служанка этих господ (сон)

В таких местах всегда жарко. Мандолины… лимоны… кто пьет вино, кто пляшет с девушкой под мандолину… а вот дорожка, ведущая в парк. Следуем по ней и, поскрипывая песком, шагаем в направлении дома. Ни садовника по пути, ни сторожа. В начале прошлого века жили куда беззаботнее нас. Никакой охраны.

Остро пахнут южные деревья и травы. Возможно, в ветвях висят плоды, какие-нибудь именно лимоны, но в темноте они заведомо не видны, не стоит и напрягаться. Хрустнула ветка; хочу я или не хочу себя проявить? Я еще не решил. Южные ночи, тут черт ногу сломит. Никакой луны, но дорожка светлого песка все же заметна, песок выручает.

А вот и тусклый свет. Это окна. Идем на окна. Свет слабый, поскольку, видимо, пользовались еще свечами. Или у них уже есть электричество?

Тут, у самого дома, светлее. Терраса чуть выше сада, на террасе стоит дом. Остекленные крупные двери на террасу закрыты. Можно подойти и взглянуть. На первый взгляд, там мечутся люди, отбрасывая резкие тени.

Нет, там мечется только один человек! Он находится у камина, а у самых дверей террасы, по ту сторону от меня, горят на столе свечи. Пять?

Десять? Так вот, человек мечется между камином и свечами, и все эти огни усугубляют каждое его движение, потому зрительное впечатление такое, как будто множество людей бегут, дерутся и при этом жестикулируют экспрессивно, как водится у итальянцев. Ведь каждый русский знает, что итальянцы жестикулируют от избытка страстей. Не правда ли, мы знаем?

Он не один. Мне удается, прильнув к стеклам, обнаружить, что он не один. Кроме него подле камина находятся еще трое. Две женщины и один неподвижный мужчина. Все они расположились в креслах.

Что он говорит? Он ничего не говорит, он издает звуки. Он воет музыку! Воет.

Кто-то идет. Это молодая женщина. Белый передник поверх черной мини-юбки и блузки темного цвета, но какого – неясно. Она подошла и тоже заглянула в дом. Улыбнулась. Кивнула мне:

– Добрый вечер, синьор!

– Добрый вечер, синьорина!

– Я служанка этих господ. Они не могут говорить. Во всем остальном они прекрасные люди. Они могут спать и плакать. Еще они не могут есть, – женщина улыбнулась, – что значительно облегчает мою работу. Ведь если бы мне пришлось кормить четверых, о, я была бы все время занята! Сейчас я пришла уложить их в постели. – Она порылась в сумочке и достала ключ. Вставила его в замок. – Вы хотите войти со мной? Хотите посмотреть на них поближе? Советую зайти. Они такие милые! К тому же очень известны во всем мире. Вы потом сможете рассказать вашим близким, что Вы с ними познакомились.

– Да, я войду с Вами. Собственно для этого я и пришел.

Она открыла дверь, и мы вошли. Пламя свечей дружно отпрянуло от нас к камину. И за нами влетели сотни бабочек и насекомых. Все они ринулись к свечам, так как давно замыслили умереть и ждали только случая, чтобы сделать это.

Человек, метавшийся у камина, остановился. К нам обратилось его внезапно нахмурившееся лицо. Из кресел ко мне вопросительно обратились еще два женских и одно мужское лицо.

– Я привела к Вам замечательного посетителя. Это человек из сада, он наблюдал за Вами, заглядывая с террасы. Прошу Вас, улыбнитесь ему. Я Вас представлю ему.

Она подвела меня к метавшемуся только что у камина человеку. Он оказался высоким, у него были очень густые усы; одет он был в длинный сюртук, похожий на пиджак, но не пиджак.

– Познакомьтесь, – сказала мне женщина-служанка. – Пожмите ему руку. Его зовут синьор Горки. Но порою я не уверена в этом, может быть, это синьор Нитцше, который сидит вот там в кресле, они очень похожи, я различаю их только по росту, когда они стоят рядом. Считайте, что этот синьор – синьор Горки.

Мы пожали друг другу руки. Рука у Горки была в меру теплая, скорее дружеская на ощупь.

– Пройдемте дальше.

Мы повернулись к одному из кресел, занятому женщиной. Сзади нас Горки издал «Траля-ляля-ляля! Траля-ля-ля!». Я обернулся. У него был довольный вид. Он подмигнул мне.

– Эту даму зовут Лу Саломе. Несмотря на совсем нерусское имя, эта дама русская, как и синьор Горки. Но они не образуют пару с синьором Горки. Она образует пару с синьором Нитцше, сидящим вот там, поодаль.

Она указала в глубину комнаты. Дама, тоненькая и коротко остриженная, улыбнулась нам. А из самого дальнего кресла раздался приветственный вой. Мужчина, сидевший в кресле, привстал, лицо его вышло из тени, попало в пространство света, источаемого свечами. Стало ясно, что служанка права, лицо и усы синьора из кресла были копией лица синьора Горки, того, что бегал у камина. Это не удивительно, поскольку широко известно, что синьор Горки подражал синьору Ницше и в ношении усов и в образе мыслей. Вот он и стал вторым синьором Нитцше. Либо оба они – синьорами Ництше. Либо оба – синьорами Горки… Мы сделали десяток шагов, и я пожал руку вставшему из кресла Нитцше. Рука оказалась холодной, твердой, но влажной.

– Вы не находите, Фридрих, что носите чрезвычайно странную и многоговорящую фамилию? – спросил я. – Нитцше звучит для русского уха как «Нет же», «Ниет же». Ваша фамилия созвучна тому духу отрицания, который бушует в Вас.

Нитцше улыбнулся из-под усов и кивнул. И кивнул еще раз.

– Поразительно! – сказала служанка. – Он Вас слышит и понимает. Обычно он не понимает людей.

– Здесь бывают другие люди?

– Очень редко. Он их не слышит. Даже не смотрит на них. Вас он услышал.

Я задал ему еще один вопрос, близкий к первому. Ництше уже следил за мной, ожидая вопроса.

– Знаете ли Вы, синьор, что Вас сверг с Вашего трона Ваш соотечественник, господин Гитлер?

Я имею в виду вот что: до появления господина Гитлера Вы считались самым главным Дьяволом-соблазнителем европейской культуры. Но Вы остались теоретиком и никогда даже не попытались реализовать Ваши цели. Герр Гитлер взял в руки свастику и выкосил часть населения Европы, испугав и изумив ее на века вперед. Он преодолел Вас. Вы знаете, что Вы давно уже не тиран Ассирии мысли?

Нитцше холодно кивнул один раз. И посмотрел на меня, как мне показалось, с ненавистью. В этот момент к нему подошла дама в черном, до сих пор населявшая третье кресло. Из-под полей низко надвинутой шляпы рассерженно сверкали белки ее затененных глаз. Она полуобняла Нитцше и погладила ему то место на груди, где под сюртуком должно было находиться сердце. Они отошли к дверям в сад. Не тем, через которые вошли служанка и я, но противоположным им.

– Это баронесса, – сказала служанка. – Она спутница синьора Горки, но часто путает мужчин и уходит спать с Нитцше.

– Они спят друг с другом как мужчина и женщина, либо просто спят в одной комнате?

– Они просто спят в одной комнате.

– А что делают в это время синьор Горки и Лу Саломе?

– Они послушно спят в спальне синьора Горки.

– Спят – спят?

– Нет, просто спят.

– Тут пахнет… – Я втянул в себя воздух. Выпустил. Попробовал еще раз. – Тут пахнет как в музее. Возможно, нафталином.

– Вы правы. Я использую нафталин…

– Может быть, откроем дверь в сад?

– Но налетят насекомые…

Мы прошли к Нитцше и баронессе, и служанка открыла дверь своим ключом. Пара не обратила на нас никакого внимания.

Ворвались не только насекомые, но и запахи, резкие и тревожные, и звуки, шум ветра в кронах деревьев, слабый треск какой-то в отдалении.

– Они никогда не пытаются выйти в сад?

– Нет, они никогда не пытаются выйти в сад. У меня сложилось впечатление, что они не видят и не слышат сада. Что им оставлен только этот дом, а за его пределы они не могут отлучаться.

– Ссорятся ли они?

– Да, это бывает. Кричат. Плачут даже. В особенности синьор Горки. Он много плачет. Возможно, плач доставляет ему удовольствие.

Сзади на мое плечо легла рука. Обернулся и увидел – синьора Лу.

При ближайшем рассмотрении молодая женщина оказалась похожей на мою любовницу, Фифи.

– Что Вам, синьора?

Женщина взяла мое лицо обеими руками и стала гладить его. Вначале нежно, но движения все убыстрялись. Мне стало не по себе, я вырвался. Служанка уже держала женщину за руки:

– С ней это бывает.

– Что Вы себе позволяете?! – сказал я строго той, кто был назван мне как Лу Саломе, но напоминал мне мою любовницу.

Она спрятала лицо в ладони и вдруг заплакала.

– Ну вот этого уже не надо делать, синьора! – Служанка обняла женщину за плечи и увела к креслу. Усадила. – Она очень любит новых мужчин, – сказала служанка, подойдя ко мне. – Не судите ее строго.

К нам приблизился синьор Горки и зло завыл в нашу сторону. Усы его дрожали всей массой.

– Он в негодовании. Осуждает вас. Заступается за синьору Лу. Сейчас заплачет.

Действительно, синьор Горки отвернулся от нас, задергал плечами и заплакал. Служанка протянула ему платок, и когда он отказался взять его, развернула Горки лицом к себе и силой промокнула ему лицо. Затем повернулась ко мне:

– Это все Вы, – сказала она. – Вы их всех расстроили! Нужно было вести себя сдержаннее…

– Они все мертвые, да?

– Ну конечно, – вздохнула служанка. – Мертвые.

– И Вы тоже?

– И я тоже.

– Но Вы разговариваете со мной. А они не могут.

– Невелико чудо, – буркнула служанка. – Я просто молодая мертвая, а они старые. Когда я нанялась к ним на службу, они еще умели говорить.

– А как они Вам платят? Не в евро же? Зачем мертвому евро, не важнее опавших листьев с деревьев…

– Они платят мне снами. Снами очень хорошего качества, в которых я чувствую себя живой. Они платят мне очень хорошо, живыми ощущениями, потому я их и терплю, ведь они бывают очень капризными. Сегодня они заплатят мне сном, в котором будете Вы. И мы окажемся в постели. И Вы будете меня обслуживать.

Она захохотала.

– Какой ужас!

– А Вы как думали! Вы придете ко мне, и я высосу Вас как суккуб. Вы о суккубах знаете?

– Когда сидел в тюрьме, ко мне приходили суккубы. Две разные дамы.

– Я ведь хороша, посмотрите внимательно! – Служанка стала в позу, в каких выходят модели на подиум.

– Хороша, – согласился я. – Они когда спать ложатся?

– В полночь.

– Я думал, на рассвете.

– Они что Вам, бесы что ли?! Это порядочные люди. Баронесса, дочь генерала, гений, великий писатель синьор Горки…

Как только служанка перечислила их, они все в полном составе сошлись к нам. И устроились вокруг на некотором расстоянии. Лица у них были злые.

– Чего они хотят?

– Стесняются, но хотят, чтобы Вы поужинали у них на глазах. А они посмотрят. И чтоб Вы вина выпили. Им-то эти удовольствия недоступны. Сами они не могут. Но им будет приятно.

– Пять мертвых вокруг, и я поглощаю ужин у них на глазах… Да у вас ведь и еды в доме нет?

– Есть вино и хорошие фрукты…

Через некоторое время я сидел за принесенным служанкой раскладным столом и разрезал грушу фруктовым ножом, похожим на заржавевший полумесяц. Нет, нож был похож на затуманившийся полумесяц. Вся труппа, почему-то я подумал, что они как труппа актеров, восхищенно глядела на мои действия. Время от времени я отпивал вино из старого бокала. Какое это было вино невозможно было определить, поскольку служанка принесла его в графине. Судя по количеству ярких сполохов, которые испускали под свечами грани графина, графин был хрустальный.

Глядя на их горящие глаза, я подумал, что если бы я не знал этих манекенов, я бы их боялся.

Все было хорошо. Однако они стали выть, глядя на меня, и это выливавшееся невообразимо дикое пение вынести было трудно, хотя я и понимал, что таким образом они выражают свои эмоции.

По окончании моего фруктового ужина (грушу я не доел, но еще съел несколько треугольников ароматной дыни) служанка стала разводить великих людей по их комнатам. Точнее, она заявила мне, что готова разводить их по комнатам. Произошло это следующим образом. Я еще сидел, держа в руке испускающий сполохи бокал с красным вином, когда она стала рядом со мной, ее мини-юбка оказалась на уровне моего лица и прокричала, так как великие люди продолжали выть, она прокричала:

– Им пора спать, синьор, а Вам пора уходить! А то они начнут безобразничать.

– Что они делают, когда безобразничают?

– Все, что обыкновенно делают духи; будут летать по залу, могут попытаться разыграть Вас или напугать, они ведь духи, а духи любят немного припугнуть живых.

– Как Ваше имя, умница?

– Челита.

– Ай-яй-я-яй! / Зря не ищи ты – / В деревне нашей, / Право же, нет / Другой такой Челиты! – пропел я.

– Откуда Вы знаете нашу песню? Это наша деревенская песня.

– В моей стране она часто звучала по радио. Это тарантелла?

– Ха-ха! Тарантелла имеет более быстрый ритм. Это когда человек движется, как будто ему под одежду попал тарантул. Ха-ха-ха!

– Такая веселая девушка, а надо же, неживая!

– Быть духом ничуть не хуже, чем быть живой. Сегодня ночью Вы в этом убедитесь. Не забывайте, что я приду к Вам, уж я Вам покажу, что такое итальянские девушки!

– Как долго Вы у них служите? – кивнул я на группку великих людей, тем временем перебравшуюся к камину. Возможно, им стало холодно, несмотря на то, что в зале было жарко натоплено, да и за окнами было не менее жарко.

– Долго. Я приняла на себя заботу о них после того, как предшествовавшая мне служанка поссорилась с ними.

– Я понимаю. У духов всегда вечность, вам не до календарей. Хорошо. А сколько всего сменилось служанок после того, как господа приняли такое состояние?.. Стали духами.

– Мне сообщили, что я не то восьмая, не то десятая. Впрочем, разве это важно?

– Совсем неважно, – согласился я.

– Ну вот.

Челита повернулась к великим людям. Хлопнула в ладоши.

– Внимание, господа! Мы отправляемся спать. Вы уже выбрали себе пару на эту ночь?

Синьор Горки? Синьор Нитцше? Синьоры? Если вы выбрали, возьмите друг друга под руки и подойдите попрощаться с нашим гостем. Он отлично развлекал нас сегодня.

Учтивые и вдруг ставшие элегантными как дорогие музыкальные инструменты Нитцше и Горки, имея каждый на сгибе локтя любимых дам, подошли, поклонились слегка. Ну, наклонили головы в мою сторону.

Я встал и сделал то же самое.

– Начинаем движение, господа! – воскликнула Челита и прошла мимо меня, прошипев: – Вам туда нельзя, и не вздумайте. Живым вход воспрещен!

– Я Вас еще увижу?

– Я приду к Вам ночью в гостиницу, я же сказала!

Процессия удалилась, втянулась в большие двери в центре зала, давно уже возбуждавшие мое любопытство.

Челита закрыла двери передо мной, победоносно улыбнувшись.

– Живым вход воспрещен! – еще раз прошипела она.

Только в этот момент я заметил, что служанка очень высока ростом. Где-то около двух метров.

Я еще некоторое время послонялся по залу. Допил вино в графине. Постоял у книжных шкафов. Большая часть книг темнела дорогими переплетами. Однако я обнаружил там и несколько моих собственных книг во французском переводе. Я подумал, что духи ведь читают на всех языках одинаково хорошо. Признаюсь, мне было приятно обнаружить мои книги у столь великих и прославленных людей.

Через некоторое время я выскользнул из дома в темноту. Уже в саду оглянулся. Свечи догорели, но, видимо, еще теплился камин, потому что присутствовало красное пятно в силуэте темного дома. В свою гостиницу я добрался нескоро, так как пару раз заблудился по пути. По дороге о мое лицо разбивались ночные бабочки.

Приходила ли, как обещала, ко мне прекрасная служанка Челита?

Приходила. Но я умолчу о состоявшемся между нами сражении.