«Атаман Фадеич» – быль, пьеса, либретто

1860-е годы – переломные в развитии России. Поэтому для русской литературы, чутко реагировавшей на все события в стране и стремившейся осмыслить происходящие процессы, эти годы характеризуются углублением интереса к отечественной истории, особенно к истории социальных движений. Исторические романы, исторические драмы, исторические поэмы в изобилии издаются книгами, заполняют страницы журналов, занимают (правда, и прежде тоже занимали) весомое место в репертуаре театров.

В ноябре 1864 года братья Достоевские напечатали в своем журнале «Эпоха» пьесу еще малоизвестного писателя Н. А. Чаева «Сват Фадеич». Пьеса была многозначительно посвящена знаменитому провинциальному актеру Корнилию Николаевичу Полтавцеву, имела подзаголовок «Предание в лицах», а эпиграф «Старина что небылица» как бы подчеркивал, что сюжет произведения не вымышлен автором, а взят из подлинного прошлого. «Действие, – по словам Чаева, – происходит зимою, в дальней, северной губернии», где творит суд и расправу благородный разбойник Иван Фадеевич. Время действия не обозначено, но по косвенным признакам можно конкретизировать его концом XVIII – началом XIX вв. Читатели «Эпохи» – костромичи не терялись в догадках, о какой «дальней, северной» стороне идет речь, и без труда сообразили, что в пьесе описана Костромская губерния. Во-первых, там называются селения Суемы, Закромы, Игрищи, Баклаево, упоминается река Солоница – и селения, и река находятся в Нерехтском уезде. Во-вторых, слишком памятен был всем костромичам – и властям, и просто обывателям – «атаман шайки станишников» Иван Фадеич, хозяйничавший всего полвека назад в лесах и на дорогах Нерехтского и Костромского уездов. В-третьих, многие знали и самого автора Николая Александровича Чаева, нерехчанина по рождению. Незаконный сын тамошнего помещика Нечаева, учившийся в Костромской гимназии двумя классами младше своего знаменитого собрата по перу Алексея Феофилактовича Писемского и тоже, вслед за ним, поступивший в Московский университет, только на юридический факультет, Чаев позднее служил в Риге, а потом в Москве хранителем Оружейной палаты и пробовал себя в литературе и драматургии. В 1862 году он опубликовал пьесу из событий русской истории начала XIV века «Князь Александр Михайлович Тверской». А вот теперь обратился к событиям недавней истории своего нерехтского края.

Сюжет пьесы, состоящий из трех действий, довольно прост. Кузнец Вакула любит дочь бурмистра Татьяну, но его ненавидит мачеха девушки. Сам же бурмистр хочет выдать дочь за сыщика, присланного исправником для поимки скрывавшегося поблизости разбойника Ивана Фадеевича, который не позволяет бурмистру грабить и притеснять односельчан. Вакула вынужден прибегнуть к помощи Фадеича. Тот заманивает сыщика в ловушку, вызнает его намерения, а затем приказывает связать. Затем он едет к бурмистру, ожидавшему вместо него исправника и обеспамятовавшему от страха, и сватает Татьяну. Бурмистр, боясь расправы, соглашается на брак дочери с кузнецом.

Даже из такого схематичного пересказа явствует, что Иван Фадеич – не заурядный разбойник. В пьесе подчеркивается, что он «ни одной души не погубил», «бедного, ни Боже мой, пальцем не тронет», помогает погорельцам. Когда-то он был жестоко наказан: «Вор торговый, с виселицы» – говорит о нем бурмистр, но сумел бежать из тюрьмы и скрывается целых 20 лет. Так долго Иван Фадеич смог избежать поимки лишь потому, что его укрывают крестьяне, которых он защищает от произвола властей. Из контекста пьесы можно понять, что Фадеич не разбойник, а народный мститель.

Но добродетельному разбойнику Чаев противопоставляет и прямодушного исправника Устина Ивановича. Он служит в уезде недавно, сменив старого – лихоимца, но уже успел заслужить уважительные отзывы крестьян. Прежде всего, он не берет взяток: «У этого исправника ни боже мой, – удивляется один из персонажей. – Писаришки побирают потихоньку, а сам, – не являйся лучше, – в шею вытолкнет». Если исправник пользуется услугами мужиков, то щедро их вознаграждает: «Леснику из Дементьева дал синенькую, мне тоже рублик пожаловал». Кузнеца, наведшего на бурмистра ватагу разбойников, он прощает: «Я взял его на поруки. Люблю молодца и в татарине». Автор неясно намекает, что самого-то Ивана Фадеича исправник ловит неохотно, по обязанности.

Едва ли стоит упрекать драматурга в идеализации. Лучшие и правдивейшие русские писатели XIX века создали немало образов честных и достойных всяческого уважения исправников, заседателей, квартальных. В самое время написания пьесы в глухом Ветлужском уезде Костромской губернии служил исправником из идейных побуждений однокашник Чаева по Костромской гимназии известный литератор и общественный деятель Нил Петрович Колюпанов, ни в малом не запятнавший на данной службе своей репутации бессребреника и правдолюбца. Однако такие люди были исключением – не они определяли тип провинциального чиновника. Это, конечно, понимал и сам Чаев, вложивший в уста Ивана Фадеича реплику относительно исправника: «Он сам-от барин на чести. Да один. Гляди вот, выживут другие-то».

Пьеса Чаева читалась легко, с интересом и была сценична. Она предназначалась для бенефиса К. Н. Полтавцева, и он постарался скорее получить разрешение на ее постановку, прибегнув к содействию А. Н. Островского. Тот в октябре 1864 года писал в Петербург Ф. А. Бурдину: «Полтавцев просил тебя похлопотать о комедии Чаева». В конце 1864 – начале 1865 г. «Сват Фадеич» с успехом шел в московском Малом и петербургском Александрийском театрах. Один из рецензентов писал: «По нашему мнению, «Сват Фадеич» – пьеса хорошая, серьезная, без бенгальских эффектов, пьеса, про которую с похвалою можно сказать, что «здесь русский дух, здесь Русью пахнет», ибо в ней действительно увидите русских людей не по чудным словам, а по их духу и характеру».

Александр Николаевич Островский в 1864 году сам работал над комедией «Воевода, или Сон на Волге», главный герой которой посадский Роман Дубровин вынужден бежать от притеснений воеводы в те же костромские леса и стать разбойником Худояром. Поэтому тема и демократическая направленность «Ивана Фадеича» была созвучна великому драматургу, а использованные в пьесе народные предания особенно близки. Островский заключил, что пьеса дает благодатный материал для создания на ее основе оперного либретто, куда можно органично вплести собранные в Щелыкове богатые фольклорные источники – песни, пословицы…

Работу над своим «Сватом Фадеичем» Островский начал в 1865 году. 3 декабря 1865 г. он посетил приехавшего в Москву Чаева – очевидно, тогда они окончательно согласовали условия переделки пьесы в оперное либретто.

Симптоматично, что Александр Николаевич обращался с авторским текстом Чаева очень добросовестно. Опытный литератор, он избегал, конечно, рабского следования сюжету пьесы, но сохранил ее остов и канву. Образ главного героя Ивана Фадеича у него обрисован более скупо, чем у Чаева, без каких-либо прибавлений. Вместе с тем Островский заметно усилил демократическую направленность пьесы. Фадеич в либретто предстает открытым заступником за крестьян, которые, в свою очередь, активно поддерживают его в борьбе с властями.

«Как за каменной стеной ты за нами. Знай, гуляй, Только нас не забывай», – поучает его один крестьянин. Но возможности крестьян ограничены. Островский ввел в либретто сцену, отсутствующую в пьесе, – беседу атамана с мельничихой. Та сетует:

«Нам житья за тобой, бедным сиротам, А беда за тобой ходит по пятам. Накормить, приютить мы тебя не прочь, От беды защитить нам тебя не смочь».

«Знать, тебе не уйти каменной тюрьмы, От людского суда не защита мы».

Чаев в своей пьесе не подчеркивал историческую обреченность борца-одиночки, каким, в сущности, являлся Иван Фадеич, наоборот, вырвав его из ситуации и противопоставив ему не систему власти, а одного доброго исправника, он как бы предлагает читателям и зрителям сделать вывод, что и в будущем атаман сможет благополучно расстраивать все козни против него. Фадеич Островского понимает свое конечное бессилие в борьбе с властями:

Как-то век дожить, домаяться,

Одолели власти земские,

Надоели злые сыщики,

Не дают покоя – отдыха,

Заложили все дороженьки.

Трактовка образа атамана, данная в оперном либретто, звучит исторически достовернее.

* * *

В своей пьесе Чаев намекал, что его Иван Фадеич имеет реального прототипа, о котором сохранились предания в Нерехтском уезде, где он подвизался в недавнем прошлом. Действительно, существование атамана с таким именем можно считать доказанным. В 1861 году в ряде номеров «Костромских губернских ведомостей» был опубликован пространный очерк редактора неофициальной части этой газеты Николая Абрамовича Полушина «Атаман Фадеич», написанный на основании извлеченного из архива судебного дела 1791 года. В очерке приводится подробная характеристика Ивана Фадеича.

Иван Фадеич по прозвищу Хабаров (фамилий крестьяне в XVIII веке не имели) родился в 1758 году в селе Осеневе Ростовского уезда (по соседству с Нерехтским уездом) и был крепостным князя Ивана Дмитриевича Трубецкого. До тридцати лет он крестьянствовал в своем селе и обзавелся семьею, но в 1788 году, видимо за неповиновение начальству, был сдан в рекруты. В июле этого же года Хабаров, доставленный с рекрутской партией в Москву, бежал оттуда в Польшу, но вскоре перебрался в Малороссию, где с год прожил у какого-то пана Ивана Корнеевича в местечке Чернополе. Соскучившись по жене, беглец решил, невзирая на опасность, вернуться на родину. Осенью 1789 года он пришел на ярмарку в Ростов и там встретил беглого односельчанина Луку Петрова, по прозвищу Жаркова. Однако в первый же день их обоих схватили и отправили под конвоем в Военную коллегию. После очередного побега Иван Фадеич укрылся сначала опять в Малороссии, а в ноябре возвратился домой. В своем селе он, разумеется, находиться не мог, поэтому обосновался поблизости, в селе Подозерье Нерехтского уезда. Пристанище он нашел у тамошнего пономаря Николая Семенова. Проведывать беглеца приходила из Осенева его жена, приносившая ему еду. Проведя так неделю, Иван Фадеич отлучился в Москву, откуда привел с собой в Подозерье старого знакомца Луку Петрова и еще одного беглого, рабочего с завода Сабанина в Екатеринбурге Семена Яковлевича Казанцева.

Очевидно, у скрывавшихся в Москве и вблизи ее беглых была целая организация с неплохо налаженной системой оповещения. Через некоторое время Хабаров стоял во главе целого отряда. К нему пришли беглые рекруты Иван Андреевич Чернов из приказных города Шуи, бывший посадский из Луха Алексей Михайлов, несколько местных крестьян.

Даже официальные следственные документы не отожествляют отряд Хабарова с обычной разбойничьей шайкой, а, наоборот, отмечают антикрепостническую направленность его действий. Следствие не обнаружило ни одного случая грабежа на дорогах, но подсчитало, что за два месяца отряд произвел настоящие нападения на три помещичьи усадьбы, действуя по призыву и с помощью местных крестьян.

Первый такой налет был проведен под самое Рождество 1789 году на усадьбу жестокого и жадного помещика Полозова в сельце Алексине. Наехали ночью. По словам дознания, «пошли к покоям того Полозова – начали ломиться в двери, и, отбив оные, товарищи его (Ивана Фадеевича. – В. Б.) вошли в горницы, а он стоял под окном, в кое малолетняя барышня того дома выскочила, но он ее обратно сунул. По входе в покой товарищей его, выбежал крестьянин и закричал, но Иван Чернов застрелил его из ружья до смерти, а прочих в сем доме бывших, связав, бросили в подполье». У Полозова «станишники», как их звали в деревнях, забрали денег 200 рублей серебром и 35 рублей медью – оброк крестьяне уплачивали обычно медными монетами.

В конце января 1790 года произошло новое нападение отряда на помещичью усадьбу. В деревне Кузнечихе Суздальского уезда проживала дворянка старая вдова Екатерина Мячина, превзошедшая своею алчностью всех окрестных помещиков. Ее собственные крестьяне люто ненавидели барыню. Они-то и призвали в Кузнечиху Ивана Фадеевича и его товарищей.

Как всегда «станишники» действовали внезапно, зная, что Мячина подготовилась к отражению нападения. «Подъехав к ее дому, Фома встал с товарищами на карауле, – гласят следственные материалы, – а он, Фадеев, с товарищами пошли в людскую избу, где, перевязав всех людей, вошли в покои, которые были отперты». Характерно, что Иван Фадеевич действовал в полном единении с крестьянами. Многочисленная дворня Мячиной не оказала ни малейшего сопротивления, хотя была вооружена – «разбойники» забрали в усадьбе два ружья, пистолет, тесак. Кто-то заранее отпер входные двери в барские комнаты. Наконец, упомянутый в документе Фома – это мячинский крепостной Фома Никитин, делегированный в отряд крестьянами.

Сама Мячина на следствии показала, что «разбойники, бив ее, приговаривали, что они приехали отнять у нее жизнь, за разорение будто бы ее крестьянина Макара с детьми за то, что бежал сын его, Макара – Петр».

Власти всполошились, начались поиски становища отряда Хабарова. В зимнее время тому трудно было укрыться. Поэтому атаман распустил своих товарищей, условившись встретиться с ними весной в Москве на Красной площади. Сам он не особенно заботился о собственной безопасности – известно, что Фадеич открыто появлялся в Нерехте и проводил в ней по полдня. Теперь же он, вместе с Лукой Жарковым, отправляется в Мологу, затем в Рыбинск и Ярославль. Проведя там восемь дней, они вернулись в Подозерье, к пономарю. Дом, однако, находился уже под наблюдением – полиция схватила всех его обитателей спящими. У атамана были взяты, среди прочего, ружье, пистолет и сабля.

Суд состоялся в 1791 году. Приговор был традиционно жесток: Ивана Фадеевича и его друзей постановили бить нещадно кнутом, выжечь каленым железом знаки на лбу и на щеках и отправить на каторгу в Сибирь.

Появление очерка Полушина связано с борьбой на местах вокруг проведения реформы по отмене крепостного права. Сама по себе публикация в 1861 году в официальной губернской газете большого сочувственного рассказа о вожаке неудавшегося крестьянского выступления против помещиков необычна. К тому же автор в заключительных словах очерка недвусмысленно и смело подчеркнул, кем он считает Ивана Фадеевича. Во Франции, пишет Полушин, во время революции 1739 г. были так называемые крестьяне – «поджигатели». И заканчивает: «И у нас на Руси были такие «поджигатели» в виде Фадеича, Разина, Пугачева и прочих». Перечень ошеломляющий!

Знал ли Н. А. Чаев об очерке Полушина? Вполне возможно, не исключено даже, что именно он натолкнул писателя на мысль написать пьесу. Но для разработки ее сюжета он использовал не материал очерка, а слышанные в детстве в нерехтской усадьбе предания о благодушном разбойнике. Недаром ведь и пьеса названа не «Атаман Фадеич», как очерк, а «Сват Фадеич».

Не приходится сомневаться, что Александр Николаевич Островский тоже знал о публикации в «Костромских губернских ведомостях». Именно в середине 1860-х годов, предполагая создать ряд исторических пьес, драматург заботливо концентрирует сведения по истории костромского края. Сделать это было ему несложно – в Костроме проживал его дядя, виднейший краевед Павел Федорович Островский, поддерживающий с племянником родственную переписку. Кроме того, костромичом же был другой его родственник, Павел Иванович Андронников, в 1850-х гг. редактор (до Н. А. Полушина), а потом постоянный автор неофициальной части «Губернских ведомостей». Александр Николаевич часто обращался к нему за консультациями. Зная о работе родственника над либретто, оба костромича-краеведа снабдили его номерами газеты с нужным очерком.

В пьесе Чаева очерк Полушина не оставил почти следа, но анализ текста либретто Островского показывает, что «Атаман Фадеич» был для него источником, откуда заимствованы данные о Фадеиче, как народном вожаке. Сообщение Полушина о сравнительно быстрой поимке атамана, который, согласно Чаеву, успешно ускользнул от преследования на целых двадцать лет, обусловил сквозивший в либретто мотив исторической обреченности крестьянского бунтаря.

Биография Ивана Фадеевича Хабарова осталась у Н. А. Полушина недосказанной, либретто Островского – не завершено, существует лишь его черновой вариант. Причин тут несколько. Драматург, кажется, так и не нашел композитора, который бы заинтересовался либретто. И сам он утрачивает к нему интерес, увлекшись работой над исторической хроникой «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», о которой в марте 1866 года писал Н. А. Некрасову, что «это составит эпоху в моей жизни». Завершение хроники, в свою очередь, вызвало недоразумение с Н. А. Чаевым. Тот в 1865 году написал собственную пьесу «Дмитрий Самозванец», которая была принята к постановке на сцене прежде произведения Островского. Ставить одновременно две одноименные пьесы было для дирекции театров затруднительно. Островскому пришлось приложить много усилий, чтобы добиться снятия со сцены московского театра драмы Чаева и замены ее своей хроникой. Это привело к охлаждению его отношений с Николаем Александровичем и сделало неудобным опубликование либретто.

Но костромская эпопея Ивана Фадеевича не завершилась его поимкой в 1790 году. Известный дореволюционный костромской краевед Иона Дмитриевич Преображенский (1857–1915) собрал сведения о его дальнейшей судьбе – записи сохранились в его архиве. Очевидно, краевед пользовался не только документальными источниками, но и опросил старожилов. Он записал, что Хабаров еще в молодости отличался непокорством, что, став атаманом, «не обирал бедных, а грабежи устремлял на купцов и помещиков, на дома последних устраивал ночные наезды». Подробнее излагаются обстоятельства ареста: «Только легли спать, наехало для поимки их многое число народа». Схваченный атаман дожидался суда в костромском остроге.

В начале XIX века Хабаров бежал из Сибири и вновь вернулся на родину. Но теперь он перенес свои действия в костромскую усадьбу Скалозубово и село Селифонтово, где нашел надежное убежище в доме мелкопоместного дворянина Ивана Панкратьева. Он по-прежнему не обижал простой народ и даже помогал нуждающимся, но его поступки утратили антикрепостническую направленность – атаман собрал шайку удальцов и грабил богачей большей частью на оживленном Галичском торговом тракте.

Иван Фадеевич благополучно избегал всех расставленных ему властями ловушек до тех пор, пока земским исправником Костромского уезда не был избран Ягнетев. Видя, что атамана просто так не поймать, новый исправник велел семифонтовскому соцкому вступить в его шайку и доносить о ее намерениях. Однажды Фадеич узнал, что по тракту из Костромы поедет богатый купец. Он решил поджидать его на десятой версте от Костромы у моста через речку Буян. Исправник незаметно разместил на опушке густого леса две роты солдат, а сам выехал переодетым вместе с купцом на паре. Когда повозка подъехала к реке, разбойники выскочили из-под моста. Тогда окружившие мост солдаты перехватили их, а Фадеич скрылся в выкопанной им пещере у реки. Разожгли костры, вход в пещеру раскопали. Атаман выбежал из нее с ножом, но исправник выбил у него нож из рук шашкой. Пойманного Фадеича наказали плетьми и вернули в Сибирь.

Записки Преображенского сделаны в прошлом веке. Что из них можно проверить сейчас? По-прежнему Галичский тракт, залитый ныне асфальтом, пересекает на одиннадцатом километре ложбина, в которой течет совсем уже узкая речка Буянка. Старожилы рассказывают, да и по документам видно, что по сторонам тракта стоял густой «Посадский» лес, вырубленный на отопление Костромы в годы Великой Отечественной войны.

Теперь исправник Ягнетев. Александр Петрович Ягнетев, из отставных военных, храбрый участник войны 1812 года, действительно был исправником Костромского уезда до 1822 года. Он прославился своей необыкновенной распорядительностью, крутым характером, огромной физической силой и справедливостью. По территории бывшего Костромского уезда проходят старинные Вятский и Нижнегородокий тракты, по бокам которых кое-где уцелели вековые березы. «При Ягнетеве посажены», – утверждают жители придорожных деревень, забыв, однако, кто такой Ягнетев и когда он жил.

Персонажи пьесы Чаева говорят об исправнике: «толстый», «здоровенный барин, буря: на медведя-то один с рогатиной вышел». Таким, по воспоминаниям, был и Ягнетев. Его-то драматург и вывел под именем Устина Ивановича. Действие пьесы больше ретроспектируется на историю поимки Ивана Фадеевича Ягнетевым где-то в 1810-х гг. – ведь и сыщик Халкидонский напоминает о подосланном соцком.

После повторного ареста Хабаров все-таки не сгинул в Сибири, а через какое-то время опять бежал оттуда. В костромских краях атаман больше не появлялся. И. Д. Преображенский записал только, что последний раз Фадеича видели на ярмарке в Нижнем Новгороде в 1838 г. Ему было тогда 80 лет.

Почти на целый век раньше появления «Свата Фадеича» русский писатель родом из мелкопоместных галичских дворян Александр Онисимович Аблесимов написал на костромском материале первую отечественную комическую оперу «Мельник, колдун, обманщик и сват». Случайно ли Чаев, давая название своей пьесе, допускал его перекличку с названием известного произведения Аблесимова? Думается, нет.