Диверсионные отряды и группы НКВД в битве за Кавказ

В годы войны мне приходилось принимать участие в разработке решений по военным вопросам. Особенно важными в этом плане были мои контакты с начальником штаба ВМС адмиралом Исаковым и офицерами Оперативного управления Генштаба.

В августе 1942 года Берия и Меркулов (при этом разговоре присутствовал также Маленков) поручили мне экипировать всего за двадцать четыре часа 150 альпинистов для ведения боевых действий на Кавказе. Как только альпинисты были готовы к выполнению боевого задания, Берия приказал мне вместе с ним и Меркуловым несколькими транспортными самолетами вылететь из Москвы на Кавказ. Перелет был очень долгий. В Тбилиси мы летели через Среднюю Азию на «С-47», самолетах, полученных из Америки по ленд-лизу. Наши операции должны были остановить продвижение немецких войск на Кавказ накануне решающего сражения под Сталинградом. Первую посадку мы сделали в Красноводске, затем в Баку, где полковник Штеменко, начальник кавказского направления Оперативного управления Генштаба, доложил об обстановке. Было решено, что наше специальное подразделение попытается блокировать горные дороги и остановить продвижение частей отборных альпийских стрелков противника.

Сразу после нас в Тбилиси прибыла группа опытных партизанских командиров и десантников, руководимая одним из моих заместителей, полковником Михаилом Орловым. Они не дали немцам вторгнуться в Кабардино-Балкарию и нанесли им тяжелые потери перед началом готовящегося наступления. В то же время альпинисты взорвали цистерны с нефтью и уничтожили находившиеся в горах моторизованные части немецкой пехоты.

Наши собственные потери были также велики, потому что альпинисты зачастую были недостаточно подготовлены в военном отношении. Их преимущество было в профессионализме, знании горной местности, а также в активной поддержке со стороны горцев. Только в Чечне местное население не оказывало им помощи.

На штабных совещаниях в Тбилиси, проходивших под председательством Берии, главного представителя Ставки, я часто испытывал затруднения и терялся, когда речь шла о чисто военных вопросах. Как-то я попытался переадресовать их Штеменко и сказал, что некомпетентен в военной стратегии и тактике. Берия оборвал меня. «Надо серьезно изучать военные вопросы, товарищ Су-доплатов. Не следует говорить, что вы некомпетентны. Вас пошлют на учебу в военную академию после войны». После войны я действительно поступил в академию и в 1953 году, накануне ареста, окончил ее.

Очень тяжелые бои произошли на Северном Кавказе в августе и сентябре 1942 года, когда я там находился. Наше спецподразделение заминировало нефтяные скважины и буровые вышки в районе Моздока и взорвало их в тот момент, когда к ним приблизились немецкие мотоциклисты. Меркулов и я следили за тем, чтобы взрыв произошел строго по приказу, и присоединились к нашей диверсионной группе, отходившей в горы, в последний момент. Позже мы от нашей дешифровальной группы получили сообщение из Швеции: немцы не смогли использовать нефтяные запасы и скважины Северного Кавказа, на которые очень рассчитывали.

Однако разнос, которому мы подверглись за успешные действия, надолго мне запомнился. Когда мы вернулись в Тбилиси, Берия сообщил, что Сталин объявил Меркулову, заместителю Берии, выговор за неоправданный риск при выполнении операции по минированию: он подвергал свою жизнь опасности и мог быть захвачен передовыми частями немцев. Берия обрушился на меня за то, что я допустил это. В ходе немецких налетов несколько офицеров из Ставки, находившихся на Кавказе, были убиты. Член Политбюро Каганович получил во время бомбежки серьезное ранение в голову. Ранен был и адмирал Исаков, а один из наших наиболее опытных грузинских чекистов, Саджая, погиб во время этого налета.

Опасения, что Тбилиси да и весь Кавказ могут быть захвачены врагом, были реальны. В мою задачу входило создание подпольной агентурной сети на случай, если Тбилиси оказался бы под немцами. Профессор Константин Гамсахурдиа (отец Звиада Гамсахурдиа) был одним из кандидатов на пост руководителя агентурной сети в Грузии. Он являлся старейшим осведомителем НКВД. К сотрудничеству его привлек еще Берия после нескольких арестов в связи с инкриминировавшимися ему антисоветскими заявлениями и националистическим сепаратизмом. По иронии судьбы перед войной он был известен своими прогерманскими настроениями: он всем давал понять, что процветание Грузии будет зависеть от сотрудничества с Германией. Мне захотелось проверить эти слухи, и я, заручившись согласием Берии, вместе с Саджая провел в гостинице «Интурист» беседу с профессором Гамсахурдиа. Мне он показался не слишком надежным человеком. К тому же весь его предшествующий опыт осведомителя сводился к тому, чтобы доносить на людей, а не оказывать на них влияние. И еще: он был слишком занят своим творчеством. (Кстати, он написал биографию Сталина на грузинском языке.) В целом это был человек, склонный к интригам и всячески пытавшийся использовать в своих интересах расположение Берии: оба были мегрелы.

Посовещавшись с местными работниками, мы пришли к выводу, что Гамсахурдиа лучше использовать в другой роли. Главная же роль отводилась Мачивариани, драматургу, пользовавшемуся и Тбилиси репутацией солидного человека. Он был известен как безукоризненно честный человек, и мы спокойно доверили ему крупные суммы денег, а также золотые и серебряные изделия, которые в случае надобности можно было использовать на нужды подполья.

Много позже один из моих сокамерников, академик Шария, помощник Берии, отвечавший за партийную пропаганду в Грузии, рассказал мне, что впоследствии Берия потерял к Гамсахурдиа всякий интерес. Тот, однако, оставался в Грузии весьма влиятельной фигурой — своего рода иконой в мире культуры. Известно, что Сталин лично запретил его арестовывать. В 1954 году, когда Берия был уже расстрелян, грузинские власти захотели отделаться от Гамсахурдиа, и местный КГБ обратился в Москву за санкцией на его арест как пособника Берии, который сделал себе политический капитал на личных связях с врагом народа. Как мне рассказывал писатель Кирилл Столяров, изучавший события 1953–1954 годов, Гамсахурдиа хотели обвинить в том, что по указанию Берии он шантажировал представителей грузинской интеллигенции, принуждая их устанавливать тайные связи с немецкой спецслужбой. Именно за это, утверждали его обвинители, он получил в годы войны от Берии и Микояна крупные денежные суммы и американский «виллис».

По словам Шария, в конце концов Гамсахурдиа оставили в покое: насколько мне известно, умер он своей смертью в Тбилиси в 70-х годах. Его сын стал первым президентом независимой Грузии, в 1992 году был свергнут и в конце 1993 года, как сообщалось, покончил жизнь самоубийством.

В 1953 году Берию также обвиняли в том, что он нанес ущерб нашей обороне во время битвы за Кавказ. Тогда же за связь с Берией был уволен из армии Ште-менко. Но раскручивать вину Штеменко не стали в интересах правящей верхушки. Маршал Гречко, тогда заместитель министра обороны, во время войны сражался на Кавказе под началом Берии. Понятно, что обвинения в адрес Берии бумерангом ударили бы по высшему военному руководству. Вот почему в сообщении для прессы приговор над Берией не включал обвинений в измене в период битвы за Кавказ.

Саджая погиб во время бомбежки, а Штеменко о хороших отношениях со мной не упомянул, так что я не подвергся допросу в связи с обороной Кавказа по делу

Берии. Позднее мои следователи вообще потеряли интерес к этому, хотя мне и приходилось слышать от них замечания, что я незаслуженно получил медаль «За оборону Кавказа», так как вместе с Берией занимался обманом советского правительства.