Ищу гитару и работу Кто ищет, тот всегда найдет

Не знаю, как других гитаристов, а меня все время преследовала мечта приобрести гитару, которая грела бы душу своим звучанием и была удобна в игре. К сожалению, попадались гитары с прекрасным звуком, но играть на них было настолько тяжело, что их звук не приносил радости. Гитара, которую мне подарил мой ученик Анатолий, удовлетворяла моей мечте на 50 процентов, немецкая «музима» итого меньше. Алексей Иванович Колоней, преподаватель нашего музуилища, занимался изготовлением гитар, но они могли нравиться только начинающим гитаристам, да и вид их приводил в тихое уныние. Так вот, упомянутый мной Василий часто общался с московским мастером Феликсом Акоповым и другими гитарными мастерами. Привозил от них забракованные москвичами гитары и продавал их по удвоенной цене. Такой уж бизнес у него был. Гитары эти для нашей провинции казались шедеврами, и их быстро покупали. Но меня и эти гитары не устраивали ни по цене, ни по качеству.

Однажды Василий привез гитару, сделанную учеником Акопова (фамилию не помню, он погиб впоследствии). Эту гитару, по словам Василия, Акопов не видел. Но, когда я ее опробовал, то воскликнул: «Вася, если бы Феликс увидел эту гитару, то она бы сюда к нам не попала!». Это был удивительный кленовый инструмент. Такого звучания гитару я в руках никогда не держал. Зря я это сказал: цену Василий по-дружески обозначил в три моих месячных оклада, и, конечно, я купить ее не смог.

Впрочем, с этой гитарой была связана небольшая драма другого нашего краснодарского гитариста. Василий назвал ему цену. Тот помчался собирать деньги. Принес, но Вася, чувствуя, что продешевил, назначает новую цену на 100 рублей дороже. Гитарист денег нигде достать не смог, сорвал в своей квартире со стены новый ковер стоимостью в 250 рублей и принес Василию домой. Того дома не было. Его жена, увидев красивый ковер, по тем временам дефицит, получив деньги и доплату в виде ковра, отдала гитару. На другой день к этому гитаристу ни свет, ни заря, приходит Василий с заплаканной женой, с ковром и забирает гитару обратно. В конце концов Василий продал эту гитару за крупные деньги заезжим цыганам. Такие вот драмы разыгрывались вокруг хороших инструментов у нас в провинции.

В Москве, мне рассказывали, тоже случалось подобное. Сергей Орехов, говорят, продал гитару какого-то зарубежного мастера Борису Хлоповскому, а когда одумался и попросил вернуть её, но тот отказался. Да и мне мою проданную гитару мастера Шкотова мой друг не вернул, хотя при покупке обещал вернуть по первому требованию. Так, что гитара может стать причиной раздора даже между самыми хорошими друзьями.

А на работе у меня опять наметилась перемена. Бывший начальник участка, работавший у меня слесарем, поправил свое здоровье и почувствовал, что между простым слесарем и начальником участка, как говорят в Одессе, две большие разницы. Начал меня, используя футбольный сленг, оттирать к бровке поля. Все принятые мной решения он подвергал пересмотру и всячески старался доказать, что нас пора поменять местами. Конечно, двадцать лет его работы на этом месте не шли в сравнение с моим годовалым стажем. Я это почувствовал и стал искать себе новое место.

Работу новую я долго не искал. Рядом с базой «Севкавтисиза» находилось родственное ему в какой-то степени предприятие «Краснодаргеофизика», куда я часто обращался за помощью в снабженческих вопросах. Снабжение у них было налажено хорошо, и можно было по бартеру обменять что-то необходимое для работы — чаще всего металлорежущий инструмент. Я узнал, что на недавно открывшийся участок этого предприятия по производству каких-то новых радиофизических приборов нужен нормировщик. Поскольку моя специальность по техникуму — «радиометролог», а по институту — «инженер—экономист», то это место по мне не то чтобы плакало — оно просто рыдало.

К великой радости моего слесаря я подал заявление на увольнение и принялся осваивать очередную профессию на новом предприятии. Три месяца ушло на нормирование всех деталей и узлов нового прибора и определение его себестоимости. Все это делалось по чертежам. Когда началось изготовление приборов, оказалось, что фактические затраты времени не очень расходились с моими нормами. Сборка продолжалась еще три месяца. В СССР было плановое производство, и невыполнение плана каралось очень строго.

По плану мое новое предприятие должно к новому году выпустить семь приборов. Что они собой представляли, я уже не помню, но запомнилось, что это были метровые шкафы с начинкой из радиосхем и механизмов. Когда до нового года оставалось двадцать дней, заместитель директора собрал производственное совещание на предмет выполнения плана. Я, как старший нормировщик, тоже присутствовал. Я знал, что готовность приборов едва достигла 70 процентов, и это за три месяца сборки! К моему удивлению руководство участка и мастера бодро заверили, что план выполним.

И тут черт меня дернул подвергнуть критике этот энтузиазм и пойти не в ногу с общим строем, заявив, что это нереально. Что тут началось! Замдиректора обозвал меня паникером и заявил: «Если бы это было бы военное время, то я приговорил бы вас к расстрелу». Приказал мне покинуть совещание и не разлагать коллектив. Я написал заявление об уходе и бесславно закончил так оптимистично начатую экономическую работу. Ну как, «бесславно»? Приборы-то, как я потом узнал, выпустили только через два месяца…

По большому счету, я был рад своему увольнению. Такая геморройная работа не по мне. Малого того, что дома сидишь с гитарой, так еще и работа сидячая. Ну, нет! И нашел я себе работу по душе. «Кому в жизни не вэзэ — приходи на РМЗ» — бытовал в то время в городе лозунг. А если быть точным, то это завод «Краснодарсантехпром», а раньше это был ремонтно-механический завод (РМЗ-4). Прочитал объявление о том, что туда нужен заместитель главного технолога и пошел в отдел кадров.

Приняли меня с распростертыми объятиями. И хотя очень насторожило то обстоятельство, что бывший заместитель главного технолога опять попадает под мое руководство, я все же рискнул. И не пожалел: наступать второй раз на грабли мне не пришлось. Это была добрейшая женщина — Галина Васильевна Матирная, которая была моим учителем и помощником на протяжении всего срока моей работы на заводе. Она перешла работать старшим технологом тоже по состоянию здоровья.

Проработал я на заводе три года и все же что-то для завода сделал. Наладил работу инструментального участка, который до меня работал из рук вон плохо. На участке не было даже прибора для измерения твердости закалки матриц и пуансонов штампов, которые ломались по этой причине. Термисты определяли твердость закалки деталей штампов на глазок. Когда я, используя свои родственные связи (брат моей Зои работал к этому времени начальником снабжения крупной фирмы), доставил на завод прибор «Роквелл», все смотрели на него, как на чудо. Теперь термисты были вооружены самым точным прибором, определяющим твердость закаленных деталей. Но самое главное — я устранил брак, который достигал пятидесяти процентов при изготовлении трубных поворотных отводов.

Проработал я на заводе более трех лет. Конечно, когда я надумал уволиться, директору завода было жаль расставаться со мной, но у меня дома складывалась обстановка, требующая моего большего внимания. Дети учатся в школе неважно, теща по состоянию здоровья уже не успевала заниматься домашними делами, жена тоже уставала без моей помощи, так как я приходил с работы поздно и тут же уходил в университет на преподавание гитары.

Но сказать, что я мало уделял времени воспитанию детей нельзя. Дочери, когда ей исполнилось пять лет я купил фортепиано и водил ее к частному репетитору. А уж когда она пошла в первый класс, то нам с женой пришлось серьезно заняться педагогикой. Сын тоже «звезд с неба не хватал» в учебе. В первом классе нам пришлось его даже перевести к другой учительнице с более мягким характером.