Капуста и бифштекс

Капустник – всегда БЕДНЫЙ ТЕАТР. Он противостоит богатому государственному театру (в котором, надо напомнить, мы все, капустные актеры, и работаем). Минимум реквизита, костюмировки, никакого грима – только намек, знак. Весь наш оркестр – рояль. Но за роялем настоящий виртуоз Юра Аптекман. Текст, ритм и мизансцены, жестко заданные режиссером, актеры, хорошо знающие текст и умеющие легко импровизировать в заданном ритме и мизансценах, и, наконец, особый зритель, умеющий оценить специфический стиль капустного театра. В капустнике мы смотрим на наш театр, на самих себя, а иногда на окружающую жизнь через особую призму, под очень острым углом. Зритель должен быть подготовлен к восприятию такого взгляда. Карикатура сама по себе не смешна – смешно, когда знаешь оригинал. Наш зритель знал.

А ну как читатель воскликнет: погодите-ка, этот ваш зритель, может, и есть Богема с большой буквы, которую вы нам тут расписывали! Там тоже говорили на каком-то особом, непонятном другим языке. Но там вы иронизировали, а тут вроде восхищаетесь. Нестыковочка получается! А? – Попался! Сам чувствую, что попался. Можно, конечно, грубо отрезать – это, дескать, диалектика, единство противоположностей, и точка! Прения закрыты.

Но слишком давно мы знакомы, дорогой мой читатель, чтобы мог я себе позволить такое с тобой обращение. Попробую объяснить. Про наше общество только говорили, что оно едино, монолитно и т. д. А на самом-то деле оно слоистое. Слои разные, но соприкасаются, налипают друг на друга. Так что Богема тогда отчасти была элитой, а элита отчасти была Богемой. Как бы это посовременнее выразить? Вот сейчас, к примеру, случается, видишь человека в нейтральной обстановке, допустим в лифте вместе едем, смотришь и думаешь про себя: сантехник, наверное, кончил рабочий день и переоделся в штатское. Выходим с ним на одном этаже, а к нему толпой бегут и в пояс кланяются.

И чего-то все просят. Оказывается, всеобщий благодетель и спонсор. Или еще: сидишь в столовой какого-нибудь умственного учреждения. Ешь, а что еще делать в столовой? Глядишь на человека и думаешь, как же это угораздило его сюда попасть прямо из тюрьмы? Явный уголовник. А он суп докушал и протягивает тебе визитку. Оказывается, он – Владимир Никифорович, Президент Академии каких-то совершенно новых наук и почетный доктор Пенсильванского университета. Ну, жмешь ему руку в смущении, а на руке и вправду врезано синей татуировкой: «Володя». У вас, наверное, тоже такие встречи бывали? Ну и что? Ничего, живем! Это особенность России – слоистый пирог, причем еще перевернутый горелой коркой кверху. А в те времена, когда мы капустники играли, при всей фальши и маразме и железном занавесе существовал такой все-таки неуголовный слой, который назывался интеллигенция. А в нем был подотдел под названием «художественная интеллигенция». Вот она-то и была нашей публикой.

Стараюсь не брюзжать, но хотя бы кратко не могу не отметить: превращение капустного жанра в сверкающее шоу с многотысячной аудиторией, как и превращение работников искусств в участников всеобщей презентации периода рыночной экономики, есть все-таки в некотором смысле мутация, превращение одного явления в какое-то совершенно иное.