Пятница, 16 мая 1902 года

Собираются около 9 часов утра. Заседание открывается молитвой. Читаются документы, относящиеся до переговоров британского и нидерландского правительств. Обсуждается вопрос: должно ли собрание попытаться устроить через лорда Китченера сообщение с депутацией, находящейся в Европе? Приводятся доводы за и против. Постановлено: не обращаться к лорду Китченеру по этому поводу.

Генерал Фронеман, поддерживаемый коммандантом Флеммингом, предлагает: поручить обеим республикам благодарить его величество короля Англии и ее величество королеву Нидерландскую через посредство лорда Китченера за их пожелания ускорить переговоры о мире, что явствует из переписки между этими правительствами, равно как и выразить сожаление собрания, что правительство его величества короля Англии не приняло предложения правительства ее величества королевы Нидерландов, в котором выражалось желание, чтобы наши представители в Европе, пользующиеся нашим доверием, вошли бы в телеграфное общение с обеими республиками; а также выразить сожаление, что лорд Китченер со своей стороны отклонил предложение наше по тому же вопросу.

Предложение в этой редакции принимается собранием, а редакция г-на Босмана, поддерживаемая Гроблером, отклоняется.

Переходят к обсуждению прочитанных документов.

Бюргер П. Вильсон считает дело очень серьезным. «Место, на котором вы стоите, есть священное место». Это библейское изречение касается и нашей страны. Земля, на которой мы стоим, несомненно священна, пропитана кровью и слезами наших праотцев и наших братьев. Мысль о том, чтобы отдать эту землю, ужасна. Но возможность эту нужно принимать в расчет. Ясно, что есть округа, которые нужно покинуть. Неприятель, по-видимому, желает согнать нас в тесные кучи, для того чтобы и самому сосредоточить свои силы. Изо всего нами слышанного узнаем, что относительно лучше, чем в других местах, обстоит дело в Оранжевой республике. Не то в Трансваале. Там уж очень тяжело. Г-ну Вильсону кажется, что нужно покончить с войной. Если бы была возможность сохранить независимость, то нужно бы продолжать войну и подвергнуть себя еще более горьким испытаниям. Но вопрос заключается в том: есть ли надежда на независимость? Мы не знаем, каково положение вещей в Европе. Доклад, полученный от находящейся там депутации и прочитанный здесь, страдает полугодовой давностью. Если бы было что-либо благоприятное для нас, то, вероятно, с того времени мы все-таки что-нибудь уже услыхали бы оттуда. Ясно, что мы должны стараться с честью заключить мир. Но как? Мы должны, конечно, пробовать удержать нашу независимость. Поэтому хорошо было бы поручить правительствам выслушать еще раз доводы Англии, что дала бы она нам взамен независимости? Это нужно было бы знать еще до нашего окончательного заключения. Бюргер П. Вильсон сам не видит возможности продолжать войну. Ему очень горько так говорить, но он считает, что это его долг.

Бюргер де Клерк говорит о наличности страшных затруднений. Вопрос состоит в том: продолжать ли войну? Но необходимо иметь в виду и будущее. Нужно спросить самих себя: какие будут последствия, если продолжать войну, и какие последствия, если ее прекратить? Он указывает на то, что 15 000 человек стоят против 250 000 англичан, что провиант скуден, лошадей мало и много еще других тяжелых затруднений стоит поперек дороги. Все, вместе взятое, не дает возможности продолжать войну далее. Нужно принять в соображение, что если продолжение войны может повести к сохранению независимости, то он первый готов на новые жертвы. Если же этого нельзя достигнуть, неужели нужно дать себя истребить, умертвить, отдаться в плен, неужели идти к этому печальному концу? Он полагает, что благоразумие требует того, чтобы спасти то, что может быть спасено. Мы не должны жертвовать собой, как народом. Кто знает, что предопределено для нас Богом?

А если мы дадим себя истребить, тогда мы перестанем существовать как народ. Имеет ли право народ, боровшийся так, как сделал это африканский народ, приносить в жертву всю свою дальнейшую судьбу?

Коммандант Редер (Рувилль) соглашается с тем, что хотя наступившее время очень мрачно, но все же есть и блестящий луч. А если мы отдадим свою независимость, где же тогда будет этот луч? Спрашивается: должны ли мы продолжать борьбу, пока не будем уничтожены? Но разве нельзя переставить вопрос так: не должны ли мы вести борьбу до тех пор, пока не освободимся? Нашу независимость мы должны сохранить. Она должна быть выше всего, и, только опираясь на нее, мы можем ставить условия. Нужно сражаться до тех пор, пока мы не умрем, не будем взяты в плен или не будем освобождены.

Генерал Кемп согласен, что положение очень серьезно. Нет сомнения, что будущность до известной степени темна. Но когда война начиналась, было то же самое. Мы должны идти вперед. Если только подумать, чего нам уже стоила война, каких жертв, сколько крови пролито, то нельзя оставить дела на полпути. Что касается его лично, то он готов продолжать борьбу до смерти или до избавления. Не нужно смотреть только с темной стороны.

В нескольких округах провиант скуден, но везде еще можно найти пропитание. Округа, которым грозит голод, должны быть оставлены. Конечно, много буров уже взято в плен, много буров умерло. Но это только придает бодрости. Именно потому, что все дело так много стоило, нельзя теперь его оставлять. Стоит только раз дать себя победить, тогда конец африканскому народу, тогда нет надежды на возрождение. Почему не продолжать нам верить в Бога? Мы не имеем права быть маловерными. Бог помогал нам до последней минуты.

Фельдкорнет Брейтенбах (Утрехт) отклоняет всякие громкие слова. Нужно относиться друг к другу терпимо. Ему поручено было бюргерами, которые его выбирали, принести ответ: должна ли война быть продолжаема? Если б он мог дать своим бюргерам утвердительный ответ, Утрехт продолжал бы войну; скажет он «нет», Утрехт перестанет сражаться. Теперь он видит, что не может принести этого определенного ответа. Он слышал, что 10 округов в Трансваале не могут более продолжать войны. Что же с ними делать? Неужели бросить их на произвол врага? Нельзя же участвовать в обсуждении этих вопросов одним сердцем, нужно же ведь выслушать и рассудок. А что он говорит? Мы не можем продолжать войны. Если продолжать войну, то надо это делать так, как делали вначале. А этого нельзя. Указывают на Бога, но ведь нельзя же у Него спросить совета, мы можем лишь судить об этом по тому, как Он отвечает на наши молитвы. Мы начали войну с маузеровскими ружьями и с Библией в руках. И чем же Бог ответил на наши молитвы? Нужно же ведь взвесить все и рассудком. Если мы будем продолжать войну, мы убьем себя как отдельный народ. Ведь мы же слышали, что 10 округов не могут продолжать борьбы. Должны ли мы сказать: мы пойдем воевать, а они, эти 10 округов, пусть пропадают?! Нет, мы должны спасать то, что еще можно спасти.

Генерал Либенберг присоединяется к тому, что говорили г-н Вильсон и де Клерк. Будущность темна. Нужно верить в Бога, но не забывать и рассудка. Ему тоже было поручено стоять за независимость, но если сохранение ее окажется невозможным, то пытаться заключить мир на хороших условиях.

Коммандант Ейс говорит: братья, мы стоим перед важным вопросом. Он указывает на то, что, если война продлится, он принужден будет покинуть свой округ, и тогда судьба семей будет зависеть от произвола кафров. Он видит возможность спастись мужчинам, но не женщинам и детям. А еще вопрос: пойдут ли все бюргеры за ним? Решение зависит теперь не от правительства, а от уполномоченных народа. Еще никогда в его жизни не было дня, когда бы бюргеры призывались к решению такого дела! Теперь не время критиковать. Нужно сплотиться всем и откинуть всякие взаимные подозрения. Указывают на Библию; но если уж это делать, то не надо забывать текста, в котором говорится о царе, который, имея 10 000 войска, шел навстречу 20 000 войска. Вопрос: что делать нам с женщинами и детьми? Что будет с ними, если мы не придем ни к какому заключению и если мы не останемся их естественными защитниками? Ах, мы должны же открыть глаза и видеть, что Господь простер над нами Свою десницу и мы не имеем права продолжать увеличивать число вдов и сирот!

Читаются письма генерала Малана из Капской колонии и генерала Критцингера. Первый сообщает о своих действиях, а второй дает совет прекратить войну.

Генерал дю Туа говорит, что вопрос представляется до такой степени важным, что присутствующие, собственно, не знают, как и о чем говорить. Мы должны друг другу доверять, являясь ответственными лицами. Он сам представитель части народа, сильно пострадавшего, но все же ему поручено стоять за независимость, а если уж этого нельзя добиться, то он должен сделать все, что сможет. Положение в его округе не так уж плохо, чтобы нужно было непременно сдаваться, но нужно принимать в соображение другие округа. Нужно остерегаться разрозненности, другими словами: если нельзя продолжать войну, то нужно выяснить: какую пользу можно извлечь из ее прекращения? Поэтому прежде всего необходимо, чтобы не было разрозненности. Нужно стоять друг за друга. Что его лично касается, то он согласится с собранием, продолжать ли войну или избрать какой-либо другой путь. Но необходимо следить за тем, чтобы было полное единогласие.

Статс-секретарь Рейц говорит: всем известно, что сделали правительства. Теперь стоит вопрос: могут ли они сделать еще что-либо? Есть ли еще что-нибудь помимо того, что уже было ими сделано и что может быть сделано? Он полагает, что да! У нас есть Витватерсранд, Свазиланд и наша внешняя политика. Всем этим можно пожертвовать. Можно даже согласиться на английский протекторат. Отдала же Франция Эльзас и Лотарингию! А мы можем отдать золотые копи. Что имели мы от них? Дало ли нам золото что-нибудь хорошее? Нет. Оно причиняло нам всегда одно лишь горе. И вся война произошла из-за золота. Золото всегда нам мешало. Нам будет только выгоднее, если мы отдадим золотые копи. Мы освободимся тогда от ответственности за очень неприятную часть населения нашей страны. Затем г-н Рейц распространяется несколько о деталях относительно Свазиланда, протектората Англии и упразднения внешней политики.

Генерал Мюллер (Боксбург) разделяет мнение статс-секретаря Рейца.

Фельдкорнет Ру (Марико) говорит, что можно многое отдать, но не независимость.

Участковый начальник Штофберг (Зоутпансберг). О разногласии не может быть и речи, говорит он, обращаясь к генералу дю Туа. Он сообщает собранию, что на него возложено в Зоутпансберге не жертвовать независимостью и если что-либо может удовлетворить англичан, кроме отдачи им нашей независимости, то мы должны на все согласиться. Многие бюргеры того мнения, что золотые копи могут быть отданы на известное время, другие полагают, что из-за них произошла вся война. Он согласен и с тем, что мы из-за них страдали и что копи легко могут быть отданы. Чем было для нас это золото? Оно нас обогатило, скажут некоторые. Но оно же служило и камнем преткновения для многих. Лучше быть бедным, но независимым народом, чем богатым и подчиненным. Отдайте золотые копи. Все равно рынок останется за нами.

Коммандант Менц (Гейльброн). Он крайне сожалеет, что не может представить положение своего округа в розовом свете, как это сделали другие оранжевцы. У него все крайне разорено постоянными появлениями неприятеля, и опустошение края ужасное. Наибольшее горе составляют разоренные семьи. Их 200. Бюргеров у него всего 80. Ему ясно, что он должен оставить свой округ, а что тогда будет с семьями? Ему поручено не жертвовать независимостью. Но с тех пор, как бюргеры собрались под его начальством, половина их уже в плену. Остальные ему сказали, что он должен стоять за независимость насколько возможно, но если нельзя ее сохранить, то ему поручается действовать так, как он найдет за лучшее. Если можно сохранить ее, отдав часть страны, то нужно это сделать. Он напоминает, что бывший президент Бранд сказал однажды относительно бриллиантовых копей: «Отдайте их, вы больше этим выиграете, нежели оставляя их за собой».

Коммандант Флемминг (Гоопштадт) сообщает, что его округ порядочно разорен, но скота еще много. Но если бы его не было, то в его округе можно питаться дичью. На него возложено сказать: можно все принести в жертву — родных, имущество, кров, — но только не независимость. Сделать это — значит потерять все. Так говорили бюргеры, но они не знали, что делается в Трансваале. Теперь мы это услышали, и теперь он (Флемминг) того мнения, что нужно отдать часть страны.

Вице-президент Бюргер говорит, что собрание должно решиться сделать новое предложение Англии и посмотреть, каков будет ответ. Если предложение будет отклонено, то мы будем совершенно в том же положении, как и сейчас. Если есть кто-либо, кто серьезно думает о том, что доолжно всем жертвовать, то это, конечно, он. В собрании было высказано: «Мы должны сохранить свою независимость или же бороться дальше». Многие думают, что можно выдержать шесть, восемь и даже двенадцать месяцев. Предположим, что мы выдержим еще целый год, но что же мы выиграем тогда? Мы будем еще слабее, а неприятель еще сильнее. Вице-президент объявляет далее, что война не может продолжаться, и спрашивает: кто может с чистою совестью поручиться, что борьба увенчается успехом? На это можно было бы ответить, что возможны в Европе осложнения. Но это пустые надежды. Можно также сказать, что удивительно то, что мы в состоянии еще рассуждать и что мы сохранили право говорить за себя. Да, это удивительно! Но надо себя спросить: надолго ли еще за нами останется это право? Мне говорят: до самой смерти! Да, это мужественно сказано, но разве это не говорится скорее из тщеславия? Разве в том цель наша, чтобы потомки удивлялись тем из нас, кто был храбрее и кто мужественнее? Пусть ответит каждый себе сам на вопрос: имеет ли он право жертвовать народом из-за своего тщеславия? Это ведь не то, что умереть мучеником. Неужели народ наш не научился еще за весь период своей истории молиться: «Да будет воля Твоя»? Эта молитва есть молитва веры, и нельзя воображать, что можно Бога заставить исполнить нашу волю и что это будет вера! Пусть каждый спросит себя; что же будет при продолжении войны с женщинами, детьми и другими слабыми членами семьи? Положим, мы откажемся от предложения британского правительства, но разве мы имеем право сделать это по отношению к этим несчастным членам семьи? Нет! Может быть, воля Всемогущего именно в том и заключается, чтобы побороть нашу гордость, придавленную английским народом, и сделать из нас то, чем мы должны быть. Вице-президент полагает необходимым сделать приличное для нас предложение мира с согласием отдать сколько возможно. Если Англия на это не согласится, тогда видно будет, что останется предпринять. Нужно принять в соображение тот факт, что десять округов в Трансваале должны быть совсем оставлены бюргерами; в Оранжевой республике есть тоже таковые. Юристы говорят, что если нам оставаться в округах, то имущество не будет конфисковано, в противном же случае оно конфискуется. Не хорошо с нашей стороны сказать: пусть будет что будет, мы будем бороться до тех пор, пока все не покончим или пока не умрем.

Генерал Кемп, поддерживаемый г-ном Ноде, читает проект предложения Англии.

Собрание решает продолжать в заседаниях обсуждение положения дел в стране, но в то же время просит генералов Смутса и Герцога образовать комиссию с участием двух президентов обеих республик для того, чтобы выработать редакцию предложения Англии и завтра рано утром прочесть собранию. Заседание прерывается до половины восьмого.

По открытии заседания генерал Силлие (Лихтенбург и Марико) докладывает, что в его округах обстоятельства совсем не плохи; но, конечно, нужно принимать в расчет другие округа. Его бюргеры сказали ему: «Стой твердо за независимость!» Но говоря так, они не знали о положении других округов. Мы должны спросить: насколько те округа, в которых положение очень плохо, могут еще идти с нами? — так как многие уже заявили, что в случае продления войны они уже не могут в ней участвовать. Не должны ли мы спросить: что лучшее для народа в его будущем? Должны ли мы сказать: мы будем продолжать войну? Или лучше сделаем, если подойдем к неприятелю навстречу и сделаем ему уступки со своей стороны? Если нас спросят: готовы ли мы на дальнейшие жертвы? Мы ответим: да! Потому что мы верим в Бога и останемся Ему верными. Бог сделал для нас чудеса. И все-таки кто-то из нас сказал: «Рука Божия против нас». Это горько слышать от своего же брата. Что касается меня лично, то я готов продолжать войну. Но мы должны выслушать других своих братьев, и если есть какой-либо путь, идя по которому мы можем сохранить нашу независимость, то мы должны избрать именно этот путь.

Генерал Фронеман спрашивает: не слишком ли много обращается внимания на положение округов? Конечно, оно не радужно. Его бюргеры не хотят ничего другого, кроме независимости, притом полной независимости. Бюргеры не забывают при этом пролитой крови, но они хотят бороться, пока не освободятся. Ему жаль округов, где плохо. Но что ему обидно слушать, это то, что есть бюргеры, сомневающиеся в том, с нами ли Бог. Что же поддерживало нас до сих пор? Это вера тех из нас, которые молили Бога предотвратить войну, но, увидев, что Бог этого не захотел, остались верными Ему и храбро стали защищаться. До сих пор нам Бог помогал. Неприятель отрезал нас от всего мира, и все-таки две крохотные республики выдерживали до сих пор и выдержат еще. Разве это не чудо? Он желал бы слышать, что скажут генералы Луи Бота, Девет и Деларей. Ему кажется, что они могут осветить положение вещей.

Коммандант генерал Бота. Он радуется, что может поделиться своими мыслями. Различие мнений везде возможно. Но из этого не следует, что мнения о необходимости прекратить войну зависят от недостатка мужества или слабохарактерности. Нужно признать верными факты, приведенные здесь. Он знает хорошо действительное положение страны и считает нужным поделиться своими знаниями. Это его долг. Не сделай он этого, его могут впоследствии обвинить в умолчании того, о чем он должен был всем рассказать. Но различие во мнениях не должно влечь за собой разрозненности. О разногласии не может быть и речи. Нужно быть согласными, несмотря на разницу во мнениях.

Вопрос заключается в том: пошли ли мы в течение войны за два года вперед или назад? Его убеждение, основанное на фактах, а также и на том, что он слышал на собрании: мы ушли не вперед, а назад. Что за последние шесть месяцев мы ушли назад, в этом никому нельзя сомневаться, равно как и в том, что неприятель теперь сильнее, чем когда-либо прежде. Год тому назад еще не было блокгаузов. Теперь они перерезали всю страну и очень тягостны для нас. Их можно переходить ночью, но не днем. Есть опасность, что благодаря этим блокгаузам будут переловлены все отряды. Что касается провианта, мы слышали: тут есть кое-что, там есть кое-что. Но вопрос в том, как достать провиант и перевезти его из одного округа в другой. За границами республик тоже есть провиант, но его ведь не достанешь. Скот, который был у Ледисмита, отогнан весь к Эсткурту. Провиант можно, правда, доставать у кафров, расположенных к нам, но нужно тоже думать о том, сколько времени это расположение продлится. В сущности, как это ни горько, а приходится сказать: «Голод заставляет нас заключить мир».

Лошади наши в таком печальном состоянии, так измучены недостатком корма, что никуда не годны. Да, на большие расстояния они совсем не годятся.

Что касается до Капской колонии, то он всегда был того мнения, что колонисты восстанут, но после того, что он слышал от генерала Смутса, ясно, что шансов на это нет ни малейших. Генерал Смутс видел сам лошадей и говорит, что они не пригодны. Следовательно, в Капской колонии нам делать нечего. Наше дело там не выгорело. Да иначе и быть не могло. Мы не в состоянии были послать свои силы на помощь колонистам, сами же они испугались неимоверных наказаний, налагаемых на каждого восставшего. Таким образом, даже многие, сочувствовавшие нам, не могли идти с нами заодно.

На вмешательство Европы тоже нет никакой надежды. Ни одно европейское государство не желает прийти к нам на помощь. Это ясно из читанной здесь переписки между Англией и Нидерландами, которые желали начать переговоры. Из этой переписки явствует, что голландский министр заявил, что посланные нами в Европу уполномоченные аккредитованы только в одной Голландии, несмотря на то что они были посланы обеими республиками ко всем державам. Почему же только Голландия одна признала кредитивное письмо? Ответ ясен: потому что депутация не сочла подходящим представить кредитивные письма другим державам. Далее из прочитанной здесь переписки видно, что Англия не соглашалась ни на какое другое вмешательство какой-либо из держав. Но на самом деле просто ни одна держава нам не хотела помочь. Когда англичане стали брать в плен женщин, то генерал Бота полагал, что этот факт насилия, не согласный ни с какими правилами ни одной из происходивших до сих пор войн, вызовет вмешательство держав. Но ничего не произошло. Мы услышали только о симпатиях к нам европейских народов, но это было и все.

Затем генерал Бота перешел к тому, что, по его словам, близко нашему сердцу, — вопросу о женщинах. Если собрание постановит продолжать войну, то оно должно прежде позаботиться о женщинах и о семьях, которым грозят всякие опасности. Этот вопрос о женщинах заставлял его неустанно работать умом и сердцем, чтобы что-либо выдумать. Он думал было разослать их по домам, но это сделать было нельзя, так как англичане в последнее время уже не стали пускать женщин в их родные дома. Тогда ему пришла другая мысль в голову: не заставить ли некоторых бюргеров сложить оружие и послать их домой вместе с женщинами. Но здесь трудность заключалась в том, что большинство мужчин, родственных семьям, находившимся в концентрационных лагерях, было уже в плену, а бюргеры из отрядов не хотели отдавать свою свободу за женщин, не родственных им.

Было говорено о том, что надо сражаться «до самого конца»; но вопрос: где же этот конец? Заключается ли этот печальный конец в могиле или в изгнании? Или он в том, когда народ борется до тех пор, когда он уже более не в силах? Что касается его лично, он может еще продолжать войну. Его семья обеспечена. Лошади тоже у него есть. А на вопрос: чувствует ли он желание продолжать борьбу, он тоже говорит: да. Но он спрашивает себя сам: должен ли я думать только о себе? Не должен ли я на первое место поставить мой народ? Он всегда думал раньше, и думает и теперь, что прежде, чем погубить народ, наш долг — начать переговоры о мире. Когда нас останется всего-навсего 4–5 тысяч, мы уже и переговоров вести не сможем. Нельзя упускать удобного момента для переговоров. Через шесть, девять или двенадцать месяцев наша чаша будет еще горше, если мы будем говорить: «Нам надо с верою в Бога продолжать войну». Чудеса могут случаться, но это не в нашей власти знать, пошлет ли нам Бог эти чудеса. Мы не знаем Его воли. Если мы будем продолжать войну и позднее окажется, что она была напрасной, не будет ли на нашей совести еще более упреков, когда мы будем слышать со всех сторон: «Тот умер, того-то уже нет?» Наши отряды так слабы, страна так разорена, что, случись большое сражение, мы его потеряем или, случись еще одна сдача неприятелю, и тогда действительно придет конец.

Причина нашего долгого сопротивления заключалась в том, что мы разбрасывались по обеим республикам. Этим мы разъединяли силы англичан. Но теперь уже несколько округов будут оставлены бюргерами, мы принуждены будем сплотиться на меньшем пространстве, а это даст перевес англичанам, заставив их сосредоточить свои полчища.

Генерал Луи Бота того мнения, что наш народ боролся, как ни один другой. Неужели не достойно сожаления, если такой народ погибнет? Мы должны его спасти. Если мы пришли к заключению, что с оружием в руках мы не можем выдержать сопротивления, то наш долг велит нам сказать об этом народу. Если продолжится война, народ должен погибнуть. Уже более 20 000 женщин и детей умерло в течение последнего года в лагерях англичан. К тому же есть среди нас люди одной крови и плоти с нами, помогающие англичанам. Если мы продлим войну, то возможно наступление ужасного факта, когда африканцев — наших противников будет больше, чем нас самих.

Какие надежды имеются у нас еще? Мы хотим сохранить независимость ценою отдачи части нашей родины. Если это возможно, конечно, мы должны это сделать. Что касается Свазиланда, то эта часть страны не много для нас значит, и мы можем легко отказаться от нее. Точно так же и золотые копи — этот рак, разъедающий наш организм, — мы тоже можем отдать.

Мы не должны упускать из виду факта, что наше положение значительно хуже прежнего. Нужно действовать единодушно, чтобы не ослабеть совершенно. Если возможно благодаря всем жертвам сохранить независимость — хорошо. Если же придется отдать независимость, то ни в каком случае не следует уступать ее безусловно. Безусловная сдача допустима только для предводителей, но не для народа. Мы должны сказать: «Для нас, предводителей, мы не требуем ничего, но мы стоим грудью за народ». Далее является вопрос: если бы была утрачена всякая надежда на сохранение независимости, разве мы не можем получить представительное правление и сохранить наш язык? В этом отношении мы все же будем руководить народом и следить за ним. Далее генерал Луи Бота спрашивает: что лучше, действовать ли при новых условиях самим или дать себя побороть, и тогда ждать тридцать лет, по крайней мере, чтобы встать опять на ноги?

Он обсуждает затем условия мира и указывает на то, что о безусловной сдаче не может быть и речи. Мы не должны говорить, что не принимаем никаких условий, и не должны говорить: «Делайте с нами, что хотите». Если бы мы поступили так, то наши дети имели бы право осуждать нас. Неужели нам отдать детей и жен на произвол врага? Нет. Мы должны стараться занять такое положение, чтобы мы могли сами о них заботиться. Судьба нашей страны зависит от людей, собравшихся в этой палатке. Генерал Бота кончает словами: «Мне горько было говорить так. Но если это все неверно, убедите меня в противном. Не осуждайте меня».

Генерал Деларей говорит, что будет очень краток и укажет только на некоторые пункты. Что касается округов, находящихся в его ведении, то, конечно, каждый из его бюргеров еще давно вперед решил ни за что не жертвовать своей независимостью. Он указывает на последние сражения, им выигранные, делая это не для того, чтобы похвалиться или сказать, что они имели какое-либо особенное влияние на неприятеля или представляли решающее значение для всего дела, но единственно для того, чтобы никто не мог сказать, что он или его бюргеры не имели все время под собой твердой почвы. Со времени прибытия в Фереенигинг он так много слышал о других округах, что знает теперь, как в них плохо. Что касается его лично, то он не может сложить оружия. Но ему кажется, что многие части страны, принуждаемые голодом, должны будут уступить. Поэтому хорошо, что здесь все откровенно высказываются, а не молчат и не пойдут после собрания втихомолку класть оружие. На вмешательство держав он никогда не рассчитывал. Еще перед войной он говорил, что из этого ничего не выйдет. Он видел, что Южная Африка давно уже поделена на две части между Англией и Германией. Если обе республики исчезнут, то Англия вместе с Германией станут единственными владетелями. Тогда Германия будет удовлетворена. Из-за чего ей вмешиваться в интересы республик, если хочется самой поживиться. Нет! О вмешательстве нечего было когда-либо и думать.

Говорят о борьбе до конца. Разве печальный конец еще не пришел? Каждый пусть решит это сам про себя. Нужно принять в соображение, что уже все — имущество, скот, деньги, мужья, жены, дети — все принесено в жертву. Уже некоторые ходят нагими. Есть женщины, которые ничего другого не имеют, кроме кожаной одежды. Разве это уже не конец? Он думает, что время наступило для переговоров. Англия не захочет в другой раз разговаривать, если мы пропустим этот случай.

Как нам вести переговоры? Он не знает. Это зависит от всего собрания. Не получим мы того, что хотим… Он, во всяком случае, будет заодно со всем собранием. Но нужно действовать разумно. То, что сказано генералом Ботой и статс-секретарем Рейцом, он не разделяет. Он против того, чтобы отдать золотые копи прежде всего потому, что Англия не пойдет на это, чтобы не подтвердить этим всему миру, что она начала войну из-за золота; а во-вторых, потому, что для нас это тот источник, без которого мы не в состоянии покрыть все военные расходы.

Главный коммандант Девет того мнения, что трудность положения в Оранжевой республике настолько же велика и серьезна, как в Трансваале. Там целых 9 округов совершенно разоренных. Они были покинуты бюргерами, но потом снова ими заняты. Если он не согласен с теми, которые думают, что надо прекратить войну, то не потому, что он не уважает их мнения. Нет, он глубоко верит тому, что слышал относительно общей беды и нужды. Но он не может не указать, что переписка, исходившая из Трансвааля и попавшая в руки англичан у Рейца, обрисовала положение вещей более или менее в тех же самых красках, как это делается и в этом собрании. Но предположим, что все сказанное правда, все-таки Оранжевая республика не желает прекращать войны. Он хочет быть откровенным и разъяснить, что война эта есть главным образом война Трансвааля. Для него лично это не составляет никакой разницы. Для него река Вааль не существует как пограничная линия. Он стоит за полное единство, и он признает обязанности этого союза, посредством которого соединены две республики в одно. Эта война есть их общее дело.

Каково настроение бюргеров Оранжевой республики? Из 6000 человек сражающихся он руководил 5000. Если когда-нибудь громогласно происходило дружное решение, то это было именно тогда, когда все 5000 человек сказали ему: «Продолжать войну! Мы были лишены всего, мы находимся и теперь в том же положении».

Что можно сказать на это? Есть только один путь. Не получим мы того, чего хотим, тогда посмотрим, что сможем сделать для тех, которые не могут спасти себя сами. Что нужно будет тогда делать, Девет не знает, но что продолжать войну нужно во что бы то ни стало, это он знает. Подумайте, сколько нас было, когда мы начинали войну? 60 000 человек — это уже самое большое, на что мы могли рассчитывать. И мы знали, что Англия может выставить войско в 750 000 человек. Теперь Англия послала в Африку 250 000, т. е. третью часть того, что мы предполагали. Опыт показал нам, что более третьей части своего войска она послать не может. А мы? Мы тоже имеем третью часть наших сил. Он не хочет сказать, чтобы он не был готов отдать что-либо неприятелю, но он против того, чтобы кусок земли посреди страны принадлежал врагу. Он не желает иметь английскую колонию посреди страны, потому что тогда Англия будет иметь свободный ввоз. Говорят, что золотые копи — проклятие страны. Но если они были проклятием, то нужно сделать, чтобы они перестали им быть. Он не видит другого спасения для народа, как именно в этих золотых копях. Свазиланд можно отдать, но не золотые копи.

О вмешательстве держав он никогда не думал серьезно. Если его нет, значит, Бог его не хотел. Бог хочет, ведя нас через бедствия этой войны, сделать из нас закаленный народ. Мы должны исходить во всех своих действиях из веры в Бога. Все дело войны есть дело веры в Него. Мне скажут: генерал строит все на вере. Да, это верно. Без веры вся эта война была бы ребяческой выходкой, немыслимо было бы ни ее начало, ни продолжение в течение такого длинного промежутка времени.

Да, это дело веры. Будущее для нас закрыто. Позади — свет, впереди — темно.

Он очень разочарован Капской колонией, не тем, что о ней сообщали здесь, но тем, что невозможно общее восстание. Но тем не менее, несмотря на то что генерал Смутс находит невозможным общее восстание, ничего не слышно о том, чтобы находящиеся под оружием колонисты разошлись. Маленькая кучка колонистов приносила республикам огромную пользу. Она отвлекла от нас 50 000 войска.

Он страдает за семьи, думая об их бедствиях. Но против фактов ничего не поделаешь: это война, основанная на вере. Он только тогда считается с фактом, когда его нужно устранить с дороги. Он оканчивает словами, что если мы уступим англичанам, как побежденные, то от них нечего ждать никакой пощады. Нам придется совсем схоронить свою независимость. Большая разница — идти самому в могилу или рыть могилу для всего народа.

Бюргер Биркеншток советует быть осторожными с золотыми копями. Нам не следует отдавать источник нашего дохода.

Заседание закрыто с молитвой.