. Кроме того, на всю ширину его пересекал древний «Татарский ров», имеющий глубину до 15м.

После прорыва через Перекопский перешеек наступающий оказывался далее на юг еще на одном перешейке – Ишуньском, где полоса наступления, зажатая между солеными озерами, сужалась до 3-4 км.

Учитывая эти особенности местности и принимая во внимание, что противник имел превосходство в воздухе, можно было предположить, что бой за перешейки будет тяжелым и изматывающим. Даже если бы удалось осуществить прорыв у Перекопа, оставалось сомнительным, хватит ли у корпуса сил, чтобы провести второй бой у Ишуня. Но, во всяком случае, 2-3 дивизий никак не было достаточно, чтобы занять весь Крым, включая мощную крепость Севастополь.

Для того чтобы обеспечить возможно быстрое занятие Крыма, командование армии должно было перебросить сюда крупные дополнительные силы из состава группировки, преследующей противника в восточном направлении. Тех сил, которые вели преследование, было бы достаточно, пока противник продолжал отходить. Но для далеко задуманной операции, целью которой являлся Ростов, их было бы недостаточно, если противник займет оборону на каком-либо подготовленном рубеже или, кроме того, подтянет новые силы.

Если считать решающим продвижение в направлении на Ростов, то от Крыма пока нужно было отказаться. Но удастся ли в этом случае когда-либо высвободить силы для взятия Крыма? На этот вопрос нелегко было ответить. В руках противника, сохраняющего господство на море, Крым означал серьезную угрозу на глубоком фланге германского Восточного фронта, не говоря уже о постоянной угрозе, которую он представлял как военно-воздушная база для румынского нефтяного района. Попытка же одновременно проводить двумя корпусами глубокую операцию на Ростов и дальше, а одним корпусом захватить Крым могла иметь результатом только то, что из обеих задач не будет выполнена ни одна.

Поэтому командование армии отдало предпочтение задаче взятия Крыма. Во всяком случае, нельзя было браться за выполнение этой задачи с недостаточными силами. Само собой было понятно, что 54 ак для наступления на перешейки должны были быть приданы все имеющиеся в нашем распоряжении силы артиллерии РГК, инженерных войск и зенитной артиллерии. 50 пд, которая пока еще находилась в тылу, должна была быть подтянута корпусом не позже начала боев за Ишуньский перешеек. Но одного этого еще не хватало. Для быстрого овладения Крымом после прорыва через перешейки или даже уже в боях за Ишунь потребовался бы еще один корпус. Командование армии остановило свой выбор на немецком горном корпусе в составе двух горнострелковых дивизий, который в соответствии с указаниями высшего командования все равно должен был быть переброшен позднее через Керчь на Кавказ. В боях за гористую южную часть Крыма этот корпус был бы использован эффективнее, чем в степи. Кроме того, надо было попытаться стремительным броском моторизованных сил после прорыва через перешейки взять с хода крепость Севастополь. Для этой цели позади наступающего 54 ак должен был находиться лейб-штандарт.

Такое решение командования армии означало, конечно, значительное ослабление ее восточного крыла. Для высвобождения упомянутых соединений, помимо 22 дивизии, несшей охрану побережья севернее Крыма, могла быть использована только 3 румынская армия. Путем личных переговоров с генералом Думитреску я добился того, что армия была быстро переброшена через Днепр, несмотря на упомянутые выше соображения румын, не желавших этого. Ясно было, что командование армии шло на большой риск, принимая эти меры, так как противник мог прекратить отход на Восточном фронте армии и попытаться взять инициативу в свои руки. Но без этого мы не могли обойтись, если не хотели начать битву за Крым с недостаточными силами.

Сражение на два фронта. Прорыв через Перекопский перешеек и сражение у Азовского моря

В то время как подготовка 54 ак к наступлению на Перекоп из-за трудностей с подвозом затянулась до 24 сентября и пока шла упомянутая перегруппировка сил, уже 21 сентября наметилось изменение обстановки перед Восточным фронтом армии. Противник занял оборону на заранее подготовленной позиции на рубеже западнее Мелитополь-изгиб Днепра южнее Запорожья. Преследование пришлось прекратить. Однако командование армии не изменило своего решения о снятии с этого участка немецкого горного корпуса. Чтобы по возможности уменьшить связанный с этим риск, было решено перемешать оставшиеся здесь немецкие соединения с соединениями 3 румынской армии. Румынский кавалерийский корпус на южном участке этого фронта был подчинен 30 немецкому ак, тогда как в состав 3 румынской армии на северном участке для ее укрепления была включена 170 немецкая пд.

24 сентября 54 ак был готов к наступлению на Перекопский перешеек. Несмотря на сильнейшую поддержку артиллерии, 46 и 73 пд, наступавшим по выжженной солнцем, безводной, совершенно лишенной укрытий солончаковой степи, приходилось очень трудно. Противник превратил перешеек на глубину до 15 км в сплошную, хорошо оборудованную полосу обороны, в которой он ожесточенно сражался за каждую траншею, за каждый опорный пункт. Все же корпусу удалось, отбивая сильные контратаки противника, 26 сентября взять Перекоп и преодолеть «Татарский ров». В три последующих дня труднейшего наступления корпус прорвал оборону противника на всю ее глубину, взял сильно укрепленный населенный пункт Армянск и вышел на оперативный простор. Разбитый противник отошел к Ишуньскому перешейку с большими потерями. Нами было захвачено 10000 пленных, 112 танков и 135 орудий.

Однако нам еще не удалось воспользоваться плодами этой победы, достигнутой столь дорогой ценой. Хотя противник и понес тяжелые потери, число дивизий, противостоящих корпусу, достигало теперь шести. Попытка взять с ходу также и Ишуньский перешеек при нынешнем соотношении сил и больших жертвах, понесенных немецким корпусом, по всей видимости, превышала возможности войск. Намерение же командования армии подтянуть к этому моменту свежие силы – горный корпус и лейб-штандарт – было сорвано противником. Предвидя, по-видимому, нашу попытку быстро занять Крым, противник подтянул новые силы на участок фронта между Днепром и Азовским морем.

26 сентября противник перешел здесь в наступление на Восточный фронт нашей армии двумя новыми армиями, 18 и 19, в составе двенадцати дивизий, частично вновь прибывших, частично заново пополненных. Правда, первый удар по фронту 30 ак не имел успеха, но обстановка стала весьма напряженной. Зато в полосе 3 румынской армии противник сбил с позиций 4 горную бригаду и пробил во фронте армии брешь шириной 15 км. Эта бригада потеряла почти всю свою артиллерию и, казалось, совсем утратила боеспособность. Две другие румынские горные бригады также понесли большие потери. Не оставалось ничего иного, как приказать германскому горному корпусу, уже приближавшемуся к Перекопскому перешейку, повернуть назад, чтобы восстановить положение на фронте 3 румынской армии. Одновременно, однако, командование армии было в большей или меньшей степени лишено права свободно распоряжаться своим единственным моторизованным соединением – лейб-штандартом. Главное командование отдало приказ о том, что это соединение должно быть передано в состав 1 танковой группы и принять участие в планируемом прорыве на Ростов. Итак, командование армии должно было отказаться от его использования в целях развития успеха на перешейке. Лейб-штандарту было приказано возвратиться на Восточный фронт.

Первый эшелон штаба армии, для того чтобы быть ближе к обоим фронтам армии, разместился уже 21 сентября на КП в Ногайской степи в Аскания-Нова. Аскания-Нова ранее принадлежала немецкой фамилии Фальц-Фейн. Раньше это было известное во всей России образцовое хозяйство, теперь же имение стало колхозом. Здания были запущены. Все машины были разрушены отступавшими советскими войсками, а обмолоченный хлеб, ссыпанный горами под открытым небом, был облит бензином и подожжен. Кучи хлеба тлели и дымились еще целые недели, потушить их было невозможно. Аскания-Нова называлась так потому, что здесь в свое время приобрел большой участок земли герцог Ангальтский, уступивший впоследствии имение семейству Фальц-Фейн. Во всей России и далеко за ее пределами Аскания-Нова была известна своим заповедником. Прямо посреди степи поднимался большой парк с ручьями и прудами, на которых жили сотни видов водоплавающей птицы, от черно-бело-красных уток до цапель и фламинго. Этот парк в степи был поистине райским уголком, и даже большевики не притронулись к нему. К парку примыкал огороженный участок степи, простирающийся на много квадратных километров. Там паслись самые различные животные: олени и лани, антилопы, зебры, муфлоны, бизоны, яки, гну, важно шествующие верблюды и много других животных, которые чувствовали себя здесь довольно хорошо. Только немногие хищные животные содержались в открытых вольерах. Говорили, что там имелась и змеиная ферма, но Советы якобы перед своим уходом выпустили всех ядовитых змей на волю. Однако наши поиски змей не увенчались успехом, хотя все же оказалось, что они существовали. Однажды была объявлена воздушная тревога. Начальник штаба полковник Велер предусмотрительно приказал в свое время отрыть у здания штаба щель, и по его команде все офицеры штаба спокойно направились туда, соблюдая, как и всегда на военной службе, субординацию. Когда появились первые низко летящие самолеты противника и все направились к ступеням, ведущим в щель, полковник Велер вдруг остановился на нижней ступени, как вкопанный. Сзади него раздался голос одного из офицеров: «Осмелюсь попросить вас, господин полковник, пройти немного дальше. Мы все еще стоим снаружи». Велер с яростью обернулся, не подвинувшись ни на шаг, и крикнул: «Куда дальше? Я не могу! Здесь змея!» И, правда, все подошедшие увидели на дне щели змею довольно неприятного вида. Она наполовину приподнялась, яростно раскачивала головой и время от времени издавала злобное шипение.

Выбор между самолетами противника и змеей был решен в пользу самолетов. Конечно, этот комический случай явился темой наших разговоров за ужином. Начальнику инженерной службы рекомендовали включить в программу боевой подготовки, наряду с обнаружением мин, также и обнаружение змей. Кто-то предложил доложить ОКХ об этом новом виде оружия противника, применяющемся, по-видимому, исключительно против штабов соединений. Но вообще тогда приходилось проверять все здания, нет ли в них мин замедленного действия, так как в Киеве немецкий штаб, а в Одессе румынский штаб погибли от таких мин.

В этом заповеднике происходили и другие смешные случаи. Однажды наш начальник оперативного отдела сидел за своим рабочим столом, углубленный в карты. В одноэтажное здание забрела ручная лань и с любопытством рассматривала своими кроткими глазами висящие на стене схемы. Потом она подошла к полковнику Буссе и довольно неделикатно толкнула его мордой в поясницу. Он не любил, когда ему мешали за работой, вскочил со стула и закричал: «Это... это уж слишком... это же...» – и, обернувшись, увидел вместо ожидаемого нарушителя спокойствия преданные и меланхоличные глаза лани! Он вежливо выпроводил необычную посетительницу. Когда мы уходили из Аскании-Нова, он захватил из вольера двух волнистых попугайчиков по имени Аска и Нова. Они весело порхали по комнате оперативного отдела. Правда, они мешали нам меньше, чем бесчисленные мухи, особенно любившие красный цвет. Результатом этого было то, что на картах, висевших на стене продолжительное время, войск противника, отмеченных красным, постепенно становилось все меньше. К сожалению, в действительности было наоборот.

Другую маленькую историю, иллюстрирующую взаимоотношения внутри нашего штаба, рассказывает один из офицеров штаба: «Мы, младшие офицеры штаба, находились под строгим присмотром начальника оперативного отдела полковника Буссе. Он называл нас обычно просто „ребята из оперативного отдела“. Но, конечно, даже самый строгий присмотр не мог повлиять на наш молодой темперамент. Так, однажды мы устроили для узкого круга вечеринку с водкой. Она состоялась в комнате оперативного отдела, где мы обычно спали все пятеро, кто на полевых койках, кто на столах, тесно прижавшись друг к другу. После полуночи, когда были переданы последние сводки, наш праздник достиг своего апогея. В коридоре школы, где находились служебные помещения и комнаты командующего и начальника штаба, мы устроили торжественное шествие в ночных рубашках. Начали маршировать поодиночке, и при этом обнаружились существенные разногласия между пехотинцами и кавалеристами. Команды и возражения гулко раздавались в пустом коридоре. Вдруг все застыли, как соляные столбы. Медленно открылась одна из дверей, и в ней показался генерал фон Манштейн. Он обвел нас своим холодным взором и сказал вежливо вполголоса: „Господа, нельзя ли потише? Вы, чего доброго, разбудите начальника штаба и Буссе!“ И дверь закрылась».

Обострившаяся обстановка перед фронтом армии заставила нас организовать 29 сентября передовой КП в непосредственной близости от угрожаемого участка фронта. Такая мера всегда целесообразна в критической обстановке, так как она препятствует переходу подчиненных штабов в более удаленные от фронта места, что всегда производит на войска неблагоприятное впечатление. В данном случае эта мера была в особенности необходима, так как некоторые румынские штабы имели явную склонность возможно скорее перебраться в тыл.

В тот же день немецкий горный корпус и лейб-штандарт начали наступление с юга во фланг противнику, прорвавшемуся на участке 3 румынской армии и не сумевшему полностью использовать свой первоначальный успех. В то время как здесь удалось восстановить положение, наметился новый кризис на северном фланге 30 ак. Здесь не выдержала натиска румынская кавалерийская бригада, и потребовало мое весьма энергичное вмешательство на месте, чтобы предотвратить ее поспешное отступление. Перебросив сюда лейб-штандарт, удалось затем ликвидировать наметившуюся здесь угрозу прорыва.

Хотя обстановка на Восточном фронте армии, как показано выше, была очень напряженной, для нас в ней все же скрывалось одно большое преимущество. Противник вновь и вновь наносил фронтальные удары своими двумя армиями, чтобы сорвать наши намерения в отношении Крыма. И, видимо, у него уже не было резервов, чтобы прикрыть себя со стороны запорожского и днепропетровского плацдармов на Днепре, откуда его северному флангу угрожала 1 танковая группа генерала фон Клейста. Через несколько дней после того, как я изложил свои соображения по этому поводу командованию группы армий «Юг», 1 октября был отдан соответствующий приказ. В то время как 11 армия по-прежнему приковывала к себе все еще наступающего противника, на севере постепенно стало усиливаться давление на него со стороны 1 танковой группы. Противник потерял инициативу. 1 октября командование армии уже отдало приказ 30 ак и 3 румынской армии перейти в наступление или начать преследование противника, если он будет отходить. В последующие дни удалось во взаимодействии с 1 танковой группой окружить основные силы обеих армий противника в районе Большой Токмак – Мариуполь (Жданов) – Бердянск (Осипенко) либо уничтожить их в параллельном преследовании. Мы захватили круглым счетом 65000 пленных, 125 танков и свыше 500 орудий.

Занятие Крыма

С окончанием «сражения у Азовского моря» на южном фланге Восточного фронта произошла перегруппировка сил. Видимо, Главное командование германской армии поняло, что одна армия не может одновременно проводить две операции – одну в направлении на Ростов и другую в Крыму.

Наступление на Ростов было возложено теперь на 1 танковую группу, в подчинение которой передавались 49 горный корпус и лейб-штандарт. И армия имела теперь единственную задачу – занятие Крыма двумя оставшимися в ее составе корпусами (30 ак – 22, 72 и 170 пд и 54 ак – 46, 73 и 50 пд. Треть 50 дивизии еще находилась под Одессой).

3 румынская армия, которая вновь поступала под командование маршала Антонеску, должна была теперь только нести охрану Черноморского и Азовского побережья. Однако, обратившись непосредственно к маршалу, я добился от него согласия на то, что штаб румынского горного корпуса с одной горной и одной кавалерийской бригадой последуют за нами в Крым для охраны его восточного побережья.

Хотя задача нашей армии и ограничивалась теперь одной целью, Главное командование требовало от нас, чтобы один корпус возможно скорее был переброшен через Керченский пролив на Кубань.

В этом требовании Гитлера содержалась явная недооценка противника, ввиду чего командование армии и донесло, что условием для проведения подобной операции является решительная победа над противником в Крыму. Противник будет удерживать Крым до последнего и скорее откажется от Одессы, чем от Севастополя.

И действительно, пока Советы, имея господство на море, стояли еще одной ногой в Крыму, о переброске части армии через Керчь на Кубань не могло быть и речи, тем более что армия имела теперь всего два корпуса. Во всяком случае, командование армии воспользовалось этим, чтобы потребовать передачи ему еще одного корпуса в составе трех дивизий. По-видимому, в соответствии с ранее упомянутым пожеланием Гитлера нашей армии через некоторое время был передан 42 ак, в который входили 132 и 24 пд. Впоследствии оказалось, что ввиду усилий, предпринимавшихся Советами, чтобы удержать за собой Крым, а позднее вернуть его себе, такое усиление уже в боях за полуостров было совершенно необходимо.

Бои за Ишуньские перешейки

Ближайшей нашей задачей было возобновление боев на подступах к Крыму, за Ишуньские перешейки. Могут сказать, что это самое обыкновенное наступление. Но эти десятидневные бои выделяются из ряда обычных наступлений как ярчайший пример наступательного духа и беззаветной самоотверженности немецкого солдата.

В этом бою мы не располагали почти ни одной из предпосылок, которые обычно считаются необходимыми для наступления на укрепленную оборону.

Численное превосходство было на стороне оборонявшихся русских, а не на стороне наступавших немцев. Шести дивизиям 11 армии уже очень скоро противостояли 8 советских стрелковых и 4 кавалерийские дивизии, так как 16 октября русские эвакуировали безуспешно осаждавшуюся 4 румынской армией крепость Одессу и перебросили защищавшую ее армию по морю в Крым. И хотя наша авиация сообщила, что потоплены советские суда общим тоннажем 32000 т, все же большинство транспортов из Одессы добралось до Севастополя и портов на западном берегу Крыма. Первые из дивизий этой армии вскоре после начала нашего наступления и появились на фронте.

Немецкая артиллерия имела превосходство перед артиллерией противника и эффективно поддерживала пехоту. Но со стороны противника на северо-западном побережье Крыма и на южном берегу Сиваша действовали бронированные батареи береговой артиллерии, неуязвимые пока что для немецкой артиллерии. В то время как Советы для контратак располагали многочисленными танками, 11 армия не имела ни одного.

Командование не имело к тому же никаких возможностей облегчить войскам тяжелую задачу наступления какими-либо тактическими мероприятиями. О внезапном нападении на противника в этой обстановке не могло быть и речи. Противник ожидал наступления на хорошо оборудованных оборонительных позициях. Как и под Перекопом, всякая возможность охвата или хотя бы ведения фланкирующего огня была исключена, так как фронт упирался с одной стороны в Сиваш, а с другой – в море. Наступление должно было вестись только фронтально, как бы по трем узким каналам, на которые перешеек был разделен расположенными здесь озерами.

Ширина этих полос допускала сначала введение в бой только трех дивизий (73, 46 и 22 пд) 54 ак, в то время как 30 ак мог вступить в бой только тогда, когда будет занято некоторое пространство южнее перешейков.

К тому же совершенно плоская, покрытая только травой солончаковая степь не предоставляла наступающим ни малейшего укрытия. Господство же в воздухе принадлежало советской авиации. Советские бомбардировщики и истребители непрерывно атаковали всякую обнаруженную цель. Не только пехота на переднем крае и батареи должны были окапываться, нужно было отрывать окопы и для каждой повозки и лошади в тыловой зоне, чтобы укрыть их от авиации противника. Дело доходило до того, что зенитные батареи не решались уже открывать огня, чтобы не быть сразу же подавленными воздушным налетом. Только когда армии был подчинен Мёльдерс с его истребительной эскадрой, ему удавалось очистить небо, по крайней мере, в дневное время. Ночью и он не мог воспрепятствовать воздушным налетам противника.

При таких условиях, в бою с противником, упорно обороняющим каждую пядь земли, к наступающим войскам предъявлялись чрезвычайно высокие требования, и потери были значительными. Я в те дни постоянно находился в переездах, чтобы на месте ознакомиться с обстановкой и знать, как и чем можно помочь ведущим тяжелые бои войскам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.