«Жидивьска вера полегчила…»

В вестибюле малеевского Дома творчества, в котором я тогда жил, мне бросилось в глаза объявление, приглашающее всех желающих принять участие в экскурсионной поездке на Бородинское поле.

— Поедем? — предложил я моему другу Жене Винокурову.

Женя был тяжел на подъем, но от возможности своими глазами увидать поле, на котором полтораста лет назад разыгралась легендарная Бородинская битва, отказаться не смог.

И вот мы с ним стоим в толпе экскурсантов на этом поле русской славы, воспетом Лермонтовым и описанном Львом Толстым, и экскурсовод, молодой человек с непроницаемым, как будто бы даже равнодушным лицом, во всяком случае, без тени каких-либо эмоций произносит такую речь:

— Мы с вами находимся перед могилой Багратиона. Собственно говоря, никакой могилы Багратиона здесь давно уже нет, потому что в 1923-м году по решению исполкома районного Совета депутатов трудящихся тело Багратиона, как верного царского слуги, было отсюда выкопано и зарыто где-то в другом месте. Где именно — неизвестно. При этом шпага Багратиона, украшенная драгоценными камнями, была украдена…

— Ты слышишь? — фальцетом крикнул мне оттесненный на другой край толпы экскурсантов потрясенный Женя.

— Слышу, сынку! — крикнул я ему в ответ.

Эту историю я припомнил несколько лет спустя, оказавшись в Алупке, в бывшем дворце графа Воронцова. Дворец был превращен в музей, и мы с женой, оказавшись поблизости, решили этот музей посетить.

Первое, что бросилось мне в глаза при входе в здание музея, был висящий на стене, писаный маслом портрет Воронцова.

Все-таки это благородно, — подумал я, мысленно сопоставив посмертную судьбу графа с посмертной судьбой князя Багратиона. — Все-таки «жидивьска вера полегчила», как любил говорить мой отец всякий раз, когда ему казалось, что большевистский режим мягчеет. Каков бы ни был граф Воронцов, но — как-никак — это все-таки его дом, выстроенный и обжитый им. И это справедливо, что при входе нас встречает портрет бывшего его хозяина.

Однако, подойдя поближе, я увидал, что под портретом бывшего хозяина дворца красуется надпись:

Полумилорд, полуневежда,

К тому ж еще — полуподлец.

Но тут однако ж есть надежда.

Что будет полным наконец.

Нет, — подумал я, вздохнув. — Все-таки «жидивьска вера» еще не «полегчила». А если и «полегчила» — так самую малость.