4. Оренбург в писательской судьбе В.И. Даля

Еще до отъезда в Оренбург В.И. Даль тесно сблизился с многими столичными литераторами и получил значительную известность как писатель. Первый его рассказ “Цыганка” [3] был напечатан в 1830 г. в журнале “Московский телеграф”, издававшемся Н.И. Полевым (1796-1846).

В 1832 г. под псевдонимом “Казак Луганский” Даль выпустил отдельным изданием сборник “Русские сказки. Пяток первый” [7], который получил одобрение у В.А. Жуковского и А.С. Пушкина.

Впоследствии В.И. Даль, вспоминая о первых встречах с Пушкиным, писал: “Это было именно в 1832 году, когда я, по окончании турецкого и польского походов, приехал в столицу и напечатал первые опыты свои. Пушкин, по обыкновению своему, засыпал меня множеством отрывчатых замечаний, которые все шли к делу, показывали глубокое чувство истины и выражали то, что, казалось, у всякого из нас на уме вертится и только что с языка не срывается”.

По поводу первых сказок В.И. Даля П.И. Мельников-Печерский писал: “Они встречены были с восторгом всеми лучшими писателями того времени; особенно Пушкин был от них в восхищении. Под влиянием первого пятка сказок Казака Луганского он написал лучшую свою сказку - О рыбаке и золотой рыбке - и подарил Владимиру Ивановичу ее в рукописи с надписью: “Твоя от твоих! Сказочнику Казаку Луганскому, сказочник Александр Пушкин” [326, с. XXXVII].

К 1832 г. относятся еще две публикации Даля: “Из украинской повести” [6] и “Слово медика...” [4]. Сказки и очерки В.И. Даля стали появляться в разных столичных изданиях - в журнале “Сын отечества”, кбторый издавал Н.И. Греч (1787-1867), в газетах “Северная пчела” (издававшейся Н.И. Гречем и Ф.В. Булгариным) и “Литературные прибавления к Русскому инвалиду”, издателем которой был А.Ф. Воейков (1778-1839).

В 1833 г. “особою книжкою”, как сказано в “Росписи” опубликованных сочинений В.И. Даля, вышла первая часть “Былей и небылиц”, а в сборнике “Новоселье”, изданном в честь А.Ф. Смирдина (1795-1857), - “Сказка о Емеле-дурачке” [10]. Тогда же в журнале “Сын отечества” появился очерк В.И. Даля “Описание моста, наведенного на реке Висле для перехода отряда генерал-лейтенанта Ридигера” [8], вышедший также отдельным изданием в типографии Н.И. Греча.

С переездом В.И. Даля в Оренбург его сотрудничество со столичными журнальными изданиями продолжало успешно развиваться. Знакомство с отдаленным Оренбургским краем, жизнью и бытом населявших его народов дало новый толчок творчеству писателя, который всегда интересовался вопросами этнографии и целенаправленно собирал образцы народных говоров.

Во время своей первой командировки в земли уральского войска, в которую В.И. Даль отправился сразу по приезде в Оренбург в 1833 г., он получил новые впечатления и темы для очерков и рассказов. И уже в 1833 г. в “Северной пчеле” появилось его письмо Н.И. Гречу об уральцах [13]. В “Росписи” он упоминает “статейки” из этой серии, вышедшие в 1834 г.: “Новый атаман” [15], “Совершеннолетие наследника” (кстати, ее в газете обнаружить не удалось), “Скачка в Уральске” [18] и др.

В.И. Даль продолжил и публикацию сказок. В 1834 г. в журнале “Библиотека для чтения”, издававшемся О.И. Сенковским (1800— 1858), была напечатана сказка “О воре и бурой корове” [19], а в 1836 - “Сказка о Георгии Храбром и волке” [34]. В примечании к ней В.И. Даль отметил: “Сказка эта рассказана мне А.С. Пушкиным, когда он был в Оренбурге, и мы вместе поехали в Бердскую станицу, местопребывание Пугача во время осады Оренбурга. Этот разговор состоялся 19 сентября 1833 г.”

В 1836 г. в “Литературных прибавлениях к Русскому инвалиду” В.И. Даль опубликовал “Сказку о бедном Кузе бесталанной голове и переметчике Будунтае”.

С В.Ф. Одоевским (1804-1869) - одним из наиболее образованных людей своего времени, писателем, публицистом, литературным и музыкальным критиком, ученым-изобретателем, популяризатором научно-технических знаний - В.И. Даль сдружился раньше, а события зимы 1837 г. еще более сблизили их. Одоевский сотрудничал с Пушкиным в “Литературной газете” и “Северных цветах”, помогал ему в редактировании “Современника”, до последней минуты он не терял надежды на благополучный исход дуэли. Сохранилась его записка Далю от 29 января 1837 г.: “Напиши одно слово: лучше или хуже. Несколько часов назад Арндт (доктор) надеялся”.

После отъезда Даля в Оренбург они переписывались. Одоевскому адресовано письмо Даля “О омеопатии”, которое было опубликовано в 1838 г. в журнале “Современник”.

Среди тех, с кем В.И. Даль особенно сблизился зимой 1836— 1837 гг., был А.А. Краевский (1810-1889), который с 1834 г. сотрудничал в “Журнале министерства народного просвещения”, а в 1837-1838 гг. редактировал “Литературные прибавления к Русскому инвалиду”.

Таким образом, проведя в столице несколько месяцев, В.И. Даль упрочил отношения с многими писателями и издателями. Вернувшись в Оренбург и погрузившись в служебные дела, каждую свободную минуту он использовал для литературного творчества, а его результатами, новыми замыслами и планами делился в письмах со столичными друзьями. А.А. Краевскому он не только посылал свои сказки, рассказы и очерки, но писал по его просьбе рецензии, например, на сочинения украинского драматурга Г.Ф. Квитки-Основьяненко (1778-1843). В 1839 г., когда Краевский после смерти Воейкова стал издателем журнала “Отечественные записки”, В.И. Даль активно с ним сотрудничал. В вышедшем в том же году 3-м томе этого журнала была опубликована его повесть “Бедовик”, очень доброжелательно встреченная критикой. В.Г. Белинский писал, что в ней “так много человечности, доброты, юмора, знания человеческого и, преимущественно, русского сердца” и что “характер героя ее - чудо”.

Среди корреспондентов В.И. Даля был и П.А. Плетнев (1792-1865), известный литератор, профессор Петербургского университета, один из ближайших друзей А.С. Пушкина и А.А. Дельвига. В 1835-1836 гг. он помогал Пушкину в работе над “Современником”, а в 1838 г. стал редактором-издателем этого журнала. Как и В.И. Даль, П.А. Плетнев присутствовал при кончине Пушкина.

В Петербурге В.И. Даль дружески общался с А.П. Башуцким (1803-1876), бывшим военным, адъютантом при петербургских генерал-губернаторах, который с 1834 г. занялся издательской и журнальной деятельностью [350].

По-видимому, А.П. Башуцкий в это время увлек В.И. Даля своими издательскими планами, которые по большей части оказались несостоятельными. Из писем Даля к Краевскому видно, что он разочаровался в Башуцком как в корреспонденте и пришел к выводу о ненадежности его проектов, но продолжал сотрудничать с ним и позднее представил свой очерк “Уральский казак” [79] для публикации в задуманном Башуцким в 1840 г. коллективном издании - альманахе “Наши, списанные с натуры русскими”. Этот очерк, прошедший цензуру 25 февраля 1841 г., вышел в свет в 14-м выпуске альманаха в декабре 1842 г. Позднее Даль печатался и в издававшемся А.П. Башуцким 1847-1849 гг. еженедельном журнале “Иллюстрация”.

Живя в Оренбурге, В.И. Даль переписывался с историком, литератором, журналистом М.П. Погодиным (1800-1875), который в 1841 г. вместе с С.П. Шевыревым (1806-1864) начал издавать журнал славянофильского направления “Москвитянин”. Впоследствии, в московский период жизни, Даля связала с Погодиным близкая дружба.

Оренбургские письма В.И. Даля чрезвычайно интересны как с биографической, так и с научной точки зрения, некоторые из писем сохранились в подлиннике. К последним относятся находящиеся в Отделе рукописей РНБ письма В.И. Даля к В.Ф. Одоевскому[¹⁴⁸ РНБ, рук. отд. Ф. 539, on. 11, № 417.] и А.А. Краевскому[¹⁴⁹ Там же, ф. 391. № 318.], которые опубликованы только в 2000 г.

Письмо к В.Ф. Одоевскому написано 5 апреля 1837 г. (т.е. вскоре после возвращения из Петербурга) на почтовой бумаге с рисунком “Вид дома в деревне Андреевке Оренбургской губернии” (такую бумагу выпустила тогда походная типография при штабе Отдельного оренбургского корпуса). “Придравшись к удобному случаю, - пишет Даль, - рад я поклониться Вам душевно и пожать руку Вашу, благодарить за дружбу Вашу и расположение с первого дня встречи нашей; не забывайте меня и я Вас поминать буду”. Он сообщает Одоевскому, который участвовал в редактировании “Литературных приложений к Русскому инвалиду”, что через Башуцкого и Краевского послал рецензию, или, как он выражается, «воззрение на пьесу Г.Ф. Квитки-Основьяненко “Сватанье на Гончаровке”», которая была опубликована в 1836 г. на украинском языке в Харькове. Для “Современника” он передал перевод рассказа Квитки-Основьяненко “Солдатский портрет”, понравившийся В.А. Жуковскому и напечатанный в 1833 г. в Харькове в альманахе “Утренняя заря”. “Ей богу, - жалуется Даль, - нет ни средств, ни досугу переписать; должен, чтобы мало-мальски сдержать слово, послать измаранную черновую рукопись свою; иначе протянулось бы дело еще на неделю”.

Даль надеется еще кое-что послать, но не может довести задуманное до конца, так как очень занят. “Работы столько теперь, - пишет он, - что только украдкою от самого себя мог сделать и это: работа, говорят, не медведь, в лес не уйдет, - да казенная работа упырем сидит на шее и не дает покою”. В подтверждение он сообщает, что “даже еще ни разу не был в поле”, на охоте, хотя “ястреба клекотом своим зовут на потеху”.

Письма А.А. Краевскому, датированные 1837-1840 гг., не только свидетельствуют о напряженной творческой работе В.И. Даля и его активном участии в литературной борьбе того времени, но сообщают много важных сведений о событиях, происходивших в Оренбурге, об умственной жизни оренбургского общества.

Первое письмо[¹⁵⁰ Там же, л. 1-1 об.], написанное 30 июля 1837 г., начинается словами: “Любезный Александр Андреевич, пишу записочку эту из Уральска, где сидим мы, по делам нашим, уже три недели”. Эти “дела” были связаны с инцидентом, который произошел 16-17 июня при посещении Уральска путешествовавшим по России наследником престола. Цель письма - выяснить, почему А.А. Краевский не сообщает о получении заказанного им “разбора” пьесы Г.Ф. Квитки-Основьяненко “Сватанье на Гончаровке”. “За что Вы забраковали мой разбор Сватанья? - спрашивает Даль. - Длинен или короток, широк или узок? Или опоздал?” Он сообщает также, что написал “с пяток повестей и рассказов”, которые нужно переписать начисто, да нет переписчиков. “Однако, - пишет он об этих работах, - когда вернемся в Оренбург, хотелось бы отправить Вам”. Здесь же упоминается стихотворение “Не стыдно ль Вам”, тоже отосланное Краевскому ранее.

Второе письмо, датированное 1 сентября, написано в Оренбурге после получения ответа. Даль объясняет, что 6 апреля он отправил Башуцкому для передачи Краевскому или Одоевскому свой разбор “Сватанья” Г.Ф. Квитки-Основьяненко и русский перевод рассказа того же автора “Солдатский портрет”. Он пишет, что от Башуцкого не получил ни строки в ответ. Другое письмо ему же со стихотворением “Не стыдно ль Вам” он отослал 24 июля, но также “услышал одно молчание”. Эта необязательность, по-видимому, его сильно беспокоила.

Поскольку Башуцкий, позволивший Далю выписывать через него книги, на письма не отвечал, то Даль просит Краевского взять эту задачу на себя: “Виноват, что нагружаю Вам на шею, - пишет он, - право, просить некого, а писать прямо книготорговцам, как мы, губернские жители, знаем, чрезвычайно неудобно. Они все большие паны, не допроситься, не домолиться и считаться с ними не дай Бог”[¹⁵¹ Там же, л. 2 об.]. Даль хотел бы получить “Русские простонародные предания и суеверные обряды” И.М. Снегирева (1793-1868), автора “Сказаний русского народа”. Об этих сочинениях он пишет: “Дни мне были подарены им, да, видно, забыл, а хочется, чтоб были”. Кроме того, он просит подписать себя и Н.Н. Дурасова на сочинения Пушкина и журналы.

Даль сообщает Краевскому, что пишет статьи для популярного “Энциклопедического лексикона”, который в 1835-1841 г. издавал известный петербургский книгоиздатель, книготорговец и владелец типографии А.А. Плюшар (1806-1865). По словам Даля, у него заготовлено десятка два статей на букву “Г”, но из-за чрезвычайной занятости по службе он не успел их отправить. При этом Даль опять жалуется на переписчиков: “Такие все лихие грамотеи, что того и гляди из Луки сделают Акула”.

Он обещает выполнить заказы Краевского, в частности, дать разбор “второй части” сочинений Г.Ф. Квитки-Основьяненко, когда получит ее. Ему хотелось бы послать в “Литературные приложения” отрывок из сочинения хивинского историка XVI в. Абу-л-Газы Бахадур-хана “Родословная тюрок”, экземпляр которого “достал из Бухары”, но полагает, что для издания Краевского это будет тяжело и сухо.

Весьма любопытны последние строки письма, из которых следует, что в пограничном Оренбурге, имевшем статус военной крепости, многие сведения об отношениях со среднеазиатскими ханствами считались секретными. Даль пишет: “Можно бы отсюда прислать Вам много повестей о хивинских дикарях, да Азиатский Департамент, кажется, не велит; чего доброго, потянут к допросу, а этого очень не люблю. Пуганый сыч и притолока боится”.

Особого внимания заслуживает упоминание о стихотворении “Не стыдно ль вам”, его Даль называет “преполитическим” и полагает, что его “вероятно, нельзя будет напечатать”[¹⁵² Там же, л. 3, 2.].

Действительно, напечатано оно не было. Его рукописный текст хранится в отделе рукописей РНБ в Петербурге[¹⁵³ Там же. Ф. 391, №22.], выполнен писарским почерком, но под ним стоит собственноручная подпись Даля, здесь же - его карандашная приписка: «Прошу покорнейше передать князю В.Ф. Одоевскому или Краевскому для помещения в “Литературные прибавления”». Ниже отметка А.А. Краевского: “Статья написана в свое время, но запоздавшая несколько в печати”.

Приводим текст этого неизвестного стихотворения В.И. Даля, оно очень близко по смыслу и духу к знаменитому “На смерть поэта” М.Ю. Лермонтова:

НЕ СТЫДНО ЛЬ ВАМ

Не стыдно ль вам полвека без оглядки

Мычать рычать, буянить, пировать,

Святым играть, заветного не знать,

Не стыдно ль вам своей бессовестной повадки?

Святыню вы давно стоптали в прах и грязь;

Святого нет для вас, - для вас оно погибло;

Вам буйство - и кумир и князь,

И своеволье волю вам подшибло.

Кричит любой из вас за семерых,

Скрежещет, злобствуя, зубами

И на дыбы взвиваться лих,

И мечет честью, что плевками...

И благо и добро вам - пустышь, вздор и сор;

Что свято для других, для вас одна игрушка;

Греха не знаете, вам совесть не укор;

Зато существенны - цветы, полоска, мушка,

Покрой жилетный да узор!

О пустословия и похвальбы

Преголосистые, заносчивые барды!

Горазды вы причесывать чубы,

Отращивать усы и бакенбарды

Да обмолачивать, на беззаботье,

Всех пошлостей хвостец да ухоботье!

Не стыдно ль вам, что ваши короли

Без пистолетов со взведенными курками,

Без взвода палашей среди своей земли

Не смеют показаться между вами?

Кареты строят, словно корабли,

И обивают их железными листами?

Не стыдно ль вам - не нас, себя самих,

Коли хоть искра в вас стыда найдется,

Не стыдно ль внуков вам своих,

Что им за вас краснеть придется?

Какой дадут они ответ

За эту бездну зол и бед,

Когда их спросят наши внуки?

За этот вздор, за этот бред,

За шалостей бессмысленных черед

И в пакостях сердца погрязшие и руки!

Да, гадко слушать вас и жалостно глядеть,

Как вам с похмелья все мерещится пирушка!

Пора, пора самих себя вам пожалеть,

Не дешево далась вам эта побрякушка!

Чего вам на стену, как бешеному, лезть

И нянчить сатану и день и ночь возиться?

Пора, пора угомониться,

Пора опомниться, присесть,

Пора бы вам - перебеситься!

В. Луганский.

Третье письмо Краевскому, датированное 26 февраля 1838 г.[¹⁵⁴ Там же, л. 4-5 об.], содержит интересные сведения об “ученых вечерах”, которые систематически проводились в Оренбурге по инициативе В.И. Даля. Он сообщает Краевскому, что затевает с Я.В. Ханыковым издать “Оренбургский сборник”, в который войдут лучшие статьи с этих вечеров. Планируя сборник, Даль отказывается предоставить эти статьи Краевскому, но зато обещает послать ему свою довольно длинную повесть “Бедовик”, которую он читал последним вечером членам кружка.

Кроме того, Даль отмечает, что его послание, на этот раз коротенькое, написано по поводу небольшого поручения: “Василий Алексеевич Перовский просит Вас принять на себя труд узнать, действительно ли, по общим слухам, печи Дихта так превосходны, как они описаны у Вас, и если да, то... уведомить в двух словах, чего будут стоить подробнейшие чертежи таких печей, так, чтобы (местный) архитектор мог по ним их выстроить”. Даль просит: “Если можно, то исполните это дело для общей пользы и в угоду отца и командира”.

Следующее письмо к А.А. Краевскому написано в Оренбурге 4 октября 1838 г. в ответ на письмо Краевского, которое, по словам Даля, обрадовало и утешило как нельзя больше, потому что содержало новости неожиданные и тем более радостные. По-видимому, они касались плана Краевского издавать журнал “Отечественные записки”, который начал выходить в 1839 г. Даль обещает изданию Краевского, которому он - “первый подписчик”, всяческое содействие и не желает лучшего места “думам и мечтам своим”. “У меня, - пишет он - найдется готовых три или четыре повести, 10-15 листов каждая (печатных) и по мере того, как их перепишут, все пришлю”, Даль собирается, - “как только управится”, - отправить Краевскому кипу других вещей и добавляет: “Бедовик и затем Мичман Поцелуев, а потом и Савелий Граб прибудут к Вам один за другим и Бедовик скоро, только бы не принести ему Вам беды!” Очевидно, Даль опасался осложнений с цензурой, но повесть благополучно вышла под названием “Бедовик” в 1859 г. в “Отечественных записках”.

В этом же письме В.И. Даль высказывается по поводу петербургской литературной жизни. Приветствуя издательские планы Краевского, он пишет: “Журналистика наша была в отчаянном положении; по крайней мере, издалека на нее глядя, кажется, что каждому доброму человеку надо бы было обходить омут этот и устраняться от всякого сношения с людьми, у которых вместо совести лежит полновесный медный пятак”. Ниже он добавляет: “С Сенковским путь водится сатана, а не наш брат”[¹⁵⁵ Там же, лл. 7, 8-8 об.].

О том, то переписка Даля с литераторами, несмотря на постигшее его горе (болезнь и смерть жены), в 1838 г. шла своим чередом, свидетельствуют вопрос о судьбе письма к В.Ф. Одоевскому “О омеопатии” и приписка на полях: «П.А. Плетнев писал мне, что оно в “Современнике”».

Следующее письмо, В.И. Даль отправил А.А. Краевскому 16 мая 1839 г., когда в Оренбурге, как он пишет, готовились к ученой экспедиции на Аральское море, не состоявшейся из-за начавшегося поздней осенью военного похода на Хиву. Даль пишет, что разная работа, случившаяся в это время, помешала ему сдержать обещание, данное директору Гутенберговой типографии. Речь шла о статьях, из которых три Даль собирается вскоре выслать и добавляет: “Переписчики наши набирают по жиденькому листочку в день и это также немаловажная остановка”.

Даль сообщает, что получил разрешение опубликовать статью о Красном Яриле, по-видимому, он имел в виду описать посещение наследником 16 мая 1837 г. плавней в Красном Яре, в Уральске, где местные мальчишки удивляли его своими “коленцами” на воде.

В это время в Оренбурге находился Е.П. Ковалевский, горный инженер, путешественник и писатель, Даль пишет: “Пожмите ручку Одоевскому; поличие его теперь ходит по улицам Оренбурга и навещает иногда и меня; это Ковалевский, горный, который был в Черногории и теперь едет в Бухару, славный и красивый человек. Он необыкновенно похож на князя Одоевского”.

В конце письма обычно сдержанный В.И. Даль делится с Краевским своими тяжелыми переживаниями в связи с потерей жены: “Очень скучно живется; почти в первый раз отроду скучаю и томлюсь. Не могу привыкнуть к одинокой жизни своей и едва ли когда- нибудь привыкну, забуду прошлое и помирюсь с настоящим”.

Трудный зимний Хивинский поход, из которого В.И. Даль вернулся весной 1840 г., и последовавшая женитьба на Е.Л. Соколовой, видимо, отвлекли его от переписки со столичными писателями. Это совпало с обострившейся борьбой между разными литературными течениями, представленными в журналах, в которых он печатался. О взглядах В.И. Даля на эту борьбу можно судить по его письмам к М.П. Погодину, который вместе с С.П. Шевыревым готовился издавать журнал “Москвитянин” и обнародовал его программу. Издатели предлагали “доставлять публике скорые и верные известия о важнейших явлениях в жизни литературной, ученой, художественной и гражданской, во всех частях России и в главных государствах европейских, распространять полезные сведения и понятия и тем содействовать по мере сил своих великому делу отечественного просвещения”.

“Первое место в Москвитянине, - писал Погодин, - посвящается России. Ее словесность, история, география, статистика, юриспруденция будут головными предметами, и я употреблю все свои силы, при помощи многочисленных корреспондентов, чтоб знакомить более моих соотечественников с любезным нашим Отечеством, в коем до сих пор так много неизвестного” [201, кн. V. С. 492].

Именно это импонировало В.И. Далю. В 1840 г. началась его многолетная переписка с М.П. Погодиным, которая переросла в дружеские отношения. Письма В.И. Даля, хранящиеся сейчас в рукописном отделе РНБ, известны благодаря Н.П. Барсукову, который опубликовал в 1896 г. многочисленные выдержки из них в своей книге “Жизнь и труды Погодина” [201]. Часть переписки Даля и Погодина за 1837-1858 гг. с исчерпывающими комментариями опубликована в 1993 г. А.А. Ильиным-Томичем [274].

Приветствуя новый журнал, В.И. Даль писал 19 ноября 1840 г.: “Да здравствует Москвитянин с руками, с ногами, с головою. Никто из добропорядочных людей не сомневается теперь, что у нас журнала нет, и что недостаток этот убивает словесность, нет сообщительного звена жизни ее, нет единства, согласия, общего труда, поощрения - нет направления, благообразного и благомыслящего совета, нет критики. Критика и брань - критика и личная ссора - сделались нам тождественными словами; писатели с нею в таких отношениях, как два приятеля, которые разбранились за какие-то городские сплетни и обходят друг друга на улице, не сымая шапки, когда бывало прежде тряхнут один другому руку. Оба смешны для посторонних, оба сами заедают себе века - и только”[¹⁵⁶ РГБ, отд. рук. Ф. 23Д1. Оп. 10, № 16.]. Положение в журналистике такое, что, по мнению Даля, речь должна идти о “спасении Отечественной словесности, которая тонет и хватается не как порядочный утопленник, за соломинку, а за всякое плавучее говешко. От этого она и опоганила себе руки и поганит каждого порядочного человека, который вздумает с нею поздороваться по- братски”[¹⁵⁷ Там же.].

Даль заявляет: “Я не участвую теперь ни в одном издании - надоело. Греч приглашал к участию в возобновляемом Вестнике, в котором трудиться будут Полевой, Булгарин и другие честные и благородные литераторы. - Я отвечал ни да, ни нет, а обязательства на себя не взял”[¹⁵⁸ Там же, л. 2.].

В то же время программу “Москвитянина” он поддерживает: “Я всегда душой готов, многоуважаемый Михайло Петрович, помогать всеми силами вашему общему делу”. В письме от 30 декабря Даль пишет, что новый журнал должен дать отпор “позорному, гибельному направлению, которое взяло верх потому только, что обстоятельства дали ему временно в руки вещественные на то средства”[¹⁵⁹ Там же, л. 4 об.].

Заметив, что вражда междоусобная, если она загорится, кровопролитнее войны врагов, ссора друзей непримиримее ссоры двух людей друг другу посторонних, Даль тем не менее убежден, что необходимо сразу определить “отношения к пишущей каналии”. По его мнению, Погодин должен “обдумать, определить и высказать наперед, в каком отношении Москвитянин будет к таким-то и таким-то” и “с самого начала поставить себя на такую точку, где стоять должно. Не смущаться ничем и стоять: правда возьмет верх, лишь бы стало средств насущных”.

Первый номер “Москвитянина”, вышедший 1 января 1841 г. и содержавший статьи М.П. Погодина (“Петр Великий”), С.П. Шевырева (“Взгляд русского на образование Европы”), ставшее знаменитым стихотворение Ф.Н. Глинки о Москве, имел большой успех у столичной публики и не вызвал нареканий цензуры. Но уже в марте 1841 г. власти были недовольны издателями из-за помещенного в журнале анекдота о Булгарине. Друзья, в том числе В.Ф. Одоевский, предупреждали их о необходимости быть осторожнее.

Откликнувшийся на это событие В.И. Даль писал М.П. Погодину 1 июня 1841 г.: “Радуюсь душевно вашему здоровью, радуюсь также весьма, что вы остаетесь в Москве, у нас были слухи, что вас перезвали к такому делу, от которого нельзя было бы отказаться. Скорблю душевно, что и вы испытали уже, в то противное время, все обычные неприятности журналиста - это тем больнее, что у нас идет все то не от житейских сует и трудностей издания - а от препятствий, убивающих дух. При таких обстоятельствах руки не поднимаются на работу, голова тупеет, сердце дремлет”[¹⁶⁰ Там же, л. 9.].

В другом письме из Оренбурга, датированном 4 марта 1841 г., B. И. Даль высказал свое мнение о первых номерах “Москвитянина”, о критическом разделе журнала, а также по поводу “Отечественных записок”, отношение к которым теперь у него стало совсем иным. “Москвитянин”, по его мнению, “это первый журнал, в котором есть цвет, краска, видишь повременное издание, видишь, что издатель держался цели, маяка, знаешь, чего искать и ожидать, словом, это завлекает. Знакомить русских с заморьем в таком духе, как вы делаете, знакомить русских с Русью, это предмет, это цель, это задача - и задача достойная ”[¹⁶¹ Там же, л. 7.].

Подробно рассматривает В.И. Даль критические статьи C. П. Шевырева, выражая свою точку зрения на литературную критику вообще. “К сожалению, - пишет он, - я Шевырева знаю мало; не знаю, как ему покажется, если я осмелюсь высказать, что я думаю и чувствую, читая статью его; но я бы желал, чтобы все, что мне и другим добрым людям удастся написать, было разобрано так. При такой критике всякое самолюбие, всякая личность становится поодаль, в сторону, глядишь на произведение, а не на человека, сердце порывается к истинно прекрасному, парит гораздо выше пресмыкающихся в прахе. Разругай меня в пух на этот лад и строй, и у меня не станет на критика ни одной капли желчи, я с душевным уважением протяну к нему руку. Тут критик и сочинитель в стороне: тут на поприще одно и только произведение и олицетворенное искусство, изящное художество. Мы отвыкли от этого ладу. Расхвалить и разругать сделались издавна техническими выражениями нищенской критики нашей в мишурных галунах; критика - царь, но какого царя нам доселе показывали? Нам выводили на позор царя шпалерного, с короной и державой под сусальным золотом, из- за которого выглядывал, для увеселения публики, балаганный шут... от которого в казарменных представлениях предостерегают зрителей первого ряда скамеек... Если вы прежде заглядывали в журналы, то убедитесь, что во мне не говорит обиженное самолюбие; меня не разругали, сколько знаю и видел по крайней мере, нигде...”[¹⁶² Там же, л. 7-7 об.].

Очень выразительно высказывается В.И. Даль в письме от 1 июня 1841 г. о своем отношении к Краевскому и его журналу: “Издатели Отечественных записок люди добрые, прекрасные, я с ними давно короток, я готов был принести малые силенки свои им на помощь так же охотно, как теперь вам, они платят мне двести рублей, за лист, но я отстал потихоньку (между нами!), потому что желудок у меня не варит того духа, который управляет издателями. Сначала я писал к ним, высказал чистосердечно все, что чувствовал и думал, что не идет благомыслящим, благородным людям руководствоваться такими правилами, таким духом; это жалкое подражание барону Брамбеусу, жалкое тем, что оно невольное, бессознательное; не поверили, не могли или не хотели отстать; язык почти хуже, чем был в Библиотеке: критика - хоть святых выноси; крючки, придирки, личности... Безбожным языком переведенные романы в пять, шесть томов печатаются сподряд - разве это журнал?”[¹⁶³ Там же, л. 9 об.]

В завершение Даль говорит о своих очень скромных авторских претензиях и желании иметь дело с “Москвитянином”, хотя обещанный гонорар здесь вдвое меньше, чем в “Отечественных записках”. Он готов получать свое “маленькое, но должное” и обещает: “Я полезу на нож за правду, за Отечество, за Русское слово, язык, за все истинное и изящное. Вслух я подобной вещи не скажу... но в письме, которое читать будут только жена моя и люди, с которыми я теперь говорю, Погодин и, может быть, Шевырев”[¹⁶⁴ Там же, л. 8.].

Вернувшись в октябре 1841 г. в Петербург, В.И. Даль увидел в литературном мире столицы картину довольно безрадостную. По этому поводу он писал Погодину: «...Здесь застой в словесности убийственный, скоро, даст Бог, прорастет плесенью. Журналы передают из рук в руки, продают, перепродают; издатели надрываются, подрываются и надуваются поочередно. Издание “Наших”, несмотря на заготовленные, очень хорошие - но не совсем русские - политипажи, даже на часть изготовленных статей, ждут у моря погоды, т.е. денег, и потому еще не печатаются”»[¹⁶⁵ Там же, л. 16.].