Т. Д. Лысенко и дарвинизм

В своих публикациях и выступлениях 1930-40-х гг. Т. Д. Лысенко поддерживал ряд ключевых положений дарвинизма: естественный отбор; его влияние на эволюцию живых существ; преобразование видов. На сессии ВАСХНИЛ 1948 года он говорил: "Появление учения Дарвина, изложенного в его книге "Происхождение видов", положило начало научной биологии… Дарвин своей теорией отбора дал рациональное объяснение целесообразности в живой природе. Его идея отбора научна, верна" ("Агробиология", стр. 546). Положительные качества дарвинизма Т. Д. Лысенко видел также в подчёркивании им необходимости изучения отношений живых организмов между собой и с внешней средой; в связывании теории и практики. "По своему содержанию учение об отборе — это взятая в самом общем виде многовековая практика земледельцев и животноводов… Сельскохозяйственная практика для Дарвина послужила той материальной основой, на которой он разработал свою эволюционную теорию, объяснившую естественные причины целесообразности устройства органического мира" (там же). Кроме того, Лысенко находил в работах Дарвина аргументы в поддержку развивавшейся им мичуринской биологии: признание возможности направленного изменения наследственности, наследования приобретённых признаков, существования вегетативных гибридов. Он часто цитировал и самого Дарвина, и видных дарвинистов прошлого.

Вместе с тем, выдвижение в мичуринской биологии на первый план положений о прямом влиянии внешней среды/условий жизни на адаптивные изменения наследственности понижало значение естественного отбора, как косвенной причины таких изменений. Ведь если изменения во внешней среде непосредственно изменяют наследственность, приспосабливая организм к новым условиям, то нет необходимости привлекать для объяснения этой приспособленности ещё и естественный отбор; во всяком случае его роль существенно снижается.

Дарвин и сам понимал, что признание возможности направленного изменения наследственности и наследования приобретённых признаков уменьшает значимость естественного отбора, как фактора, объясняющего целесообразность в природе, приспособленность живых существ к внешней среде. Он предлагал считать естественный отбор основным фактором приспособленности, а прямое влияние внешней среды на наследственность и наследование приобретённых признаков — второстепенными. В мичуринской биологии, однако, дела фактически обстояли обратным образом.

Мало того, представления о прямом влиянии внешней среды/условий жизни на адаптивные изменения наследственности не только уменьшали значимость естественного отбора в природе, но и ставили под вопрос концепцию "эволюции" в её традиционном понимании — как усложнения организмов. В самом деле, если основным фактором изменчивости организмов является приспосабливающий отклик на изменение внешних условий, то ниоткуда не следует, что такая изменчивость обязательно должна быть усложняющей.

Таким образом, теория направленных изменений наследственности (мичуринская биология), развивавшаяся Лысенко, являлась потенциально конфликтной с основными, наиболее важными представлениями дарвинизма — естественным отбором и эволюцией.

Далее, критика со стороны Т. Д. Лысенко концепции случайных мутаций и использования понятия "случайность" в научных теориях[57], хотя и была направлена против вейсманизма, задевала также и дарвинизм, где изменчивость организмов, на которую действовал отбор, имела неопределённый-"случайный" характер.

Вполне понимая эти обстоятельства, Т. Д. Лысенко характеризовал свою систему как творческий дарвинизм, развивающий собственно дарвиновскую теорию и преодолевающий некоторые её недостатки. Впрочем, даже если бы Лысенко пришёл к заключению о сомнительности дарвинизма как науки, вступить с ним в принципиальную полемику он бы не смог по идеологическим соображениям.

Дарвиновская теория происхождения видов являлась умозрительной, не имевшей опытных подтверждений, гипотезой, переносившей выводы, сделанные Дарвиным на основе изучения разновидностей, на виды. Больше того, против неё были выдвинуты серьёзные возражения: отсутствие предполагаемых ископаемых переходных форм между видами, исчезающе малые значения вероятности дарвиновских "неопределённых изменений" наследственности, которые могли бы преобразовать один вид в другой, и т. д.

Тем не менее, теория Дарвина быстро завоевала симпатии многих биологов и учёных других специальностей. Причину этого указал ещё в XIX веке Н. Я. Данилевский[58]: дарвинизм являлся не научной, а идеологической доктриной, соответствовавшей духу времени; он представлял собой "купол на здании механического материализма". Дарвинизм, по выражению Данилевского, "подвёл органический мир под общее материалистическое воззрение";

в частности, дал объяснение наблюдаемой в природе целесообразности, не прибегая к идеальному началу, Богу. Этим и объяснялся его стремительный успех в кругах либерально-атеистической интеллигенции Запада.

Дарвинизм был восторженно принят той же интеллигенцией и в России. Больше того, он здесь нашёл, можно сказать, вторую родину (как и марксизм). Книга Дарвина несколько раз переводилась на русский язык; известные профессора пропагандировали её в своих лекциях и печатных публикациях; либеральная пресса широко рекламировала "новое передовое учение". Попытки критического анализа дарвинизма встречались прогрессивной общественностью в штыки; их авторам сразу же навешивались ярлыки "обскурантов", "мракобесов", "черносотенцев", "врагов прогресса" — что дополнительно свидетельствовало об идеологическом значении дарвинизма.

В Советской России дарвинизм фактически занял положение партийной доктрины. Во-первых, его атеистический и материалистический дух вполне соответствовал такому же духу марксизма. Во-вторых, о нём неоднократно очень лестно отзывались классики марксизма-ленинизма.

В советских вузах были образованы кафедры дарвинизма (как и кафедры марксизма, или диалектического и исторического материализма), а многочисленные идеологические цензоры, штатные и добровольные, бдительно следили за соответствием высказываний учёных-биологов дарвинистским положениям.

Впрочем, постоянная пропаганда дарвинизма в советском обществе, начиная со школьных программ и заканчивая академическими изданиями, изображение набора гипотез как несомненно доказанных фактов, подача материала в наукообразной форме, ссылки на мнения авторитетов и прочее подобное делали своё дело и без внешней цензуры. Подавляющее большинство биологов в Советской России искренне провозглашало дарвиновскую теорию "происхождения видов" бесспорной истиной, сомневаться в которой могут только тёмные, невежественные, "находящиеся вне науки" лица.

Т. Д. Лысенко также считал себя приверженцем и продолжателем дарвинизма вполне непритворно. Методы мичуринской биологии, по его мнению, являлись развитием и практическим приложением дарвиновского учения об эволюции. А именно: направленное изменение наследственности естествоиспытателем можно было рассматривать как продолжение эволюционного процесса в живой природе, только совершаемое уже сознательно. В частности, такое значение Лысенко придавал экспериментам Мичурина. "Мичурин… показал, что, направляя индивидуальное развитие организма в определённом направлении, мы тем самым можем сознательно направлять эволюцию"[59].

Мичуринская и вейсманистская интерпретации дарвинизма

Разумеется, не только Т. Д. Лысенко развивал в то время дарвинизм. Принципиально иное истолкование дарвиновского учения дал А. Вейсман.

Если Лысенко в своей интерпретации дарвиновской теории выдвинул на первый план положения о направленных изменениях наследственности организмов — тем самым, между прочим, отступив от исходной идеологической ориентации дарвинизма[60] — то Вейсман поступил прямо противоположным образом. Он совершенно убрал направленную изменчивость — второстепенную для дарвиновской теории "происхождения видов", в неявном виде подрывавшую её ключевые концепции естественного отбора и эволюции, а главное, сомнительную с точки зрения последовательного материализма и атеизма. Обновлённая таким образом теория Дарвина, точнее её вейсманистская интерпретации, восстановила, даже упрочила своё идеологическое значение "купола над зданием механического материализма". Неудивительно, что неодарвинизм стал популярен в кругах либерально-атеистической интеллигенции, в том числе весьма далёкой от собственно биологических проблем.

Лысенко не соглашался с вейсманистским истолкованием дарвинизма; называл его "опошлением", "искажением" и другими нелестными эпитетами. "Наиболее ярким олицетворением такого опошления дарвинизма являются учения Вейсмана, Менделя, Моргана, положение о возможности наследования приобретенных уклонений — это крупнейшее приобретение в истории биологической науки, основа которого была заложена ещё Ламарком и органически освоена в дальнейшем в учении Дарвина — менделистами-морганистами выброшено за борт… Менделисты-морганисты цепляются за всё отжившее и неверное в учении Дарвина, одновременно отбрасывая живое материалистическое ядро его учения…" ("О положении…").

Конечно, Лысенко мог подтвердить цитатами из Дарвина признание последним направленной изменчивости и наследования приобретённых признаков. Но для главного, философского содержания дарвинизма эти положения были несущественными, а то и вовсе неприемлемыми. Так что Лысенко, будучи в этом вопросе формально прав, тем не менее, идеологическую суть дарвинизма менял, даже искажал, что, конечно же, раздражало его идеологических оппонентов.

Тем временем, потенциальная конфликтность дарвинизма и мичуринской биологии начала превращаться в реальные расхождения. В конце 1940-х гг. Лысенко ещё дальше отошёл от дарвинизма. В теории внутривидовых отношений он уменьшил значимость ключевого дарвиновского фактора — борьбы за существование, которая, по его мнению, отсутствовала внутри вида. Отметив, что "естественный отбор у Дарвина включал три фактора: изменчивость, наследственность и перенаселённость", он далее заявил, что "самой-то перенаселённости в природе, как правило, нет и не может быть". В результате ключевое в теории Дарвина понятие "естественного отбора" Лысенко объявил "метафорическим, иносказательным выражением" ("Агробиология", стр. 485–486). Вслед за чем он отбросил важнейшие в дарвинизме представления о постепенном превращении разновидностей в виды и переходных формах между видами. Хотя, по Дарвину, основную роль в видообразовании играло постепенное накопление небольших изменений в наследственности, Лысенко пришёл к выводу, что таким путём преобразование одного вида в другой объяснить нельзя; оно может являться только результатом резких скачков в наследственности. По отношению к дарвиновской теории происхождения человека от обезьяны (через промежуточные формы) Лысенко высказывал откровенный скептицизм[61], чем даже шокировал партийного функционера Ю. Жданова: "Да и мне самому пришлось услышать сентенцию Лысенко: "Человек — не животное. Он не произошел от обезьяны, а развился скачкообразно". Так творческий дарвинист порвал с дарвинизмом''[62].

В конечном счёте, у Т. Д. Лысенко от собственно дарвинизма фактически остались только: 1) представления о взаимосвязи организма и внешней среды; 2) концепция некоторого "развития живой природы".

Т. Д. Лысенко и Н. Я. Данилевский. Любопытно, что аргументация против дарвиновских положений у Т. Д. Лысенко отчасти совпадала с аргументацией видного биолога и культуролога XIX века Н. Я. Данилевского — хотя даже имя этого русского учёного вряд ли было известно Лысенко: прогрессивная общественность тогдашних университетов и других учебных учреждений хорошо потрудилась, чтобы оградить студентов-биологов, да и всех вообще граждан России, от какого-либо знакомства с его "не имеющими никакой научной ценности реакционными взглядами".

Например, Данилевский, как и Лысенко, показывал, что выводы, которые можно сделать относительно разновидностей, нельзя переносить на виды. Данилевский обращал внимание на отсутствие переходных форм между видами и, как и Лысенко, утверждал, что их вообще не существует в природе.

Критика использования понятия случайности в научных теориях у Т. Д. Лысенко была сходной с аналогичной критикой у Н. Я. Данилевского и его коллеги-единомышленника Н. Н. Страхова. Так, Страхов, в статье "Дарвин" (1872 г.) писал: "все теории, где главная роль дана случайности, не могут обнять предмета во всем его объёме, и не объясняют самой существенной его стороны. Подобные теории всегда только отодвигают вопросы, но не разрешают их". Ср.: "наука — враг случайностей" (Лысенко).

В отличие от Т. Д. Лысенко, Н. Я. Данилевский явно указывал, что обнаружение любого закона направленной изменчивости подрывает значимость естественного отбора как фактора изменения живых существ, т. к. тогда этот закон (а не естественный отбор) и был бы настоящей причиной, производящей различные формы организмов. Н. Н. Страхов: "всякий закон, открываемый в явлениях изменчивости и наследственности, ведёт к опровержению теории Дарвина".

Оба биолога, и Данилевский, и Лысенко, существенно понизили значимость дарвиновской "борьбы за существование" для живой природы. Высказанное Данилевским мнение, что "интенсивность, повсеместность и всевре-менность борьбы за существование преувеличены Дарвином", соответствовало взглядам Лысенко: "большим промахом является то, что Дарвин ввёл в свою теорию эволюции… мальтусовские идеи" ("О положении…".).

Данилевский утверждал, что в живом мире борьба за существование не играет главной роли; кроме того, она не обладает свойствами отбора, а является биогеографическим принципом, во многом определяющим распределение организмов на Земле. Лысенко в своём законе жизни биологического вида полностью отверг наличие такой борьбы внутри вида.

Данилевский находил причины выдвижения в дарвинизме на первый план идеи "борьбы за существование" в особенностях культуры Англии; в частности в популяризации там гоббсовской "войны всех против всех". Аналогичной была позиция Лысенко: эта идея возникла у Дарвина в результате его знакомства с теорией Мальтуса о неизбежности перенаселённости.

Сходство наблюдалось и в оценке Данилевским и Лысенко положительных сторон дарвинизма. Так, его главное достоинство и тот и другой видели в изучения взаимоотношений живых организмов с их внешней средой.

Однако выводы, сделанные обоими биологами из их критики, были разными. Данилевский пришёл к заключению о ложности теории происхождения видов и отверг весь дарвинизм. "Но как ни важны и ни полезны эти, так сказать, побочные сторонние результаты дарвинизма, они не могут и не должны закрывать перед нами его коренную ложность, обманывающую нас кажущимся мнимым объяснением явлений и искажающую общее миросозерцание". Он писал, что принадлежит "к числу самых решительных противников учения Дарвина, считая его вполне ложным"[63]. Лысенко же, приняв эти "полезные побочные результаты" за основные в дарвинизме, тем не менее, считал себя последователем Дарвина, исправляющим некоторые его ошибки.

Уже фактически отойдя ото всех ключевых положений Дарвина, Лысенко по-прежнему продолжал называть свою систему "развитием дарвинизма". "Мичуринское направление… является творческим советским дарвинизмом… свободным от ошибок теории Дарвина… Дарвинизм не только очищается от недостатков и ошибок, не только поднимается на более высокую ступень, но и в значительной степени, в ряде своих положений, видоизменяется" ("О положении…".).

Впрочем, везде, где это было возможно, Лысенко старался находить обоснования для производимого им "исправления" дарвинизма у самого Дарвина. Например, в вопросе о борьбе за существование, он утверждал, что "мальтузианская схема, хотя и была принята Дарвином, но она в корне противоречит материалистическому началу его собственного учения. Дарвин, под давлением огромного числа собранных им же биологических фактов, в ряде случаев был вынужден в корне изменять понятие "борьба за существование", значительно расширять его, вплоть до объявления его метафорическим выражением" ("О положении…".). Пытался Лысенко, в соответствии с требованиями духа времени, найти поддержку своим исправлениям дарвинизма и в трудах "основоположников марксизма", не останавливаясь перед прямыми искажениями смысла их высказываний.

Оппонентам Лысенко, особенно из числа "верных марксистов-ленинцев", однако, не составляло труда увидеть значительные и всё увеличивающиеся расхождения между мичуринской биологией и ключевыми положениями дарвинизма. О чём они регулярно и объявляли во всеуслышание. П. Жуковский в статье "Дарвинизм в кривом зеркале" (1946 г.), посвящённой разбору теории Лысенко о внутривидовых взаимоотношениях, заметил, что "академик Т. Д. Лысенко отходит от дарвинизма… Дарвина он уже выселил из доброй половины его владений"[64]. На нескольких научных конференциях, проведённых в МГУ в 1947 году, Шмальгаузен, Завадовский и другие видные биологи заявили, что Т. Д. Лысенко в своих последних работах отступает от дарвинизма, хотя и продолжает называть свои взгляды его развитием. Б. Завадовский на сессии ВАСХНИЛ 1948 года говорил: "Кто даёт право под формулу дарвинизма включать то содержание, которое противоречит этому учению? Надо называть, тов. Лысенко, вещи их именами… если назвать дарвинизмом то, чему учит тов. Лысенко, то мы вступаем в противоречие с собственной совестью учёных и педагогов. Тогда давайте говорить прямо — почему мы отказываемся от дарвинизма". В. Сукачёв: "Дарвин, как известно, в своих сочинениях придавал этому вопросу большое значение и считал, что внутривидовая конкуренция проходит более ожесточённо, чем межвидовая… на диаметрально противоположной точке зрения, как мы уже видели, стоит академик Т. Д. Лысенко, который вовсе отрицает наличие в природе внутривидовой конкуренции"[65]. Н. Иванов: "Путь, на который стал Т. Д. Лысенко, является не углублением, не критической переработкой его <дарвинизма>, а изничтожением дарвинизма"[66]. Н. Турбин: "Эволюционное учение Ч. Дарвина, которое в своё время было так высоко оценено основоположниками марксизма-ленинизма… оказалось на положении теории, якобы устаревшей в основных своих положениях и не отвечающей данным современной науки"[67].

Не составляло труда и заметить противоречия между концепциями Лысенко и "диалектическим материализмом". На сессии ВАСХНИЛ 1948 года Б. Завадовский говорил: "В той же работе тов. Лысенко я вижу несколько мест, где он прямо и ясно говорит о том, что он не принимает категорию случайности, как форму закономерности, признаваемую марксистской диалектикой… Здесь отрицание случайности. Мы обучаемся азбуке марксизма по трудам классиков марксизма-ленинизма, которые нас справедливо учат рассматривать случайность как форму проявления закономерности".

Далее верный марксист-ленинец, член ВКП(б) Б. Завадовский в своём выступлении указал, что Т. Д. Лысенко не только противоречит классикам марксизма-ленинизма, но и, цитируя их труды, искажает их смысл: "в этих новых работах тов. Лысенко вступает в противоречие не только с Дарвином, Тимирязевым и Мичуриным, но и основами марксизма-ленинизма в смысле умения читать конкретные, ясные и чёткие высказывания классиков марксизма… В своём докладе тов. Лысенко апеллировал к месту в письме Энгельса к Лаврову. В этом письме тов. Лысенко вычитал, якобы, что Энгельс осуждает факт и теорию "перенаселенности" и внутривидовой конкуренции в живой природе. Я уже в "Литературной газете" пытался поправить эту грубейшую ошибку — эту, по существу, ревизию основ марксизма — как рецидив дюрингианства… У Маркса мы видим прямое подтверждение и высокоположительную оценку открытой Дарвином геометрической прогрессии, или, что то же, факта перенаселения в царстве животных и растений…".

Верный марксист-ленинец на всякий случай оговорился, что критические замечания в адрес высокоуважаемого академика Лысенко он делает в порядке исполнения своего партийного долга. "То, что я дальше буду говорить о своих несогласиях с Т. Д. Лысенко, я буду делать в порядке исполнения своего долга члена партии, чтобы ориентировать более правильно партийные и советские органы <!> и всю советскую общественность об истинном состоянии и нуждах советской науки…" ("О положении…".).

С точки зрения духа времени, учитывая идеологическую значимость для него дарвиновской теории эволюции, позиция Лысенко была отступлением назад, так что оппоненты не без оснований характеризовали её как реакционную.

Сходство между Лысенко и Данилевским имелось и тут. Сочинение Данилевского "Дарвинизм" прогрессивные учёные того времени старались даже не упоминать — разве что как "образец мракобесия". Сам Данилевский постоянно именовался ими реакционером. Аналогично последующие прогрессивные учёные старались даже не упоминать мичуринскую биологию, разве что как "образец невежества и обскурантизма"; самого же Т. Д. Лысенко они неизменно назвали мракобесом.

Однако с точки зрения научной истины положение было несколько иным. Переходные формы между видами, постулировавшиеся теорией Дарвина (и отрицавшиеся Лысенко — Данилевским), найдены не были. Преобразований видов в экспериментах не наблюдалось. Видный современный генетик Ю. П. Алтухов показал, что в геноме каждого биологического вида имеется мономорфная и полиморфная части; причём вариации генов полиморфной части дают внутривидовое разнообразие, а мономорфные гены инварианты для вида и изменения в них приводят к летальным последствиям (а не к переходным формам). Отсюда следовало, что преобразования одного вида в другой не могут происходить путём дарвиновского накопления небольших изменений, а должны (если они вообще наличествуют в Природе) иметь скачкообразный[68] характер. "Эволюция, видообразование — явления лежащие вне фаз длительной стабильности вида и сопряжённые с крупными сдвигами природной среды и соответствующими реорганизациями геномов"[69]. Что касается дарвиновской концепции происхождения видов, то Ю. П. Алтухов заключил: "места для дарвинизма как теории эволюции вовсе не остаётся"[70].

Таким образом, критические замечания Т. Д. Лысенко по отношению к дарвиновской концепции видообразования вполне соответствовали научной истине.

В заключение следует заметить, что для либерально-атеистической интеллигенции Запада и её эпигонов в России дарвинизм и сегодня является чем-то вроде иконы, или партийной доктрины, которую они защищают, подобно прежним верным марксистам-ленинцам, любыми средствами, включая апелляции к администрации (или финансовым распорядителям), обвинения в ненаучности, личные диффамации и, особенно, замалчивание аргументов оппонентов. В частности, многочисленные факты, противоречащие дарвинизму, "просто исчезают, как свидетельские показания против мафии"[71].