Мои шалости и прегрешения

Были мы в гостях у Шемиот. Мама с Антонией, взяв нас с собою, оставили у них, а сами пошли с Бетси в лавки. Мы играли в разные игры, и наконец Лёля вздумала костюмироваться. Она сделала себе маску с бородой и надела капот старушки Шемиот; а меня Евлалия нарядила в рубашку и поддевку своего племянника. Я все смотрела в зеркало и объявила, что мне очень бы хотелось остаться так навсегда. Все нашли, что я — отличный мальчишка, и Евлалия с Женни решили не раздевать меня до прихода наших из лавок. Лёля же начала упрашивать их идти навстречу к ним, не раздевая меня.

— Как это будет весело! — кричала Лёля. — Мама ни за что ее не узнает! Пожалуйста, пожалуйста, пойдемте, душечки мои!

— Что же?.. Пожалуй, пойдемте, — отвечала Женни.

— Чтоб только мама ваша не рассердилась, — нерешительно переглянувшись со своей сестрой, заметила Евлалия.

— Ну, вот еще! Чего маме сердиться? — бойко возразила Лёля. — Она еще посмеется, что Верочка сделалась таким славным мальчиком.

— А Антония что скажет? — вопросила я со страхом, невольно вспоминая нотации о приличиях и укоры по поводу моего нескромного поведения.

— Что же Антония? Ничего она ровно не скажет!.. Важность какая! Отчего же не пошутить маленькой девочке?..

— А может быть, это неприлично, — важно сказала я.

Но тут все расхохотались над тем, что я говорю точно большая, расцеловали меня и повели с собою.

Сначала мне очень неловко было идти мальчишкой по улицам: мне все казалось, что все на меня смотрят и все узнают. Но мало-помалу я ободрилась, а когда мы пришли на бульвар и я встретила целую толпу детей, где много было знакомых, то я так разыгралась, что совершенно забыла о своем костюме, а Женни даже пришлось меня просить не входить так хорошо в роль мальчишки-шалуна. Евлалия с Лёлей пошли искать маму и Антонию в магазинах Пале-Рояля одни, потому что я ни за что не хотела прерывать своих игр. Вдруг кто-то из мальчиков сдернул у меня шапку и побежал. Я, разумеется, за ним, с полным намерением догнать и хорошенько отделать своего врага. Мальчик был старше меня и бежал скорее. Иногда он останавливался, чтоб подразнить меня, и снова бросался бежать с моей шапкой. Мне бы никогда не догнать его, если б какой-то встречный господин, желая, вероятно, услужить мне как меньшему и обиженному, не задержал его…

Запыхавшись, растрепанная и вся выпачканная в сыром песке, потому что только что упала на бегу, я добежала до барахтавшегося в руках господина мальчишки, с решительно поднятой рукой, готовясь ударить его изо всей силы, как вдруг надо мной раздались восклицания:

— Господи, помилуй!.. Да что же это такое?.. Ведь это Верочка!..

— Как Верочка?.. Где?..

Я окаменела… Руки у меня опустились, и, вся красная от усталости, гнева и стыда, я не смела взглянуть на стоявших предо мною маму и Антонию.

Они не встретились с Женни, не видали Елены с Евлалией и, ничего не зная, решительно не могли понять, что значит мое появление на бульваре в мальчишечьем костюме?..

Мой обидчик, воспользовавшись общим смятением и удивлением господина, заступившегося за мальчишку-буяна, вдруг оказавшегося барышней Верочкой, вырвался из рук его и убежал, бросив мою шапку на землю. Я все стояла молча, растерянным взглядом ища своих сообщниц, которых не было нигде видно. Наконец и Антония, и мама быстро подошли ко мне, приглядываясь, еще не веря своим глазам, и вопросы посыпались на меня как град.

— Откуда ты?.. Что это значит?.. Зачем ты так оделась?.. С кем ты пришла сюда?..

— Я… с Женни… с Евлалией и Лёлей… — чуть слышно отвечала я, едва сдерживая слезы.

— Да где же они?.. Зачем тебя одели мальчиком?..

— И привели сюда, — сердито прервала маму Антония. — На бульвар! И оставили тебя одну, и ты тут дерешься?..

— Оставьте ее!.. После! — тихо сказала ей мама и, взяв меня за руку, велела надеть свою шапку и, едва сдерживая улыбку, отвела в сторону от окружавшей нас публики.

Немного ободренная, я рассказала все последовательно и повела их к дальней скамейке, на которой отдыхала Женни Шемиот. Пока мы шли, мама смеялась и уговаривала Антонию не сердиться… Но, несмотря на мамины просьбы, Антония крепко побранилась за это с обеими сестрами; а уж мне с Лёлей и говорить нечего, как дома досталось. Кроме глупого, неприличного переодевания, я еще могла до того забыться, что без всякого стыда чуть-чуть не подралась с каким-то мальчишкой, на глазах у всех, среди бульвара!.. Я сама не могла понять, что это со мною сделалось?.. Очень долгое время потом я не могла вспоминать об этом ужасном происшествии иначе, как вся вспыхнув от стыда.

Как ни стыдно мне, но я должна сознаться здесь еще в одном своем великом прегрешении — гораздо худшем, чем эта шалость.

Раз мы пошли гулять, Лёля и я с мисс Джефферс. Ей понадобился замок; она повела нас в ряды и зашла в железную мелочную лавочку. Пока она выбирала замок, я с сестрой остановилась у дверей, где были поставлены ящики, а в них насыпаны гвозди, разных величин кольца и разные металлические мелочи. Между ними и увидали какие-то остренькие крючочки о двух концах, которые мне показались такими странными, что я спросила — на что они?

— Как?.. Ты не знаешь? Это же удочки, — объяснила мне Лёля. — Вот, которыми ловят рыб.

— Из моря? — спросила я.

— Из моря, из рек, — отовсюду. Вот, — как приедут сюда наши из Саратова, да поедем мы с бабочкой в ее деревню, которая здесь, близко, — помнишь, мама рассказывала?.. Там есть пруд, где много-много карасей. Мы тоже будем ловить их такими удочками.

— Да как же такими коротенькими?

— Глупости! Так ведь их же привязывают к длинному шнурку, а шнурок — к длинному-предлинному пруту. Тогда на крючок сажают приманку: говядины кусочек, мушку или червячка и закидывают крючок как можно дальше от берега. Вот рыбка завидит добычу на воде, а человека-то ей не видно. Подплывет она, схватится за нее, да сама, глупая, и попадется!.. Уж с этого крючка ей не уйти!.. Видишь, как он устроен?

Лёля показала мне устройство удочки и отошла; а я начала мечтать, как бы хорошо было, если б у меня была такая удочка. Я бы тоже ею рыбок ловила!.. Шнурочек и прут всегда можно найти, а вот удочки такой — сама не сделаешь!..

— Лёля! Как ты думаешь, сколько стоит такая удочка?

— О, вздор какой-нибудь! Я думаю их две или три на копейку дают.

— А у тебя нет копейки?

— Нет!.. Да на что тебе?.. Ведь мы еще в деревню не едем.

И она отошла.

«В деревню не едем!.. А разве здесь, в море нельзя ловить?.. Вот, должно быть, приятно поймать рыбку!.. Я бы так рада была!.. А вот одна удочка упала… На полу лежит. Что ж? Значит, я могу ее поднять?.. Все равно что нашла… Она все равно затеряется — такая маленькая… Упадет в щель — и пропадет! Непременно, непременно пропадет. Стоит ее немножко ногой толкнуть — и нет ее! Лучше ж я ее подыму… Их здесь такая гора! На что купцу эта одна, маленькая удочка?»

— Come, little ones! — услыхала я голос англичанки. — Пойдемте домой. Что вы там засмотрелись? Идемте, дети, пора.

— Сейчас! — вскричала я нагибаясь. — Я только поправлю ботинок.

Я пригнулась к полу, поправила обувь, которая в том совсем не нуждалась, захватила с полу крючочек и, сжав его в руке, вся красная, побежала вслед за сестрой и гувернанткой.

— Отчего ты такая красная? — удивилась сестра.

— Не знаю, — солгала я. — Мне жарко!

Но только что мы пришли домой, я сама себя выдала с головою. Совсем позабыв, что воры должны быть осторожны, размечтавшись о том, как я буду рыбу удить, я сейчас же бросилась хлопотать, чтоб достать длинный прут, веревочку, а главное — мастера, который бы мне устроил это орудие для будущего улова морских рыб.

«Надо попросить Аксентия! — думалось мне. — Он — повар! Он должен наверное уметь сделать удочки!»

Почему мне так казалось, что повар должен быть рыболовом? Сама не знаю!.. Но так я решила и тотчас хотела бежать на кухню. Но, на мою беду, увидала меня Антония.

— V?r?!.. O? courez vous ainsi?.. Куда это вы бежите в шляпке, совсем одетая?

— А в кухню! — ответила я весело, привыкнув всегда говорить правду.

— Зачем?.. Что вам делать на кухне?!

Я стала в тупик, сообразив, что сглупила, так как тут же была Лёля, да и мисс Джефферс остановилась в следующей комнате и вошла к нам, в то самое время, как я, путаясь и страшно краснея, объясняла свое намерение Антонии, а сестра смотрела на меня, улыбаясь и укоризненно качая головой.

— Удочку?.. На что тебе удочка? — говорила Антония. — И где ты взяла этот крючочек?.. Покажи. Им можно страшно наколоться!.. Кто тебе его дал?

— Никто не давал… я… я…

— Как же никто!?. Где же ты взяла его?

Тут подошла англичанка и подозрительно перекосила глаза на мою удочку, которую Антония рассматривала.

— What’s that? — спрашивала она.

— Это удочка, которую Вера принесла из лавок, — отвечала Лёля по-английски, улыбаясь.

— A fish-hook? — протянула та. — Откуда же она взяла удочку?..

— Я не знаю!.. Там, в лавке, много их было.

— Что ты говоришь, Лоло? — обратилась к ней Антония, не понимая.

Но я вдруг рассердилась, ожидая, что Лёля скажет и ей, откуда у меня этот противный крючочек, и поспешила сказать, что я его подняла — нашла на земле.

— На земле?.. На улице? — строго переспросила Антония.

— Нет! — прошептала я чуть слышно. — В лавке!

— Oh! For shame! — вскричала мисс. — Скажите же, Miss Lolo, скажите, что там в лавке продавались такие крючки, и что эта негодница (this wretched little thing) просто его украла!

При этом слове — впервые прямо назвавшем мне, что я действительно сделала, — я так и залилась слезами, бросившись лицом в колени своей Антонечки. Я знала, какой ужасный грех и стыд — воровство, и теперь искренно была убеждена, что погибла!.. Антония меня не утешала. Напротив — она очень строго и сурово меня пристыдила и, чтобы навеки запечатлеть в моей памяти раскаяние в моем постыдном поступке, она решила, что я сейчас же возвращусь обратно в лавку и отдам сама эту злополучную удочку продавцу, извинившись в своем «воровстве»…

Ох!.. Вот этот эпилог моего преступления был долго ужаснейшим воспоминанием моего детства!.. Но зато он навеки, с корнем вырвал из меня малейшее поползновение покушаться на чужую собственность, будь то простая булавка.

О, Господи! И поныне не забыла я насмешливо-жалостливой усмешки, с которой на меня глядел старик-еврей, продавец железных изделий, пока я ему объясняла свой казус: «Не знаю-де, как это случилось, что я занесла удочку… Вероятно, за рукав мой она зацепилась!..»

И представьте себе мой стыд, когда беспощадная мисс Джефферс, поняв мою хитрость, перебила меня восклицаниями.

— O, no! O, no! It was not so! — опровергала она решительно мои показания. — Это не так было! Не лгите, мисс Вера!.. Это еще стыднее: красть и потом лгать!.. Ай-ай! Какой стыд!..

Да! Это был действительно ужасный и — слава Богу — единственный стыд такого рода в моем детстве. Никогда я более не совершала такого великого греха.