Хроника убийства (продолжение)

Дворец великого князя Михаила Николаевича. 12.30.

Но мольбы в то утро звучали не только в царском дворце. Подобное происходило и во дворце великого князя Михаила Николаевича. Его теперь провожали в Михайловский манеж, как на войну.

«То, что мой отец должен был неизменно сопровождать государя во время этих воскресных парадов, приводило мою матушку в невероятный ужас.

– Я не боюсь ни офицеров, ни солдат, – говорила мать, – но я не верю полиции… Путь к Марсову полю достаточно длинен, и все местные нигилисты могут видеть ваш проезд по улицам» (Из воспоминаний Александра Михайловича).

Но великий князь отправился в Манеж.

Зимний дворец. 12.45.

В это время полицмейстер Дворжицкий на санях подъехал к Зимнему дворцу – сопровождать государя в Манеж.

Из показаний полицмейстера Дворжицкого:

«Без четверти час я был уже у Зимнего дворца, когда граф Лорис-Меликов уезжал из дворца. Войдя вовнутрь подъезда, я встретил министра графа Адлерберга, который в разговоре со мною с грустью отозвался о тяжелом времени вследствие деятельности анархистов. Во время этого разговора мы услышали радостное “Здравие желаем!” караула в ответ на приветствие Его Величества; вслед за сим государь вышел в закрытый подъезд, поздоровался, по обыкновению, со всеми тут находившимися лицами, сел в экипаж и сказал лейб-кучеру Фролу Сергееву: “В манеж – через Певческий мост”».

Это означало: государь отправился в Манеж через Екатерининский канал.

Александр II ехал в закрытой карете. Его сопровождали шестеро терских казаков, седьмой поместился на козлах слева от кучера. За царской каретой в двух санях ехали полицмейстер полковник Адриан Иванович Дворжицкий, а за ним сани начальника охранной стражи царя капитана Коха с полицейскими.

Подъехали к Манежу. И здесь царя приветствовало «ура!» охраны.

Государь вошел в Манеж. Для развода были построены батальон лейбгвардии резервного пехотного полка и лейб-гвардии саперный батальон. На разводе присутствовали наследник и брат государя, великий князь Михаил Николаевич.

13.00. Сырная лавка на Малой Садовой.

Согласно плану, разработанному Исполнительным Комитетом, Богданович и его «жена» народоволка Якимова должны покинуть лавку. В лавке их должен сменить опытный динамитчик, уже знакомый нам– народоволец Фроленко. Он вызвался соединить провода… Фроленко скорее всего придется погибнуть под развалинами дома от взрыва, произведенного его рукою. «Когда он пришел в лавку, – вспоминала Якимова, – я с удивлением увидела, как из принесенного свертка он вынимает колбасу и бутылку красного вина, ставит на стол, приготовляясь закусывать… “Что это?” – почти с ужасом спросила я, видя материалистические намерения человека, обреченного на верную смерть под развалинами от взрыва.

– Я должен быть сильным. – И Фроленко невозмутимо принялся за еду».

И он, и метальщики уже попрощались с жизнью.

В окно Фроленко уже видит, как на обоих концах Малой Садовой появлялись конные жандармы – готовятся к возвращению царя. И на обоих концах улицы, смешавшись с прохожими, стоят четыре метальщика «Народной воли».

Наступило время отъезда царя из Манежа.

Якимова покидает сырную лавку, в ней остается один Фроленко. Последнее, что она видит: Фроленко сидит у окна за столом. Перед ним на столе стоит сосуд с раствором, дающим ток. Теперь достаточно опустить в раствор другой полюс, и.

В это время в Михайловском манеже заканчивался развод.

«Развод прошел очень удачно. Государь император был доволен всем происходящим и находился, по-видимому, в хорошем расположении духа, шутил. Окончился развод, и, поговорив немного с окружающими приближенными лицами, государь вышел из манежа» (Д. Милютин).

Александр сел в карету, окруженную конвоем, и скомандовал:

– В Зимний, той же дорогой!

То есть через Екатерининский канал.

В сырной лавке Фроленко видит в окно, как уезжают жандармы. Фроленко понимает: царь поехал другой дорогой – через Екатерининский канал. Напряжение спадает – он остался жить. И Фроленко быстро уходит из лавки.

В это время метальщики покидают свои посты у Малой Садовой. И вслед за царской каретой идут по Михайловской улице в сторону Екатерининского канала.

Софья Перовская уже ждала их на Михайловской улице. И подала знак, означавший, что «метальщики должны направиться на Екатерининский канал, как было заранее условлено».

По дороге во дворец император, как обычно в последнее время, остановился в Михайловском дворце. Здесь живет его кузина великая княгиня Екатерина Михайловна (тезка его жены). Дочь великой княгини Елены Павловны, сподвижницы царя в реформах, и солдафона, великого князя Михаила Павловича пошла в отца – не одобряет реформы, и особенно – брак государя.

Вслед за каретой государя к Михайловскому дворцу подъезжает карета брата царя – великого князя Михаила Николаевича.

Государь и его брат в который раз пытаются (безуспешно) примирить великую княгиню с тезкой Екатериной Михайловной.

В парадной гостиной сервирован чай. Последний чай в жизни государя.

14.00. Екатерининский канал.

Метальщики заняли свои места на Екатерининском канале

И Перовская рассказывала потом, как метальщик, студент Гриневицкий, «проходя мимо нее, уже направляясь к роковому месту, тихонько улыбнулся ей чуть заметной улыбкой… Он не проявил ни тени страха или волнения и шел на смерть с совершенно спокойной душой».

Как и Фроленко. Радостная смерть, завораживающие объятия террора.

«И жертву жертвой не считать, и лишь для жертвы жить», – писал декабрист Александр Якубович, собиравшийся убить отца Александра II.

Но свои места на канале заняли только три метальщика.

Исчез тот, кто должен был встретить карету первым – рабочий Тимофей Михайлов. Он «почувствовал, что не сможет бросить бомбу, и вернулся домой, даже не дойдя до места». Теперь первым номером оказался Рысаков.

Н. Рысаков: «Около двух часов я был на углу Невского и канала».

Пока метальщики занимали свои места, Перовская через Казанский мост перешла на противоположную сторону Екатерининского канала, «где и была во время обоих взрывов».

С той стороны узкого канала она ждала развязки. Зритель грядущей крови.

14.10. Михайловский дворец.

Государь прощается с великой княгиней Екатериной Михайловной. Видимо, разговор опять не получился. Великий князь Михаил Николаевич остается.

14.15. Александр II вышел на пандус к карете. Садясь в карету, приказал кучеру: «Той же дорогою – домой».

Карета повернула на Екатерининский канал. За ней повернула пара саней с Дворжицким, капитаном Кохом и полицейскими.

Кучер хлестнул лошадей, и вновь понеслась карета по мостовой – слева канал, решетка вдоль канала и узкий тротуар, прилегающий к каналу. Справа – стена сада Михайловского дворца и тротуар вдоль стены сада.

Людей мало… Мальчик несет большую корзину с мясом, два молоденьких подмастерья тащат диванчик; за ними идет какая-то молодая женщина.

В это время от Конюшенного моста навстречу карете по тротуару быстро шел совсем молоденький, белобрысый, маленький, в черном пальто человек. В руке у него – белый узелок с коробку конфет ландрин. Это – бомба, завернутая в белый носовой платок. Он размахнулся.

Н. Рысаков: «Я после минутного колебания бросил снаряд. Направлял его под копыта лошадей в том предположении, что его разорвет под самой каретой. и взрывом меня отбросило к решетке».

Оглушительный взрыв. карету закрыло облако белого дыма. Дым рассеялся. Царская карета успела проскочить. Бомба разорвалась сзади. Взрыв разбил только заднюю стенку экипажа. Императорский поезд – карета и сани – остановился… Один из терских казаков лежал мертвый позади кареты. Другой казак, сидевший на козлах возле кучера, контуженный, склонился, судорожно хватаясь за воздух. На тротуаре бился на земле и стонал умирающий мальчик, рядом валялась его большая корзина с мясом. В нескольких шагах от него стоял, привалившись к решетке, изнемогая от боли, раненный прохожий, и на земле корчился и пытался встать раненный городовой.

Уличная картина, доселе неизвестная в Петербурге.

И в следующее мгновение Рысаков бросился бежать прочь, громко крича: – Держи! Держи! – будто ловил преступника. Так Рысаков придумал скрыться. Но за ним уже гнались. Какой-то рабочий на его пути ловко швырнул свой лом ему под ноги. Рысаков споткнулся, упал, на него набросились.

Его держали крепко, пригнули голову – он сидел на карточках, прижатый к земле.

Но Рысаков, видно, увидев в собравшейся толпе сообщника, крикнул громко: «Скажи отцу, что меня схватили»

У него вынули из-под пальто пистолет и кинжал.

Как только карета остановилась, император отворил дверцу и с помощью казака вышел из кареты. Полковник Дворжицкий уже выскочил из саней, бросился к царю.

«Государь перекрестился; он немного шатался– в понятном волнении. На мой вопрос государю о состоянии его здоровья, он ответил: “Слава Богу, я не ранен”. Видя, что карета государя повреждена, я решился предложить Его Величеству поехать в моих санях во дворец» (Дворжицкий).

Дворжицкий слышал крик Рысакова, обращенный к толпе, и понимает, что здесь рядом есть еще кто-то и, конечно же, с бомбой.

Он просит царя немедля уехать с канала. Понимает это и кучер – просит о том же.

Дворжицкий: «Кучер Фрол тоже просил государя снова сесть в карету и ехать дальше». (Поврежден лишь задок кареты, и оказалось, карета может ехать! – Э.Р.)

Понимает, конечно, все это и государь, но…

Дворжицкий: «Но Его Величество, не сказав ничего на просьбу кучера, повернулся и направился к тротуару, прилегавшему к Екатерининскому каналу. Государь следовал по тротуару; влево от него – я, позади – казак, бывший на козлах экипажа, и четыре спешившихся конвойных казака с лошадьми в поводу. Они окружали государя. Пройдя несколько шагов, царь поскользнулся на булыжнике, но я успел его поддержать».

Царь направлялся к Рысакову.

Рысаков находился метрах в десяти от места взрыва; его держали четыре солдата и начальник царской охраны капитан Кох.

Стоявший на тротуаре жандармский подпоручик, не сразу узнав царя, спросил: «Что с государем?», на что император, подходя к Рысакову, сказал: «Слава Богу, я уцелел, но вот..» И показал на убитого казака и умиравшего мальчика.

И Рысаков сказал: «Еще слава ли Богу?»

Царь подошел к Рысакову.

Узнав от него, что тот мещанин (наконец-то не дворянин!), государь сказал с облегчением: – Хогош! (Он грассировал.)

И погрозив Рысакову пальцем, пошел к своей карете по панели.

Полковник Дворжицкий снова стал просить царя:

«Тут я вторично позволил себе обратиться к государю с просьбою сесть в сани и уехать, но он остановился, несколько задумался и затем ответил: “Хорошо, только прежде покажи мне место взрыва”».

В это время подошел возвращавшийся с развода взвод 8-го флотского экипажа.

И царь, плотно окруженный этим взводом и конвойными казаками, направился наискосок – к образовавшейся на мостовой яме.

Дворжицкий: «Исполняя волю государя, я повернулся наискось к месту взрыва, но не успел сделать и трех шагов.».

Молодой человек, стоявший боком у решетки канала, выждал приближение царя. И вдруг повернулся, поднял руки вверх и бросил что-то к ногам государя.

Это и был Игнатий Гриневицкий.

Раздался оглушительный взрыв. И государь, и окружавшие его офицеры, казаки, и сам молодой человек, бросивший бомбу, и народ поблизости – все сразу упали, точно всех подкосило. На высоте выше человеческого роста образовался большой шар беловатого дыма, который, кружась, стал расходиться, опустился книзу.

«И я видел, как государь упал наперед, склонясь на правый бок, а за ним и правее его. Упал офицер с белыми погонами. Этот офицер спешил встать, но, еще чуть приподнявшись, потянулся через спину государя и стал засматривать ему в лицо» (из показаний очевидца).

Офицер с белыми погонами и был Дворжицкий.

Дворжицкий: «Я был оглушен новым взрывом, обожжен, ранен и свален на землю. Вдруг среди дыма и снежного тумана я услышал слабый голос Его Величества: “Помоги!”. Собрав оставшиеся у меня силы, я вскочил на ноги и бросился к государю. Его Величество полусидел-полулежал, облокотившись на правую руку. Предполагая, что государь только тяжко ранен, я приподнял его, но у государя были сильно раздроблены ноги, и кровь из них сильно струилась».

Два десятка убитых и раненых лежали на тротуаре и на мостовой. Некоторым раненым удалось подняться, другие ползли, третьи пытались освободиться из-под упавших на них. Среди снега, мусора и крови виднелись остатки изорванных мундиров, эполет, сабель и куски человеческого мяса. С головы царя упала фуражка; разорванная в клочья шинель свалилась с плеч; из размозженных голых ног лилась струями кровь. Царь слабым голосом повторял и повторял: «Холодно… холодно… холодно..». Бесчисленные раны покрывали его лицо и голову. Один глаз был закрыт, другой смотрел перед собой без всякого выражения.

Взрыв был так силен, что на газовом фонаре все стекла были выбиты и самый остов фонаря искривило.

Вокруг Самодержца Всероссийского, умиравшего на окровавленной мостовой среди грязного снега, обрывков одежды, выросла толпа: только что подошедшие юнкера Павловского училища, прохожие, полицейские, уцелевшие казаки. Шатаясь, стоял над ним полковник Дворжицкий…

Недалеко от царя в луже крови умирал бросивший бомбу Гриневицкий.

В это время примчался в карете великий князь Михаил Николаевич. В Михайловском дворце он услышал взрыв и тотчас погнал карету к месту происшествия. Великий князь встал на колени на мостовой. Услышал голос брата: «Скорее… домой!»

И сознание покинуло царя вместе с хлеставшей из ног кровью.

Если бы государя повезли в Военный госпиталь, находившийся рядом, то успели бы остановить кровотечение и он, возможно, остался бы жив.

Но его повезли во дворец.

Внести кровоточащее тело в карету было невозможно. И десятки рук понесли окровавленного императора к открытым саням Дворжицкого.

Среди тех, кто помогал нести истекавшего кровью царя, был третий метальщик, Иван Емельянов. В портфеле у Емельянова лежала бомба, которой он должен был убить царя в случае неудачи первых метальщиков.