ЧЕРНОКОЖИЙ ДЖИ-АЙ

Роберт Ролс

Стрелок

1-я кавалерийская дивизия

Тайнинь

Начало 1969 г. ? начало 1970 г.

Я провел неделю в Анкхе, где прошел короткий курс подготовки, через который в 1-й кавалерийской пропускают тех, кто в первый раз приезжает в страну, а потом развозят по подразделениям. Моё располагалось в провинции Тайнинь. Я ничего особенного не ожидал, когда туда прибыл, но всё там оказалось совсем-совсем по-своему. Это была ЗВ у подножия горы Черной Богоматери.

В первую же ночь меня послали на НП,[75] и мне в жизни не было так жутко, как тогда. Подумалось: «Как же я тут год продержусь?» Слишком много всего и сразу, в общем. Первая ночь выдалась для меня напряжной. Я просто нутром этот напряг ощущал. Было хуже, чем заключенному в тюрьме. Залегли мы там, лежим. Я и подумал: «Если конговцы придут, нам первым крышка».

А вьетконговцы сидели как раз на той горе. На самой вершине была американская радиоточка, вьетконговцы кишели по всей горе сверху донизу, а мы были у её подножия.

По утряне смотрю — вертолёты садятся, и думаю про себя: «А этим-то какого черта тут надо?» Нам сказали, чтобы мы в них залезали. Я подумал: «Во как, в тыл полетим». А нас завезли прямо в джунгли и выбросили. Я конкретно офигел. Я ж в первый раз, понял, а вертолёт такое вытворяет, и я так боялся, что выпаду, потому что тащил две мины для миномёта. Высадился наконец, и начали мы ходить на операции «найти и уничтожить».

Прямо перед тем, как в первый раз вступили в перестрелку, никто мне не сказал, что там есть наш НП. Я что-то там услыхал и взорвал «клеймор» со своего НП. К счастью, никого не убило. Я схватил свою М16 и открыл огонь. На следующее утро меня вздрючил ротный. Но я-то не знал. Тебе-то ничего не говорят. Просто послали туда, и всё.

У нас шли перестрелка за перестрелкой. Я впервые попробовал смерть на зуб. После перестрелок её можно было унюхать. Притаскивали ребят, завернутых в пончо, в те самые зелёные пончо. А уж как в вертолет их загружали ? было о чём задуматься… Их просто зашвыривали в вертолет, а прямо на них ставили пустые ящики от прошлого подвоза. Видно было, как торчали ноги этих ребят. Я видел их тропические ботинки. Меня от них кошмары мучили. Эти ребята до сих пор у меня как перед глазами… В то утро я разговаривал с одним. Его звали Джо Кокэхэм, он был из Нью-Джерси. Там просто все грузы на него составили и улетели. Помню, как кто-то обсуждал это: «Как, интересно, его семье будет узнать?» И я сказал: «За что же мы тут воюем-то?»

В день рожденья Хо Ши Мина, 19 мая 1969 года, я был ранен в засаде. Меня задело под подбородком, над глазом, и в ногу попало. Ну, ладно. Меня отправили в Тайнинь. Дальше этого места от передка я не попадал. Взяли меня и заштопали. Когда швы зажили, нитки вытащили и послали обратно в часть. К тому времени у меня в голове как будто что-то оборвалось. Я начал писать домой всякие письма о том, что делать с моими вещами, вроде как завещание составлял. Потому что было у меня предчувствие, что я уже не вернусь.

Но я постоянно читал двадцать третий псалом. Как там говорится? — «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что я самый крутой чувак в долине этой». И так без конца.

Когда уж немного оставалось до «дирос», или как там это называется, когда возвращаешься в Штаты, иногда я жалел, что не погиб раньше вместе со своими корешами. Я думал: «А дома-то чего хорошего?» В общем, жена от меня ушла.

Женился я за пару месяцев до призыва, мне сказали, что не успели разобраться с бумагами, а то бы я под призыв не попал. Надо было бы раньше. Я года полтора в категории «1-А» ходил. Я тогда попробовал поступить в колледж ? там всякие странности творились с поступлением, попытался вступить в национальную гвардию, но у них все места были заняты. Я работал в компании «Кливленд электрик иллюминейтинг компани». Когда я вернулся, всё изменилось. У меня сейчас такое отношение к жизни… Качусь себе на халяву. Иногда я ухожу в прошлое, и люди иногда не могут меня понять. Я сижу в одиночестве и просто размышляю. Пытаешься с кем-нибудь поговорить об этом ? а они думают, что ты с ума сошел или глюками страдаешь. И они готовы тебя в смирительную рубашку засунуть, или ещё чего в этом духе. Потому и хожу я на собрания ветеранских групп, что устраивают сейчас по средам. Я просто сбрасываю напряг, который накапливается внутри.

Туда человек пятнадцать ходят, всех рас. И мы просто сидим там и рассказываем, кому как живётся. Просто выкладываем, кто что думает. Типа о том, что конгресс и Соединенные Штаты могут сейчас тратить миллиарды и миллиарды долларов на то, чтобы привозить сюда вьетнамцев, но неспособны даже создать систему с финансированием из бюджета Администрации по делам ветеранов или ещё откуда, чтобы помочь вот таким вьетнамским ветеранам, которые реально впали в прошлое десятилетней давности. То есть можно просто взглянуть на некоторых и сразу же понять, что они… Что их тут нет.

Большинство ребят в этой группе служили в пехоте, «зелёных беретах», морской пехоте. На днях пришёл один парень. Он там руку потерял, он там ногу потерял. И вот сидим мы на собрании, беседуем, и он говорит мне, что против вьетнамцев ничего не имеет. А я ему, просто посмотрел на него: «Слышь, да ты, наверно… Может, тебе обратиться кой-куда? Ты без руки и ноги остался, и говоришь, что против них ничего не имеешь?»

Когда я замечаю на улице вьетнамца, я перехожу дорогу и иду по другой стороне улицы. Есть они в западной части, в основном в центре живут. Иногда я бываю в центре, в пару книжных магазинов зайти, снастей для рыбалки купить, а их ведь по внешнему виду узнаешь, так ведь? Крыша едет, как от дури палёной.

Там, где мы воевали, были джунгли. Одни только джунгли. А ротные, все подряд, были этакого «ганг-хо» типа. Они были профессиональные служаки, а я просто на дух не выносил ни службу, ни того, на чём они стояли.

Во время начальной подготовки и на курсах пехотной подготовки они какой-то ерундой занимались. Всё на свете они обращали в шутки, типа «Доберёмся мы до старины Чарли Конга», и все такие прочие приколы прежних дней. Вместо того, чтобы учить нас деловито и всерьез, они всё занимались какой-то ерундой. Мы любили посидеть на лавочках, а они говорили: «Вот так на самом деле работает Чарли». Да не могли они мне рассказать, как на самом деле работает Чарли. Надо было самому туда съездить и испытать на себе, как на самом деле работает Чарли.

АСВ пыталась захватить ЗВ «Грант». Как раз тогда наш командир и погиб. Он был из профессиональных служак. Наш собственный вертолет погубил тридцать человек из наших. Мы были на выходе «найти и уничтожить», и нам видна была вся стрельба, что там велась. Мы знали, что там ЗВ «Грант». Ее в это время захватывали. Наши проблесковые огни были включены, и на той «Кобре» подумали, что это миномёт, поэтому эта штука проклятая спикировала и выпустила две ракеты. Ш-ш-шу-у-у! Я сидел в окопе, и ботинок одного парня упал рядом со мной ? вместе с ногой, что в нём была, срезало под верх ботинка.

Возвращаясь к подготовке: нам приказывали одно ? убивать. «УБЕЙ! УБЕЙ!» «В чём дух штыка?» «УБИВАТЬ!» Крыша ехала, как от дури палёной. Но было это просто не по мне, понял? Помню один случай, когда парень один, в такой он был депрессухе, что шёл-шёл по зарослям и говорит: «А я сегодня домой уеду». Я ему: «И как это ты уедешь?» Он: «Я сегодня домой уеду, понял? Я уже и думать не могу о всех этих убийствах и прочем». Ну, идет себе дальше. И тут же я слышу выстрел. Бум! Пах! Он прострелил себе икру, пуля прошла через ступню. И говорит: «Вот, наконец, и домой». Я поразмышлял ещё, не поступить ли так же и мне, чтобы уехать домой.

По большей части я проводил время один. Некоторые из тех, кто там был — наркоманы были, понял? Крыши у них были сорваны настолько, что они принимали наркотики. Добывали их у ребят, что приезжали из отпусков. Я боялся солдат АСВ, вьетконговцев, а тут ещё надо было бояться наших же ребят. Напряга слишком много. Откуда знать? — Вдруг вот этот парень под кайфом или ещё что, сидит над блиндажом, уснёт, придут вьетконговцы и тебя застрелят?

Я еще и с солдатами из АРВ поработал около месяца, под конец своего срока. Хорошо я тогда устроился ? убрался в тыл с ними работать. Они и цента не стоили. В бою эти ребята из АРВ всё бросали и убегали в тыл. Вот за что я терпеть их не могу, вьетнамцев этих. Век бы никого их них не видеть, потому что мы там за них дрались, а они нас постоянно обдирали. Воровали всякие вещи. Когда я приехал из отпуска, я привез четыре костюма из Гонконга. Когда багаж прошел через авиабазу Тансоннхут, я их больше не видел. Это все вьетнамцы.

После того как я вернулся из отпуска, я жил в одном районе Сайгона, который прозвали Soul Kitchen. В тех местах солдаты в самоволках ошивались с мама-санами и так далее. Я там потащился немного, и мне захотелось там и осесть, но меня поймала военная полиция и отправила обратно в часть. Я получил 15-ю статью,[76] но подумал: «Ну и что?» Слишком трудно и напряжно. Тяжело.

Чёрные обычно переплетали шнурок и обвязывали его вокруг запястья, и повсюду, где собиралось много чёрных, они обменивались таким жестом: «Власть чёрным!» Рукопожатий разных было шесть-семь. Это было примерно во времена Хьюи Ньютона и прочих. Но у тех, кто лазил по зарослям, у грантов, в общем, среди лучших друзей были белые ребята. Не было никакого расизма между ними и нами, ничего подобного. Такие дела творились в основном в тылу. А в джунглях все были равны. Расизма в джунглях не бывает. Мы спали все вместе, ели все вместе, дрались все вместе. Куда ещё ближе?

Я знал одного парня. Мог сказать, сколько раз в день он пописать ходил ? вот как хорошо его знал. Мы были реальными друзьями, понял? ? друзьями. Он был сицилиец, и я постоянно его подкалывал: «Слышь, как думаешь ? меня в семью возьмут, когда мы отсюда выберемся?» И так близко мы с ним сошлись, что он мог стать мне братом, но… Погиб он.

Я просто не могу… Иногда, понял?… Каждый раз, как говорю об этом, просто душа болит. Но с тех пор как стал ходить на эти собрания… Я думал, что никто меня и слушать не хотел. Но те ребята, они меня выслушивают. И если это чем-то мне помогает, то мне это нужно. Меня ведь так воспитывали, так говорили: «Если тебе что-то нужно ? сам добивайся». Именно это я и пытаюсь делать сейчас.

Когда меня призвали, я сказал себе: «Я поеду во Вьетнам помогать тамошнему народу выбраться. Все этого хотят». Но когда я туда попал, я подумал: «Сучары эти из АРВ отлёживаются в тылу, пока мы тут воюем».

Пока я был там, мой брак распался. Рухнул напрочь… Я вернулся домой и почувствовал, как он рушится. Я сказал: «Я понимаю, что я теперь не тот. Я не тот школьник, каким ты меня знала». Я в неё ещё в школе влюбился. Всё стало не так. Я сам изменился напрочь. Вспыльчивый стал. Да что там — озверел совсем. Иногда я захаживал в бары. Выпью стаканчик, тут кто-нибудь меня сынком обзовёт, и я сразу же рвусь с ним драться. Я ведь сражался целый год, вернулся в Штаты, а он после этого говорит, что я пацан. Ну чего ещё надо, чтоб заслужить уважение?

Не скажу даже, повезло мне или нет. Иногда мне кажется, что лучше бы я просто попёр себе напролом и погиб вместе с друзьями. Я там всё повторял: «Я сплю и вижу сны. Когда-нибудь я проснусь. Я проснусь». Но я так и не проснулся.

Меня мучают кошмары и испарина. Иногда я потею просто по-зверски. Жена говорит: «Что с тобой?» Обычно я придумываю чего-нибудь. Я ни разу не рассказывал о таких снах жене, потому что ей ведь не понять, понял? Она ведь всю жизнь на гражданке, и как ей это понять? Вот с кем я могу разговаривать, так это с ребятами из группы ветеранов или другим солдатом, прошедшим Вьетнам.

Например, устраивают они тут авиапраздник над берегом озера. Вчера я услышал — реактивный самолет летит. И звук мне послышался такой, как будто он бомбу сбросил. От этого снова глюк случился, вот что такое для меня смотреть на эти самолеты, потому что когда я чувствую, что скоро глюк найдёт, то я не знаю, что могу натворить. Поэтому я и сказал своей старухе: «Не, не пойду. Ты ? иди. А я не пойду». И не сказал ей почему. Отмазку придумал типа «хочу у матери дом покрасить».

Когда я вернулся в Штаты, меня отправили в Форт-Нокс. Мне оставалось несколько месяцев добить, вот меня и определили в похоронную команду. Тошнотворное дело, понял? Такую гнусь в этой армии США придумали — так они, к черту, всё обустроили. Там давался залп из двадцати одной винтовки холостыми, горнист был, почётный караул, ты при этом складываешь флаг с гроба и отдаёшь его матери или ребёнку, а офицер при этом говорит: «Нам очень и очень жаль, что ваш сын погиб, защищая свою страну». Понимаешь, я там был вместе с парнями, которые во Вьетнаме ни разу не были. Прямо перед похоронами они обычно расслаблялись, пиво пили, смеялись, почти перед самыми похоронами ? смеялись и хернёй страдали, а потом говорили чего-нибудь вроде этого родным убитого парня, которым приходилось переживать такую скорбь.

Однажды мы поехали в Пайксвилль, что в штате Кентукки. Родные сказали, что наше присутствие — лучше всего того, что они сами могли бы когда-нибудь сделать для сына. Они пригласили нас поужинать. В основном они были из Аппалачии. Пригласили нас к себе, мы поели, вот и всё. Но они просто не понимали… Я им ничего не сказал. Если бы пришлось, я бы сказал им: «Что было, то прошло».

А сейчас я одно могу сказать: помилуй молодое поколение.