Глава 24 «Обождешь! Не граф Шереметев!»

Племянник Павла Сергеевича, сын его брата Петра, Николай Петрович Шереметев, также не эмигрировал. Он был весьма талантлив, но в другой области – он оказался весьма талантливым музыкантом, превосходным скрипачом, который вызывал восхищение у всех, кто его слышал.

От эмиграции он отказался из-за любви, пойдя на разрыв с семьей, которая во время революции бежала из России. Его возлюбленной стала Цецилия Мансурова, ведущая артистка театра им. Вахтангова, где работал и сам Шереметев.

В 1919 году девушка, которая тогда еще носила фамилию Воллерштейн, окончила юридический факультет Киевского университета. Но она всегда мечтала выступать на сцене, и сразу по окончании университета стала студенткой, затем артисткой Студии Евгения Вахтангова. Студия находилась в Мансуровском переулке, и от названия этой улицы Цецилия и придумала себе сценический псевдоним.

Шереметев пошел служить в тот же театр, где работала Цецилия. Он служил скрипачом и концертмейстером в Вахтанговском театре, сочинял музыку к спектаклям.

Именно там они и познакомились. Вахтангов ставил «Турандот», когда к нему пришел наниматься никому еще не известный Николай Шереметев. Он был принят и сразу без памяти влюбился в Цецилию, игравшую в будущей постановке главную роль – роль Турандот, принцессы с ледяным сердцем. Мансурова на тот момент была уже замужем, и к тому же старше Шереметева на восемь лет, но галантные ухаживания молодого графа, восхищение, которого она никогда прежде не видела, изысканные и искренние слова сделали свое дело, и в то время, как вся семья Шереметева уезжала за границу, он, разорвав заграничный паспорт, дававший ему право уехать, с трепетом ждал развода своей любимой, чтобы жениться на ней.

Не раз его арестовывали – гонения на семью Шереметевых все не прекращались. И всякий раз представители администрации и популярные артисты театра просили его освободить – и каждый раз добивались своего. Вероятно, жизнь Шереметеву сохранило только уважение коллег, которыми восхищались и те, в чьей власти было освободить его или оставить за решеткой. Начальник ОГПУ Агранов не мог отказать Цецилии Мансуровой, которая просила за своего мужа, и граф ни разу не провел в тюрьме больше десяти дней.

Его действительно любили все, даже сценические рабочие, с которыми он держался запросто. Граф был весьма переменчивым человеком – то он бывал простоват, даже груб, то производил впечатление человека скромного, молчаливого и незначительного, то бывал блестящ и элегантен, выделяясь даже среди наших наиболее блестящих молодых актеров.

По воспоминаниям современников, граф был необыкновенно хорош собой и умел производить впечатление. Когда театр принимал гостей из заграницы – из Франции, Англии, Германии и других стран, то общение с гостями обычно ложилось на Шереметева, так как он единственный обладал достойным образованием и свободно говорил на всех главных языках мира. Шереметев получил блестящее домашнее образование. К нему на дом ходили лучшие учителя России, сам Гумилев преподавал ему ассирийский язык.

Игре на скрипке он тоже учился с детства, тоже у домашних учителей, но в 1929 году ухитрился поступить в Московскую консерваторию – и это в то время, когда достаточно было подозрения, что кто-то из предков студента был. нет, даже не дворянином, а просто зажиточным лавочником или священником, чтобы быть исключенным из учебного заведения без шансов когда-либо получить образование.

Когда в Москве проходила паспортизация, артисты театра пошли получать паспорта все вместе. Проверив по списку и найдя фамилию Шереметева среди тех, кому надлежало паспорт выдать, милиционер в паспортном столе подозрительно спросил у Николая:

А не будете ли вы, гражданин, родственником графов Шереметевых?

Я и есть сам граф Шереметев, – ни капли не смутившись, ответил Николай Петрович.

Милиционер опешил на минуту, потом, побагровев, сорвался с места и бросился в кабинет начальника паспортного отдела. Вернулся он не один – с ним из кабинетов высыпало множество народу, уставившись на живого потомка знаменитых Шереметевых. Николай с достоинством выдержал полные возмущения и злобы взгляды. Наконец, милиционер не выдержал.

Бери, бери паспорт, барское отродье, – прошипел он и швырнул паспорт под ноги Шереметеву.

Шереметев поднял паспорт и молча, с достоинством, удалился.

Случались с ним и анекдотические истории. Однажды, зайдя в керосиновую лавку, он окликнул продавца, но тот, занятый своими делами, не оборачиваясь, раздраженно бросил через плечо:

Обождешь! Не граф Шереметев!

Николай рассмеялся и позже любил пересказывать этот случай своим приятелям.

Умер он в 1944 году. Его жена пережила его на тридцать лет, но замуж больше так и не вышла. Она не хотела расставаться с ним, и даже похоронены они под одной могильной плитой.