8. «Антисемит» товарищ Сталин — великий отец Израиля. Обескураживающий разгром Сталиным русской партии. «Ленинградское дело»

Русско-еврейский вопрос применительно к современности, как правило, начинается со Сталина.

Фигура Сталина, казалось бы, давно провалившаяся в разверзшийся под ним «ледяной» пьедестал, после «оттепельного» ХХ-го съезда партии в роковом 1956 году, теперь вдруг необъяснимо величественно начала подниматься, как не из бездны ада, а из дантевского «чистилища». Осыпается шелуха времени. Гигантская тень поднялась и растет, растет, и начинают проясняться совсем другие не суетные, а глобальные ее контуры. Гений и злодей? но по новым данным, вскрывшимся только после зачистки глубинных архивов истории даже и злодей ли? а может быть, сам прежде всего трагическая жертва талмудического яда?

Даже Александр Зиновьев — тот самый выдающийся диссидент, за опубликование в 1976 году на Западе беспощадного романа-карикатуры на советскую власть «Зияющие высоты» (в котором изобразил сталинский СССР в виде «Мусорной Свалки с большой буквы»!) разжалованный «из всех степеней, званий и наград» и уволенный с работы. А в 1978 году за совершенно издевательский антисоветский роман «Светлое будущее» и вовсе лишенный гражданства и выдворенный вместе с женой Ольгой и дочерью Полиной к друзьям в Мюнхен, где опубликовал еще двадцать антисоветских книг. Даже он вроде как опомнился. На исходе советской власти он уже из Парижа оправдывался: «Я на Западе считаюсь самым острым критиком коммунизма. Но не антикоммунистом» («Правда», 6 июня 1990 г.). И причитал: «Наша система возникла не по злому умыслу “горстки евреев”, как утверждали антикоммунисты 20-х годов и как бездумно повторяют это некоторые их последователи сегодня». А вернувшись и насмотревшись, что натворили его единомышленники-демократы, дорвавшись в России вместе с Горбачевым и Ельциным до власти, теперь прямо льет горькие слезы по Сталину. Причитает, что Сталина на «них» всех надо! и неподдельно негодует: «Если бы Сталин вел себя, как паинька, так, как этого желают нынешние теоретики и критиканы, войну бы мы не выиграли»; «К Тегеранской конференции Сталин уже завоевал себе место ключевой фигуры в мировой политике. В значительной мере он уже манипулировал поведением лидеров западных стран. А у нас до сих пор происходят поразительные вещи. Отмечая День Победы, даже не упоминают имени Верховного Главнокомандующего. Это все равно что наполеоновские войны без Наполеона! я в университете задаю студентам вопрос о том, кто был Верховным главнокомандующим? Никто не знает! Называют Жукова, Конева, но не Сталина. Но это же возмутительно!» («Литературная газета», 2004, № 42).

Это очень характерно для сегодняшнего социалистического мышления многих. Если хотят вспомнить о Революции 1917-го и последующей советской власти что-то положительное, а не только как о кошмарном Разгуле «жидовствующих», талмудическом яде и победе «горстки евреев» над великим народом, то отчаянно Цепляются за Сталина и противопоставляют негативные «ленинские 20-е годы» позитивным «сталинским 30-м годам». Русские патриоты в этом усердствуют особенно. И их можно понять. В самом деле, все «ленинские 20-е годы» прошли под знаком борьбы с «русской швалью» — это постоянная грубо уничижительная характеристика русского народа В.И. Лениным из выступления в выступление, из статьи в статью. И единственным кто в 1920 годы хоть как-то защищал русский народ от прямых оскорблений тогда был грузин Сталин. Как набросились тогда «они» все на Сталина, тогда наркома по делам национальностей, которому было поручено оформить статус и название нового социалистического государства, за «великодержавную и великорусскую, шовинистическую резолюцию его комиссии о вхождении независимых республик в РСФСР». Никакой «Российской», возмущался Ленин в записке 27 сентября 1922 года всем членам тогдашнего Политбюро, то есть Сталину, Троцкому, Зиновьеву, Рыкову, Томскому, Молотову и Калинину и предлагал свою формулировку: «мы признаем себя равноправными с Укр. ССР и другими, и вместе и наравне с ними входим в новый союз, новую федерацию, “Союз Сов. Республик Европы и Азии”».

Вот когда еще закладывался динамит в фундамент государства для его развала в 1991 году сначала в горбачевском некоем новом союзном договоре, а затем в ельцинских беловежских соглашениях. Сталин хоть сопротивлялся, настаивал, что русские как стержневая, государствообразующая нация должны остаться титульной нацией в названии «союза», создающегося на месте Российской Империи.

Надо ли пояснять, почему зная о такой раскладке, русские националисты всегда панически страшились возвращения к «ленинизму» и предпочитали «сталинизм». Жестокий деспот, но все-таки хоть не программный русофоб. Если нам нужна сильная рука, то уж, конечно, Сталин, а не Ленин. Если социализм, то «сталинский», а уж никак не истребительный к русской нации «еврейский ленинский».

А е&реи? Сталина «они», даже те, кто вздыхают по социализму после нынешнего всеобщего ограбления народа, сейчас программно стараются замолчать, как бы вычеркнуть из истории, как страшный сон. Очень воспоминание о нем для них стало опасным. А ведь помню сам, хоть был еще школьником (но жил в коммунальной квартире на Чистых прудах, 14 в бывшем Доме Московской Патриархии вместе с втиснувшимися к нам элитными евреями!), какой душевный подъем, какая великая благодарность после войны во второй половине сороковых была к Сталину у евреев за его энергичную деятельность по воссозданию еврейского национального государства. Гимны они Сталину пели. Славословили Сталина, как Бога. Духовные лидеры еврейства Михоэлс, Молотова-Жемчужина, Ворошилова-Горбман, Эренбург, армянский еврей Симонов ковриком у ног Великого Кавказца стелились, только вытирай о них ноги.

Сейчас «они» переадресовывают славословия Сталину, как якобы всегда исходившие только от русского лагеря. Мой университетский коллега убежденный еврей и ныне профессор Вадим Роговин в книге со знаковым названием «1937» (М., 1996) громит известного русского историка и публициста Сергея Семанова:

«Существуют мифы, идущие из лагеря так называемых “национал-патриотов” и сводящиеся к отвержению Октябрьской революции и большевизма при преклонении перед Сталиным. Такого рода “мировоззрение” складывалось в определенных кругах советской интеллигенции с конца 60-х годов. Своего рода идеологическим манифестом данного течения стала статья С. Семанова “О ценностях относительных и вечных ". Ее автор, не имевший еще возможности объявить о своей приверженности идеалам “православия, самодержавия и народности” (относимым “национал-патриотами” к вечным, “истинно русским” ценностям) ограничился противопоставлением “нигилистических 20-х” и “патриотических 30-х годов”. То есть противопоставлением Ленину Сталина».

Я никогда не был особым поклонником Сталина. Когда хоронили Сталина, по Москве бродили толпы — рвущих на себе волосы и причитающих по Великому Кавказцу — Отцу Народа. В очередях к его гробу задавило много народу. Особенно меня поразили евреи. Тогда по Москве упорно ходила байка, будто, для них предназначены, стояли сталинские эшелоны для депортации в Сибирь, а они плакали больше всех. Я не плакал по Сталину, я, напротив, воспринял его смерть, как освобождение. Я был тогда слишком еще юн и не мог сравнивать русофобские «троцкистско-ленинские» 20-е годы и мое время, когда к русским стали относиться уважительно. Не мог тогда оценить, что именно Сталин дал мне возможность и право получить высшее образование — скромным постановлением Правительства, опубликованным в «Известиях» от 30-го декабря 1935 года: «Отменить ограничения, связанные с социальным происхождением лиц, поступающих в высшие учебные заведения и техникумы». Я не мог тогда оценить, что именно Сталин вернул мне права человека — Сталинской Конституцией возвращающей всем гражданам СССР права человека, отнятые троцкистско-ленинской революцией. Сейчас во всем мире согласны, что это была одна из самых демократических конституций. Другое дело, что потом не всегда она соблюдалась. Но перед Законом-то хоть формально при Сталине все люди были снова уравнены. А до этого русские люди жили в декларированном конституционном бесправии. Первая Советская Конституция 1918 года наделяла всеми правами только пресловутый пролетариат.

Причем принадлежность к пролетариату рассматривалась весьма специфично, прежде всего в угоду евреям, выступавшим везде и всюду «от имени пролетариата». Сделацо это было простенькой разъяснительной поправкой, что, помимо промышленных рабочих, по той же категории пролетариата идут представители так называемых в прошлом угнетенных наций, так что дети еврейской буржуазии или раввинов беспрепятственно шли в университеты и, конечно, в красную профессуру. Получали любые высокие должности. А русские, во всяком случае, большая часть русского населения — крестьянство и все «бывшие»: бывшие буржуи, бывшие дворяне, бывшее духовенство и их дети и внуки были на положении рабов «гегемона» — так именовался пролетариат.

Мои отец и мать был выдворены — отец из МГУ, а мать из Консерватории по троцкистско-ленинским правилам как бывшие — за дворянское происхождение, даже несмотря на некоторые заслуги перед революцией моего деда (я о нем еще расскажу). Я это прекрасно знал. Знал, и что после Сталинской Конституции все изменилось. Но почему-то вешал за предшественников всех собак на Сталина, тупо считая Сталина самым верным ленинским учеником, как об этом трубили в газетах, и значит ответственным за все ленинские классовые перегибы. Великую разницу между русофобом Лениным и русофилом Сталиным я понял только много позже, когда смог почитать архивы революции и советской власти, хранившиеся в спецхранах. А тогда в 1953-м все «они» были Для меня на одно лицо. Так нас учили.

И тогда, узнав о смерти Сталина, мы всю ночь шли вдвоем с университетским комсомольским лидером Артуром Ермаковым пешком из центра в общежитие на Стромынку и спорили-спорили. Артур тогда был другом дружно университетского комсомольского вожака Михаила Горбачева и Раечки Титаренко, которые в том же 1953 году поженятся, и все они были тогда ярыми сталинистами. При Хрущеве они все вдруг сразу «прозреют», станут самыми отчаянными хрущевцами и страшными либералами, пронеся «оттепель» через всю жизнь. Но тогда поди попробуй при них было хоть волос сдунуть с монумента Сталину. В споре с Артуром я кипятился: «Может быть, кончится этот морок? Может, прекратится это чудовищное идолопоклонничество?», а Артур страшно возмущался моей неблагодарностью и в сердцах на меня грозился донести. Но не донес, хотя я потом сильно раскаивался в своих откровенностях и даже чемоданчик на всякий случай с бельишком собрал. Времена были соответствующие. Я ни в коей мере тогда не был антисоветчиком. Я не бредил восстанием против советской оккупации русского духа. Но я был тогда как бы на распутье. Я видел, что я живу в громадной Красной Казарме, где все, как по Талмуду, регламентировано, расписано по полочкам, кому куда на работу ходить, кому поклоняться, что думать можно, а что запрещено, что читать нужно, а что нельзя. Дома у нас — это было мое счастье! — оставалось много дореволюционных книг, из которых я узнал, что по корням своим принадлежу к великой нации с тысячелетней духовной историей. Я видел, насколько запрещенная большевиками Библия по духу выше, поэтичней, невообразимо ярче, чем маниакальные сталинские «Основы марксизма-ленинизма», которые мы тупо зубрили по пунктам в университете.

Я на первых курсах университета прочел всего Маркса и Энгельса, все искал, в чем же они «гениальны», и удивлялся, насколько оба примитивны, однолинейны по сравнению со старыми мыслителями. От Маркса разило Кагалом, хоть он и последовательно громил «judentum» — еврейство за дух торгашества и прямо ставил знак равенства между торгашем и евреем. А Ленин и Сталин в своих сочинениях выглядели в моих глазах неоталмудистами, нахватавшимися иудейских, «катальных» лозунгов и бросившихся на принципах Кагала переустраивать русскую жизнь. Вокруг были сплошные «цадики» — партсекретари, тупые и барабанные. А уж все советские = еврейские красные профессора с их совершенно оглупленными «классовыми» историей и философией, выглядели сплошным кошмаром, нахлынувшим из местечка. Не думаю, что студентов, мысливших, как я, было в начале 50-х годов уж очень много. Действовала еще инерция «красной массовки». Но думаю, что уже и таких, как я, было и не мало. Иначе, с чего бы Хрущев (поначалу еще верный сталинец, еще до все перевернувшего с ног на голову ХХ-го съезда) начинал свое правление с повальной чистки ведущих вузов от «бродившего элемента» — с исключений, сдачи в армию и судов над инакомыслящими студентами?

А что до Сталина, то все мы — и ярые сталинисты и, напротив, те, кто из русских националистов, кто в чем-то антисталинисты, не согласные с его казарменными и чингисхановскими методами, одинаково сознаем, что он, каким бы он деспотом ни был, спас Россию. Повторюсь. Не дай Бог, победил бы не Сталин, а Троцкий-Бронштейн — не было бы уже нас русских как нации.

Семанов сейчас пишет: «Еще в начале 20-х годов, начав борьбу с вождем космополитических революционеров Троцким, Сталин отчетливо понимал, что в случае победы ему придется разрушителей заменить созидателями. Так он и сделал, по условиям того времени — весьма жестоко (имеется в виду 1937-й год). Но то были их же правила игры. А в самом начале борьбы он предупредил: «Мы боремся с троцкистами не потому, что они евреи, а потому что они оппозиционеры». Верно. Евреи Каганович, Мехлис или тот же Ярославский служили своему вождю верой и правдой. И Молотова-Жемчужина, надолго пережив Сталина, сохранила к его памяти те же чувства».

Ну, а знаменитая триада «православие, самодержавие и народность» — она тоже по отношению к Сталину вполне применима. Что он был самодержец? с этим согласны все. Народность егб по большому счету тоже никогда не вызывала сомнений — в чем, в чем, а в элитарности, в барстве, в стремлении отдалиться он народа его уж никак не обвинишь. Иное дело — какой народ он искал себе в опору? Русский? а почему Госбезопасность (свою безопасность!) доверил грузинскому еврею Берии? Остается православие. Но вот тут есть подлинные научные открытия. Сейчас вышел замечательный полнометражный хронико-документальный фильм Татианы Мироновой и Анны Москвиной «Вождь и пастырь», сопоставляющий некоторые прежде мало известные факты и, главное, отснятые документы, представляющие Сталина в совершенно новом свете во взаимоотношениях с церковью.

Фильм начинается с утверждения, что Сталин должен был с отличием закончить Тифлисскую духовную семинарию, что у него единственного из всех стал духовником сам настоятель Ново-Афонского монастыря архимандрит Иерон (Васильев). Сталин готовился к постригу в монашество. Но тайным орденом был послан в мир на подвиг: «Грядет царство Зверя на Россию, антихристы будут уничтожать русский народ, а ты иди, внедрись в их число, чтобы уничтожать “их”». Наверное, это всего лишь легенда, хотя фильм старается быть строго документальным, а случаи, когда церковь пыталась засылать в революционное движение своих людей, действительно были. Я писал роман о Хрущеве, поэтому много работал в архивах, искал специсточники по его семье. И вот, оказывается, есть версия, что жена Хрущева Нина Петровна Кухарчук была одной из таких засланных «тайных агентов» православия. Получила соответственное образование в Мариинском женском училище, и была избрана на мирской подвиг своим высоким духовником архиепископом Волынским Евлогием — ярым антисемитом, видным черносотенцем. Когда белые были в Одессе, была внедрена в красные кружки и оставлена при отплытии Евлогия в Париж со спецзаданием. Однако потом целиком перешла на сторону советской власти, на Польском фронте при наступлении красных на Варшаву служила переводчицей, пришлась по душе Сталину (!!) и по его рекомендации была откомандирована в кузницу функционеров Мировой Интернационалки — в Коммунистический университет Якова Свердлова, сдружилась с еврейскими однокурсницами, а прибыв со спецзаданием уже «Интернационалки» в Донбасс даже вышла замуж за воинственного безбожника, митингового балабола Никитку Хрущева и благодаря своим тесным связям со Сталиным и Кагановичем вытащила его в люди — совершенно авантюрная биография! Есть такая версия, и она проглядывает, если внимательно вчитаться в мемуары Хрущева не по сокращенному варианту, а по расшифровке наговоренных им пленок. Там сквозь нагромождения повторений многое проскальзывает.

Но чтобы и Сталин тоже, как Кухарчук, вышел из «агентов влияния» тайного православного ордена? Причем, в отличие от нее, оставшимся верным обету, не предавший православия?! Это уж выглядит вроде слишком авантюрно-романтично. Однако фильм шаг за шагом начинает отслеживать на документах (каждый из которых имеет точную датировку и отснят на экране), как Сталин на XII съезде РКП (б) занимает особую позицию (практически оппозицию!) при принятии резолюции «О постановке антирелигиозной агитации и пропаганды», как воздерживается при голосовании решения руководства партии об изъятии церковных ценностей. Как раз за разом, утвердившись во власти, подписывает указания о запрещении закрывать храмы, об освобождении больших групп священнослужителей из Гулага, как санкционирует открытие новых храмов и восстанавливает патриаршество. И в его тайную миссию вдруг невольно начинаешь немножко верить. Тем более, когда съемки подлинных документов из спецархивов сопровождаются хроникальными съемками встреч Сталина с церковными иерархами. Мы и раньше знали, что перед войной и особенно во время войны Сталин ухватился за православие, чтобы поднять в народе патриотический дух. Но хроникально-документальный фильм «Вождь и пастырь» заставляет поверить, что для Сталина — это была не только политическая тактика, но и духовная тоска по Православию, сыном которого он все-таки остался несмотря на все свои великие грехи. Да, оказывается, очень не однозначной фигурой был Сталин и много еще мировых тайн стоит за ним. Конечно, всё это версии, версии, которые еще надо доказывать и доказывать.

Но ведь вот и сталинский знаменитый, вроде как давно уже никем не оспариваемый «антисемитизм» («дело врачей» перед смертью в 1952-53 годах — одно чего стоит!), за который, что греха таить, Сталина так ценят и всё ему так прощают некоторые русские националисты, и, напротив, так зверино ненавидят евреи, не столь уж наивно прост.

На кадрах у Великого Кавказца с самого начала его возвышения сидел Лазарь Моисеевич Каганович, который по некоторым версиям в молодости побаловался сионистским движением (сам он это категорически отрицал, утверждал, что его оговорили, что в обнаруженных списках сионистов был его двойник с такими же инициалами!) и все «кадры» знал в лицо. Далее. Ну, почему-то все забывают, что это именно хитрый политический лис Сталин сразу после Отечественной войны начал настойчиво пробивать в Организации Объединенных Наций — и пробил-таки благородную идею независимого еврейского государства?! а за кулисой все это время, подкрепляя свою идею делом, товарищ Сталин не менее настойчиво помогал еврейским повстанцам «чехословацким» (нашим, переправляемым через Чехословакию!) оружием. Без того нашего русского оружия и без тех наших тайных военных советников в полковничьих и генеральских чинах с бесценным фронтовым опытом в Отечественной войне не было бы провозглашения независимости Израиля! а в мае 1948-го Сталин, показав всем державам пример, мгновенно признал Израиль, и на потоке стал поставлять туда опытные руководящие кадры. В сентябре 1948-го первым израильским благодарным послом в СССР прибыла аж сама Голда Меир.

Сталин вроде бы открыл дорогу — катитесь в свой Израиль. Но типичная еврейская черта, как продолжение хваленой перевозбудимой еврейской динамичности, — . грубые перехлесты. Понеслись, так уже удержу нету никакого. В раже израильской победы («Сбылись сроки! мы снова не перекати-поле, а уважаемая нация, со своей территорией, куда можно рвануть, чтобы отсидеться!») мало евреям сразу стало своего далекого Израиля — давай они здесь в России тоже к полной власти в стране опять безумно нагло рваться. В 1937-м их откинули, так они опять. И вдобавок требовать еще и собственную автономию на территории России не в далеком Биробиджане, а в благословенном крае правительственных курортов — отдайте им Крым! но даже не скрывали, что потом, «может быть, и отделятся — присоединятся к Израилю». И в результате эта иудейская эйфория еврейского национального подъема вылилась в грязную и подлую антирусскую и антиправославную кампанию, на которую толкали Великого Кавказца.

И товарищ Сталин, всегда такой мудрый, такой расчетливый, тут «поддался». Спровоцировали его, или сам перемудрил? но вот только факты.

В Отечественную войну русские без малейшей примеси Николай Александрович Вознесенский и Андрей Александрович Жданов стали любимцами Сталина. Куда же было без русских, когда надо в войне море крови проливать?! Оба стали членами Политбюро и влиятельнейшими в партии деятелями. Академик Вознесенский, талантливый экономист-хозяйственник, всю войну был председателем Госплана. Это он организовал бесперебойное снабжение фронта и наращивание экономической мощи тыла, а после войны поднимал разрушенное хозяйство. А академик Жданов, глава ленинградской парторганизации, организовал победную оборону не сдавшегося врагу Ленинграда и до самой своей смерти 31 августа 1948 года был идеологом партии.

В сентябре 1946 г. Жданов выступил на активе Ленинградской партийной организации с весьма эрудированным докладом о журналах «Звезда» и «Ленинград», развивающем идеи одноименного Постановления ЦК от 14 авг. 1946 г., написанного им же. Относиться к нему можно по-разному. Печать марксистской вульгарности в подходе к явлениям литературы, не самый удачный выбор объектов для критики, известная наивность присущи этому докладу. Но были в нем — патриотизм, гордость за русскую классическую культуру, непримиримость к наносным, «чужим», чуждым русской национальной традиции явлениям, чего до этого в партдокументах, написанных под еврейско-большевистскую, антирусскую копирку, никогда не было. Объективно, несмотря на все издержки, ждановское Постановление ЦК от 14 авг. 1946 г. Позволило в Ленинграде (и не только в Ленинграде) начать формирование «Русской партии внутри ВКП(б)». Не случайно, когда в горбачевскую «перестройку» культура провалилась в откровенную русофобию и мерзость «западной массовой культуры», то на совещании деятелей культуры у Горбачева главный редактор «Молодой гвардии»* выдающийся русский писатель Анатолий Иванов (Шолохова с нами уже не было) поднял вопрос о необходимости нового, — «типа ждановского!» — серьезного патриотического Постановления. Иванов был яростно оплеван на том совещании и затем в прессе «вольной» еврейской культурной мафией, но все мы видим, в какой позорной яме с нечистотами русская культура у нас сейчас, какое у нас вышло засилье самой низкопробной, самой примитивной «западной массовой культуры для быдла». Так что, может быть, Иванов был и прав в том, что кардинальные «ждановские» меры надо было принимать. Прими партия эти меры, может быть, и сама бы была цела, и Советский Союз еще стоял бы и стоял.

Жданова не коснулась благодать. Он позорно упрекал великую поэтессу Анну Ахматову, что она блудливая кающаяся монашенка. Из Савла не вышел Павел. Но Жданов был слишком русским, чтобы не придти рано или поздно к Богу. Именно рукой Жданова были вычеркнуты из Постановления ЦК ВКП(б) от 7 сентября 1944 года «Об организации научно-просветительной пропаганды» сатанинские призывы к «решительной борьбе за преодоление религиозных пережитков» и к «бескомпромиссному наступлению на реакционную поповщину». Вычеркивал он сатанизмы из идеологических партдокументов и дальше.

В 1947-м году Берия подложил под Жданова своего ставленника Суслова. Суслова взяли секретарем по международным делам. Но почти сразу же именно ему по инициативе Берии поручили подготовить Постановление ВКП(б) «О задачах антирелигиозной, атеистической пропаганды в новых условиях». В полном соответствии с богоборческой традицией 20-30-х годов Суслов тут же опять предложил придать антирелигиозной пропаганде «наступательный» и «решительный» вид, чтобы «обеспечить скорейший переход от социализма к коммунизму». Но случилась накладка. Жданов наотрез отказался подержать это Постановление, считая его «мракобесием». Оно зависло, и так и не было принято — редчайший случай в практике ЦК.

Дальше, больше. Сталин, накручиваемый «дружками» Берией и Хрущевым, поверил, что внутри партии образовалась сильная теневая «русская партия», возглавляемая Ждановым и Вознесенским и базирующаяся преимущественно на ленинградских кадрах. Ему нашептывались имена А.А. Кузнецова, П.С. Попкова, М.И. Родионова, Е.Н. Капустина, П.Г. Лазутина, которые якобы должны стать опорой рвущихся к «русской власти» Жданова и Вознесенского. Хрущев будто бы для достоверности добавлял, что, мол, и его склоняли, но он не клюнул. Оба дружка тогда находились у Сталина несколько в опале. Берию Сталин в это время уже даже отодвинул от курирования госбезопасности. Министр госбезопасности В.С. Абакумов был Сталиным лично настолько обласкан, что хвастался тем, что шьет себе френчи из одного со Сталиным отреза. А куратором госбезопасности стал переведенный из Ленинграда новый секретарь ЦК ВКП(б) А.А. Кузнецов. Вот оба дружка Берия и Хрущев и хотели вылезть опалы на лукавом «сигнале». Во всяком случае, совершенно достоверно, что «ленинградское дело русской партии» вызрело не в недрах госбезопасности, а было неожиданно спущено в следственную часть по особо важным делам из Политбюро (то есть от Сталина) с уже готовой резолюцией: «намерение превратить ленинградскую парторганизацию в опору для борьбы с ЦК». Остальное предлагалось дорисовать в ГБ до расстрела. Ни начальник Ленинградского управления МГБ Курбаткин (он был тут же арестован), ни Абакумов, ни его шеф Кузнецов, ни даже Жданов к такому изуверскому сталинскому ходу готовы не были. И Жданов встал на дыбы. Сильно перенервничал и умер. Он умер своей смертью, что бьуто удивительно для крупного большевика в сталинскую эпоху. Поэтому было столько домыслов и сплетен, что его убрали.

Сразу же со смертью Жданова началось физическое уничтожение «русской партии» — было таки раскручено «ленинградское дело» Кузнецова-Родионова-Попкова-Капустина-Лазутина, по которому было расстреляно Великим Кавказцем Сталиным 2000 русских патриотов-державников. В том числе и недавний любимец академик Вознесенский.

Мне пришлось после смерти Сталина общаться с некоторыми высокопоставленными чекистами, ведшими то дело. Они сходились на таком же мнении. Во всяком случае, именно так лечили свою русскую совесть. Потому что другого ничего за массово расстрелянной «русской партией» не было. Русские единственно, что хотели, — уравнения в правах, потому что собственный ЦК и своя компартия, и своя столица были во всех союзных республиках, у всех националов, которые таким образом защищали свои интересы. А защитить русских было некому и негде. Даже собраться русским и поговорить о своих национальных интересах негде было. То есть продолжалась ленинская политика делать из русского народа бесправную «дойную корову». Именно русские области (особенно Нечерноземье) оставались самыми нищими, вымирающими в сталинском советском государстве. Нет, русских Сталин, в отличие от Ленина, никогда не унижал и не оскорблял. Но русских как голодную «дойную корову» таки держал. В этом тоже была правда, о которой и хотела сказать «русская партия». Правда, которую докладывали Вождю Жданов и Вознесенский, но которую не захотел выслушать, расстреляв «ленинградцев», Великий Кавказец.

Точка в «ленинградском деле» была поставлена расстрелом Абакумова. Его обвинили в том, что он «всячески препятствовал ведению следствия, как по «ленинградскому делу», так и по «делу врачей»», «подозрительно настойчиво» (??) требовал от следователей вещественных доказательств, а не шапочного политического обвинения. Вообще с Абакумовым до сих пор многое не ясно. Одни считают его страшным палачом, работавшим в «белых перчатках» (Бобков). Но не потому ли тезис о «белых перчатках», что больше ничего конкретного пришить Абакумову оказалось невозможно? Абакумов был сыном диакона. Дома держал иконы. При нем не было заведено ни одного дела против священников. Все его бывшие сослуживцы (а я уже говорил, что еще застал многих из них) отмечали, что он был демократичен, доступен, мог совершенно неожиданно заглянуть к рядовому сотруднику, посмотреть, как тот ведет дело, и во всех приказах красной нитью у него проходило, что сотрудникам безопасности необходимо строго соблюдать законность, а не бездумно наклеивать ярлыки «врагов народа». И ведь это Абакумов «саботировал»(?) подсказывавшееся Берией «профилактическое» внесение в расстрельные списки поголовно почти всей ленинградской партийной организации и массовое выселение русских людей из Ленинграда, как в тридцатые годы после убийства С.М. Кирова. Это Абакумов в «деле врачей» сразу взял под сомнение работу афериста-следователя Рюмина, выбившего из обезумевшего от побоев Этингера показание, будто бы группа еврейских врачей подготовила физическое уничтожение руководителей партии и правительства. И отстранил Рюмина (обратившегося потом к Берии) от работы. Я не идеализирую добросовестность Абакумова. Он плод сталинского времени. Но даже само по себе его желание выполнять грязную работу в «белых перчатках» чего-то стоило?!

Абакумов был уничтожен по русским расстрельным спискам. А чем Сталину это отозвалось? «Свой» кавказец Берия опять взял верх. И не только взял верх, но и сумел опутать бесовской паутиной самого стареющего Вождя Всех Народов и всю страну. Я в то время как раз входил в сознательную общественную жизнь. Поэтому особенно остро запомнил ту атмосферу страха и какой-то искореженной шкалы национальных ценностей, которая нас тогда окружила. Привилегированным сословием в стране снова стали чекисты — а конкретно грузины и другие кавказцы, которые как бы олицетворили собой всесильную руку ЧК, контролировавшую страну, как охрана концлагерь. Они уверенно били по головам направо и налево. Налево — по космополитам, преимущественно евреям. Направо, по русским. Отечественная история, после Отечественной войны 1941-45 годов воссиявшая, как Памятник русского величия, снова дала свой скабрезный зигзаг.

Я к отечественной истории был с детства неравнодушен. Моя родная тетка Мария Кирилловна Прохорова, работавшая заведующей Отделом Хранения Государственной исторической библиотеки, приносила мне, вместо детективов и фантастики, которыми многие болеют в отрочестве, целыми сумками старые исторические книги. А с восьмого класса я уже пошел в кружок при Государственном Историческом Музее. В то время это единственное в Москве место, где собирались любители отечественных древностей, и я уже тогда любознательным отроком познакомился со многими ведущими университетскими профессорами, даже самим академиком Борисом Александровичем Рыбаковым. Отвечал я в школе на уроках истории уже только по вузовским университетским учебникам, неизменно превращая уроки в исторические лекции. Поэтому надо ли пояснять, что для меня слова из тогдашнего государственного гимна «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь» приобрели какое-то особенное гордое героико-мистическое значение. И как же велики были мои переживания, когда Сталин в 1948 году вдруг начал бить русских за попытку узаконить величие Руси — именно так мы в историческом кружке при Государственном историческом музее восприняли «ленинградское дело».

Мало того, что грузины, вообще кавказцы — привилегированная национальность — чекистская. Теперь они стали правящим народом. Два портрета рядом над всеми — Сталин и Берия. Во главе страны два грузина, вроде как управлять «этой страной» — особая кавказская миссия. В слухах умело инспирированных с Лубянки внушалось, что Берия — самый достойный и реальный преемник Сталину. Все особо осторожно разговаривали в присутствии кавказцев и не забывали несколько раз вставить к месту и не к месту похвалы Сталину и советской власти. Тень Берии, возникнув из тьмы, зловеще встала за Сталиным и компрометировала его перед народом.

А идеологом себе Берия взял на место Жданова «серого кардинала» Суслова.

Фигура эта при Хрущеве и затем Брежневе в идеологии станет ключевой. Поэтому я опишу ее поподробнее. Он ходил всегда в долгополом черном пальто и черной шляпе, как хасид, хотя по происхождению был саратовский мужичишка. Имел две клички — народную «Кашей» и внутриаппаратную «Калоша». Первую, потому что был тощ, как скелет. Вторую, потому что демонстративно не расставался с калошами завода «Красный богатырь» на красной подкладке и с длинной тростью-зонтиком «под Чехова». В таком виде он любил прогуливаться по Александровскому саду, где у него были «не протокольные» встречи со своими «контрпропагандистами», «помощниками по особым поручениям». Числился он академиком Академии общественных наук, но был человеком весьма серым, грубым начетчиком и талмудистом. Закончив рабфак в Москве на Пречистинке, а потом даже и Плехановский институт и Институт Красной Профессуры (учиться хотел, но чему, кроме Талмуда, могли научить в скороспелом и по-иудейски поверхностном Институте Красной Профессуры?), «Калоша» работать преподавателем однако не захотел, а отличился на чистках партии, быстро выдвинувшись в Народный комиссариат Рабоче-крестьянской инспекции и в Центральную Контрольную Комиссию ВКП(б). Причем, «чистил» хозяйство и партию он не столько от троцкистов и зиновьевцев, сколько от бедолаг, уличенных в тайном ношении креста или посещении церкви. Единственно, что мне в Суслове всегда нравилось, что он, как и Сталин, как и будущий помощник Горбачева Болдин, был страшно скромен в быту. Аскетическая натура, монашеское самоограничение. Никаких излишеств. Отказывался демонстративно от так называемых «номенклатурных привилегий». Хапуг ненавидел. Тут я ему даже наивно старался подражать. За это перед ним всегда преклонялся. Но в остальном он был именно «серым кардиналом». И уже при Великом Кавказце Суслов не последним человеком стал. Сначала Берия его, приметив на усердии в «чистках», подсказал в секретари Ростовского обкома, потом в персеки Ставропольского крайкома, а в 1947-м аж в секретари ЦК протащил. И с первого же шага, как я уже говорил, Берия пытался противопоставить его Жданову.

Берия «серого кардинала» Суслова и в Президиум ЦК (Политбюро) в первый раз тогда всунул. А потом «Калоша», как бериевский человек, ловко от Сталина отмазался. Отмазался он однако затем и от Берии: перебежал вовремя к Кузькиной Матери — саратовский негодяй-мужичишка с Пречистенского рабфака стакнулся с сатанистом Хрущевым на общей лютой ненависти к Православной Церкви. Суслов всплывал, как дерьмо, которое на самом верху всегда плавает. Сталина он продал, Берию продал, так же продаст и Хрущева. Но Брежневу отслужил вроде как до конца и верно. Жена у Суслова была скромная евреечка-стоматолог. Что она побывала личным стоматологом Берии — возможно, брехня. Хотя Берия на всех баб без разбору кидался.

После смерти Жданова Суслов прочно занял при Сталине ждановское место на идеологии, и на фоне иудейского бума вокруг признания Израиля именно он успешно дожал для Берии также и идеологически «русскую партию». Но настолько оживил на расправе с русскими определенные настроения, что воодушевил иудейский экстремизм, так что Сталину пришлось опять принимать экстренные внутренние меры уже для еврейского охолона. Расстрелы еще по спискам «теневой русской партии» не закончились, а Сталин вовсю раскручивает уже антиудейскую кампанию. Помню, мой сосед секретарь райкома партии Чернышев прибегает с выпученными глазами: «Евреи доигрались! что будет? что будет? Эшелоны для отправки в Биробиджан уже готовят!» Эшелонов не было, но, видно, так их народу хотелось, что слух об эшелонах для депортации евреев распространился по Москве тогда мгновенно.

И впрямь: Великий Кавказец вроде как иудеям шикарную кость в виде Израиля сам только что кинул, а они неблагодарные опять бузят, воду мутят. Ну, им Сталин даст! и поделом! Так это тогда не только «Чернышевыми» воспринималось.

Ссылаются, что к концу жизни Сталин был болен маниакальным преследованием? Версия удобная. Но не маниакальность, а четкий политический расчет стоял за устранением главного иудейского закоперщика. Председателем ЕАК — Еврейского Антифашистского Комитета («антифашистского»? — хотя фашистов после мировой войны уже не было? Или это у «них» русские остались за «фашистов»?) был Михоэлс. Сталину докладывали, что ЕАК стал ширмой-координатором еврейского национального движения. Его деятели не вылезали с Запада. Печатались за рубежом, получая крупные гонорары. Потоком текли подарки из-за кордона, распределяемые по нужным людям. По докладной министра госбезопасности В.С. Абакумова, — Михоэлс попался аж «на сборе личных сведений о вожде и на попытках с целью постоянного влияния внедрить еврейских родственников в семьи вождя и других партлидеров». Так надо бы судить? но прямо тронуть еврейского «авторитета», — выдающегося трагического актера Михоэлса (настоящая фамилия Вовси) даже Сталин не решился. С Михоэлсом в 1948-м произошел «несчастный случай», в который никто не поверил. Эренбурга и Симонова Стал™ строго предупредил. А вот на женах Молотова и Ворошилова — чрезвычайно влиятельных еврейках Голде Горбман и Перл Жемчужиной (арестована в начале 1949-го), которые сперва не без его же сталинского одобрения опекали и направляли всю иудейскую активность, — Великий Кавказец отыгрался сполна — концлагерем. Полетел еще раньше с треском и «фактический руководитель ЕАК» — ведавший всей партийной Контрпропагандой глава Совинфорбюро Лозовский. Еще назначенная Ждановым проверочная комиссия ЦК установила, что «аппарат Совинформбюро засорен… в нем недопустимая концентрация евреев», и Лозовского убрали с поста зам. министра иностранных дел и главы Совинформбюро. Теперь еврейскую «контрпропаганду» дочищали железной метлой.

Гвоздем кампании по борьбе с космополитизмом стало поистине эффектное театральное представление — сбрасывание масок. По требованию Сталина с евреев демонстративно сбрасывали русские маски: контролируемая евреями «Литературная газета» из номера в номер «раскрывала псевдонимы». Поучительно, что конферансье-доносчиками тут же услужливо выскочили сами евреи. Кто отличился? Яковлев на самом деле Хольцман, Холодов на самом деле Меерович, Ясный на самом деле Финкельштейн, Светов на самом деле Шейдман, Мельников на самом деле Мильман, Викторов на самом деле Злочевский и иже с ними.

А все акценты специально в науку для молодого поколения по указанию товарища Сталина постаралась с ее многомиллионным тиражом расставить «Комсомольская правда», где тогда работал на отделе культуры отчаянный «русофил» молодой Федор Шахмагонов. Его евреи съели за борьбу с космополитизмом, но он перешел помощником к Михаилу Шолохову, отсиделся в Вешенской и снова всплыл в Москве. Да еще как всплыл!

Эту фигуру русским надо знать. Федор Федорович Шахмагонов, обходительный русский красавец из донских казаков, умеющий широко принять и влезть в душу, был одной из теневых крипто-ключевых фигур в «русской партии» еще со времен Сталина и вплоть до 1993-го года. Фронтовик, он имел три высших образования — исторический факультет МГУ, Литературный институт и Высшую дипломатическую школу. Лауреат премии КГБ. Иудеи его постоянно травили, замалчивали его талантливые романы. Но он не сломался. Близость к Шолохову, выдающемуся писателю и члену ЦК КПСС, — представлявшему творческую интеллигенцию в партии! — открыла Федору Шахмагонову невиданные «оперативные возможности». Поэтому я о нем еще чуть-чуть расскажу. Мой близкий друг не только по общему русскому делу, но и домами, Федор Федорович Шахмагонов известен читателям многими своими историческими романами (лучшие из них о Куликовской битве и «Остри свой м§ч». — о Смутном времени с ошеломляющими историческими подробностями про «жидовствующих»), уникальным двухтомником «Поклонение Антихристу» (о тайнах сталинского времени) и детективами, которые писал не случайно, а потому что сам провел поистине детективную жизнь. Сейчас ему за восемьдесят, он живет в Брюсселе — в политическом центре старой русской эмиграции, с которой всегда был, как и Шолохов, тайными «белогвардейскими», «белоказаческими» предками тесно связан.

Но первым браком он был женат на дочери страшного Абакумова. А потом (он был два раза женат) — на редкой красавице Римме, «княжне» — жертве ГУЛАГа (вот такой поворот!), удивительно деятельной, имевшей самые тесные связи в особом мире бывших сталинских политических заключенных, ставших весьма влиятельными при Хрущеве и Брежневе и запросто вхожих к Андропову. Под псевдонимом Е. Матвеева она написала «Историю одной зечки» — о специфической атмосфере ГУЛАГа. Редкой искренности воспоминания с прозрачно угадываемыми крупными именами. С кем только «княжна» не была трагическим прошлым повязана.

Но и сам Шахмагонов от лица Шолохова мог открыть любую высокую дверь и умело нас «страховал», в ключевых случаях мобилизуя на «русское дело» самого Михаила Александровича, перед которым даже серый кардинал Суслов порой пасовал, а Черненко и сам Брежнев с которым страшно любили советоваться. Вот мы и играли в карты на чертовой мельнице — иудеи бросают на кон своего туза, как они сами нарочно «выбалтывали», чтобы нас запугать, «генерала КГБ» Маковского, а мы его кроем своим тузом ЦІолоховьім. Квартира Шолохова в Москве чаще всего пустовала, живой классик любил станицу Вешенскую, но зато огромная квартира его официального помощника Шахмагонова на Ленинском проспекте все наши годы была штабом русского движения, где можно было быстро решить все русские вопросы. Так что мы были в войне с иудеями тоже не так уж совсем с голыми руками.

Уже тогда и я, так уж получилось, примкнул к русским «катакомбам».

Я еще в школе перед выпускными экзаменами заполнил громадную на двадцать страниц чекистскую анкету со всеми корнями на много поколений и дальними родственниками за рубежом и оказался, раз и навсегда для советской власти проверенным человеком. По отцовской линии у меня все было идеальным — сибирским и пролетарским. А мать подкачала — прохоровская калязинская линия, из-за которой ей самой не дали доучиться в Консерватории и получить высшее образование. Но неожиданно выручил дед, «экспроприированный миллионер». Пока я копался в семейных архивах и бегал по родственникам, выясняя, кто есть кто, как раз вдруг пришли за портретом деда из Музея Советской армии. Подтвердилось в архивах, что он «баловался» Революцией. Не только давал на нее деньги, почему его, экспроприировав, однако милостиво не расстреляли. Но и поиграл в начальника связи Московского вооруженного восстания в 1917-м — а это уже прямая революционная деятельность и особые привилегии для потомков. Заполненная еще в школе чекистская анкета предназначалась для того, чтобы можно было меня как отличника и активного комсомольца направить учиться на секретное атомное отделение механико-математического ф-та МГУ. Я на мехмат не пошел — предпочел выдержать конкурс в восемь человек на место на романо-германское отделение филологического факультета МГУ. Но чекистская анкета (проверенный по всем корням от «а» до «я»!) осталась навсегда в моем личном деле «там» и очень хорошо меня охраняла, когда у меня возникали неприятности, и кто-то пытался бросить тень на мою лояльность к государственной власти. Сыграла она, конечно, свою роль и в том, что я попал в «номенклатуру» Большой Дома. Во всяком случае, она не воспрепятствовала этому кадровому вниманию. Хотя тут больше сыграл роль случай.

Романо-германское отделение филологического факультета МГУ в те годы было особым идеологическим объектом. На этом привилегированном отделении для работы с лакомым Западом присматривались особо проверенные спецкадры, и «тюфяков» по определению не держали, в момент «выкидывали» за профнепригодность на обычный факультет журналистики. По самому своему профилю романо-германское отделение тогда вело в спецхран (Запад был ведь за «железным занавесом»!) и было напичкано уникальными спецсеминарами. В его маленьких человек по 8-10, —тщательно «просвеченных» благодаря русофилу декану, беспартийному, но зато всемирно известному профессору, заместителю директора ИМЛИ Роману Михайловичу Самарину, — учебных группах приглядывала себе молодые кадры разведка, отсюда шли в дипломаты и на контрпропаганду. Конечно, попадали на работу с «проклятым Западом» не все. Но уж если попадали, то знания для такой работы имели основательные. Роман Михайлович сам лично опекал и рекомендовал кадры «наверх». Я на четвертом курсе вылез из окопа в курсовой работе о творчестве Генриха Гейне. Половину работы посвятил «влиянию Гейне на нашу современность», в которой пространно писал о том, как этот поэт стал знаменем современного воинствующего иудаизма. Мой научный руководитель А. Дмитриев Ударился в панику. Не студенту дерзко касаться сакраментальной темы. Я не приму эту работу. Мне, отличнику, грозило исключение из университета за… неуспеваемость. Самарин вызвал меня к себе: «Вынимай из своей курсовой раздел «Гейне и наша современность», и Дмитриев ставит тебе «отлично», иначе «неуд» и прощай «альма матер» — сдадим в армию!» я наотрез отказался: «Русские своими взглядами не поступаются!» Было это с моей стороны, конечно, ужасно наивно и самонадеянно. Но Самарин взял мою зачетку, самолично вывел жирное «удовлетворительно»: «Молодец! Делаю тебе, что могу. Но красные корочки теперь для тебя — тю-тю. А это сложности с аспирантурой. А диплом будешь писать у меня самого — по контрпропаганде, по современным модернистским течениям. Завтра приходи ко мне в ИМЛИ за пропуском в особый спецхран». Так я стал его единственным в тот выпуск дипломником.

Рассказал о Шахмагонове и о себе, чтобы показать, как уже тогда было опасно касаться иудейской темы. Как током, могло шибануть!

Но вернусь к Великому Кавказцу Сталину.

Даже воюя с ожившей внутренней еврейской, активно «космополитической» оппозицией, несмотря на некоторое, естественно в таких новых условиях возникшее дипломатическое охлаждение между СССР и Израилем, товарищ Сталин врагам Израиля однако оружия не поставлял. Симпатии его к государству Израиль оставались неизменными.

Да и в 1948-м году, чтобы там о нем не писали наши оппоненты, но особых перехлестов в гонениях на евреев не было. Критиковали иудеев не всех подряд, а космополитов — за дело. Родину, хоть она и вторая, все-таки надо любить. А псевдонимы нередко впрямь дурно пахнут.

Однако вот антисемитская кампания с 1952-го в связи «делом врачей» разворачивалась уже поразительно цинично и грязно. Походила на огульный «еврейский погром». Страдали невинные люди. Даже русские идейные оппоненты евреям сочувствовали, старались укрыть. Одно дело идеологические споры, а другое репрессии против ни в чем не замешанных рядовых аптекарей или враче# только за то, что они евреи.

В церковных кругах бытует легенда, что Сталин перед смертью вспомнил о душе. Основания для этого были. Он заканчивал свою жизнь в страшном одиночестве. Уничтожив «русскую партию» и потеряв (позволив Берии уничтожить?) самого близкого к себе человека Жданова, он был совершенно обложен бериевскими кадрами. Есть версия, что «дело врачей» было придумано Берией, чтобы сменить у Сталина лечащих врачей. Во всяком случае, на этой версии настаивал бывший сталинский охранник. Подтверждено, что незадолго до смерти Сталин призывал к себе священника и исповедался. Хотя в чем — это тайна исповеди, тайна Церкви. Погиб Сталин мученически. Документально подтверждено, что врача троица заговорщиков Берия, Хрущев и Маленков к лежавшему с инсультом Сталину почти сутки сознательно не подпускала. А остальное — кто знает, кто знает. Берию Кузькина Мать Хрущев переиграл и быстро расстрелял. Переиграл и своего закадычного друга Маленкова. Они все по улице Горького вместе семьями напоказ всей Москве прогуливались — мы студентами МГУ бегали на Горького пить дешевый тогда коньяк в кафе-мороженое и часто их прогуливающихся встречали. Так вот: убежденно русского и, как говорили, настроенного весьма православно Маленкова Сталин готовил себе в преемники. Охранники слышали, как они, выпив на пару, пели для души церковные гимны. И это было! не забудем, что Сталин заканчивал духовную семинарию.

Хотя с тайными молитвами Сталина все не так просто. Кому как не лучшему ученику Духовной семинарии было не знать, что сокровенный оплот Православия — это мистический храмовый «Новый Иерусалим» под Москвой. Его пытались взорвать еще фашисты, но взрывчатка не сработала. Священный храмовый комплекс Святой Руси — Третьего Рима устоял. И вот страшный факт. В 1949-м году, когда уже нет Жданова, в разгар избиения «русской партии» в Новый Иерусалим по инициативе Суслова снова завозится взрывчатка. И снова взрывчатка святым промыслом не взрывается, либо взрывается весьма ограниченно — только чуть-чуть покосилась крыша. Сталину докладывают о «саботаже», но тот в гневе отменяет взрывные работы — саперы уходят по звонку из Кремля. Я не знаю, почему об этом общеизвестном в православных кругах и у специалистов ВООПИК — Всероссийского общества по охране памятников истории и культуры, нет ни слова в прекрасном фильме Татианы Мироновой и Анны Москвиной «Вождь и пастырь». Как было пройти мимо такого божественного знака?!

К старости ностальгия по юным годам всегда бередит душу. На старости и Маленков стал псаломщиком в храме. Но не поздно ли пришло покаяние? Маленков ведь таки предал ослабшего старика Сталина и подыграл заговорщикам Хрущеву и Берии. На что надеялся? на что ставил? Хрущев ловко использовал его против Берии, а затем убрал со всех постов в «электрофикацию». Хрущев оказался жалостливее к своему закадычному другу — хоть не уничтожил его, как Берию.