РОКОВОЙ ВЫСТРЕЛ

Ранним утром 7 ноября 1938 года у инкрустированных ворот германского посольства остановился молодой человек с тем сосредоточенным выражением лица, которое обычно бывает у людей, принявших важное решение. Целую минуту юноша стоял неподвижно.

Потом позвонил.

Открыл привратник.

— Вам кого? — Голос привратника звучал недружелюбно.

— Посла, — отрывисто бросил посетитель на безукоризненном немецком. — У меня к нему важное дело.

— Посла еще нет.

— А когда он будет? — спросил юноша и вдруг улыбнулся так открыто и доверчиво, что привратник смягчился.

— Не знаю. Но вы, если хотите, можете изложить свое дело секретарю посольства господину фон Рату. Прямо по коридору последняя дверь направо.

— Благодарю вас, — наклонил голову молодой человек и быстрыми шагами пошел в указанном направлении. Через минуту из кабинета секретаря донеслись выстрелы. Привратник и охранник ворвались в кабинет и увидели фон Рата, корчившегося на ковре. Рядом спокойно стоял странный посетитель.

— Я к вашим услугам, господа. — произнес он высоким ломким голосом.

* * *

В нашу задачу не входит анализ вопроса, каким образом Адольф Гитлер смог заразить бациллами безумия целую нацию, считавшуюся одной из самых цивилизованных в Европе, как удалось ему найти десятки тысяч помощников, включая рафинированных интеллигентов и садистов-палачей для реализации своих изуверских планов, почему немецкий народ шел за своим фюрером до конца, как сатанинская когорта.

Конечно, Гитлер уничтожал и христиан, и пацифистов, и цыган, но лишь к евреям он относился со злобой, не имеющей никаких человеческих черт, с накалом такой ненависти, к которой неприменимы уже нравственные критерии, укоренившиеся в европейской цивилизации.

Гитлер никогда не скрывал своего намерения уничтожить евреев — эту субстанцию зла из мяса и крови. Придя к власти, он ввел антисемитские Нюрнбергские законы[9]. Евреи вытеснялись из всех сфер государственной и общественной жизни. Страшный противник — государство — все энергичнее и грубее подталкивало их к краю пропасти. Фюрер не мыслил для них иной участи, кроме физического истребления.

«Если бы даже и не было ни синагоги, ни еврейской школы, ни Библии, еврейский дух все равно бы существовал и распространял свое влияние. Он существовал изначально, и нет ни одного еврея, который не воплощал бы его, — провозгласил Гитлер. — Без радикального решения еврейского вопроса все усилия разбудить и оживить Германию обречены».

Израильский историк Яаков Тальмон, исследовавший глубинные истоки Катастрофы, писал: «Потерпевшая поражение в Первой мировой войне Германия развила психоз „нации в осаде“, которой угрожает весь мир во главе с евреями — организаторами мирового заговора, укоренившимися внутри немецкого национального организма. Внедряя свою либерально-космополитическую пацифистскую пропаганду, играя доминирующую роль в оппозиционных партиях, распространяя пораженчество, игнорируя символы национальных мифов, евреи вонзают нож в спину борющегося немецкого народа.

Стоило только пасть рейху, как появились они, эти черви на теле нации, в роли новых правителей — главных сторонников примирения с Западом и соблюдения Версальского договора — иными словами, капитуляции и рабства».

В подобной атмосфере выстрел Гришпана вызвал цепную реакцию, превратившуюся в реализацию самых жутких метафор, вплоть до окончательного решения.

Пять раз стрелял Гриншпан. Не в фон Рата. В призрак третьего рейха, воплотившийся для него в этом человеке. Две пули попали в цель. Рана в живот оказалась смертельной. Фон Рат умер 9 ноября. Фон Рат не был нацистом, но смерть от руки «гнусного еврейского убийцы» превратила его в национального героя.

Орган нацистской партии газета «Фолькишер беобахтер» писала 8 ноября в редакционной статье: «Германский народ сделает выводы из покушения на фон Рата. Он не будет терпеть невыносимую ситуацию. Сотни тысяч евреев контролируют целые секторы в немецкой экономике, радуются в своих синагогах, в то время как их соплеменники в других государствах призывают к войне против Германии и убивают наших дипломатов».

Эта статья была, в сущности, открытым призывом к погрому.

9 ноября Гитлер прибыл в Мюнхен, в ту самую знаменитую пивную, где он создал когда-то нацистскую партию. Торжественно отмечал «коричневый» город пятнадцатую годовщину неудавшегося «пивного» путча Гитлера и Людендорфа — первую казавшуюся жалкой тогда попытку взять власть. Узнав о смерти фон Рата, Гитлер сказал Геббельсу:

«Я возвращаюсь в Берлин. Хватит праздновать. А ты действуй. И помни: я хочу, чтобы выступление против евреев носило спонтанный характер и явилось бы выражением истинно немецкого духа мести и гнева».

Через пять минут после отъезда Гитлера Геббельс обратился с речью к командирам штурмовых отрядов: «Национал-социалистическая партия не унизится до организации выступлений против евреев. Но если на врагов рейха обрушится волна народного негодования, то ни полиция, ни армия не будут вмешиваться».

Через два дня, когда осколки стекла, давшие название страшной ночи, искрясь живым блеском, еще усеивали мостовые возле сгоревших синагог и разграбленных еврейских домов с пустыми глазницами, нацистское телеграфное агентство опубликовало следующее заявление: «После того, как стало известно, что немецкий дипломат скончался от ран, нанесенных ему гнусным еврейским убийцей, во всех городах рейха состоялись стихийные антиеврейские демонстрации. Глубокое чувство гнева, охватившее немецкий народ, воплотилось в спонтанных действиях нации против евреев».

12 ноября рейхсминистр Герман Геринг издал указ, обязывающий немецких евреев выплатить компенсацию в миллиард марок за убийство фон Рата, за свой счет провести ремонт зданий и помещений, пострадавших в Хрустальную ночь, и передать все свои предприятия и коммерческие фирмы в арийские руки.

Время уже было глухое, зябкое, но все же совесть мира смутилась, и раздались голоса протеста, парированные министерством Геббельса с наглым апломбом.

Возмутился даже последний немецкий кайзер Вильгельм второй, находившийся в эмиграции в Голландии. Кайзер, не жаловавший евреев в бытность свою у власти, раздраженно заявил журналистам:

«Позор то, что происходит сейчас в Германии. Армии нельзя вмешиваться в эти грязные дела. Старые ветераны и все честные немцы обязаны протестовать».

Но армия безмолвствовала, и евреи поняли, что они не могут ждать пощады, ибо нет у них защиты.

Итоги Хрустальной ночи: сожжены 220 синагог, разрушены 10 тысяч еврейских магазинов и такое же количество квартир, 35 тысяч евреев арестованы, свыше 100 убиты во время погрома.

Евреи, попавшие в концлагеря, прошли все круги ада. Пережили муки голода, издевательства, побои. Пятьсот из них были замучены сразу. Остальных временно освободили. Они вернулись домой сломленными, утратившими волю к жизни, с глазами, запечатлевшими выражение ужаса и отчаяния. На улицах этих людей обходили стороной и говорили шепотом: «Они были там».

Это была идея Геббельса выпустить узников Хрустальной ночи, чтобы немецкие евреи могли увидеть воочию, что их ждет.

500 евреев покончили самоубийством в том роковом ноябре. Большинство из них сражались в Первую мировую войну под знаменами Гинденбурга и Людендорфа. Они не могли понять, почему «глубокое чувство гнева» овладело вдруг их бывшими соучениками, однополчанами, соседями, людьми, с которыми евреи десятилетиями жили в мире и дружбе.

До того дошло, что союз слепых инвалидов войны решил исключить из своих рядов всех евреев в знак солидарности с нацистской доктриной.

И люди с пустыми глазницами или с белыми мертвыми глазами кричали из своей вечной ночи таким же несчастным: «Евреи, вон!»

Доктор Альберт Вайншток, проживавший в Мюнхене, так и не понял, почему вдруг превратился в сюрреалистический кошмар окружающий его мир. Штурмовики ворвались в его квартиру в ночь на 9 ноября. Переломали всю мебель. Стали избивать жену и двоих сыновей 12 и 14 лет.

С ужасом узнал доктор Вайншток в нескольких потных багровых харях давних своих пациентов, всегда таких вежливых и предупредительных. И когда один из штурмовиков, вылеченный доктором от застарелого сифилиса, плюнул в лицо его жене, Вайншток не выдержал. Он легко вскочил на подоконник, взмахнул руками — и воспарил над обезумевшим городом извергов и убийц.

И обретя наконец желанное пристанище, припал к мостовой, покрытой хрустальным покровом.

Нацистская печать вопила: «Еврейский убийца Гриншпан вызвал священный гнев немецкой нации».

Но выстрел Гриншпана лишь ускорил неотвратимо надвигавшиеся события.

Путь к Хрустальной ночи был расчищен аншлюсом Австрии, Мюнхенскими соглашениями, бездействием европейских держав.

29 сентября 1938 года в 2 часа 30 минут ночи закончилась конференция в Мюнхене. Англия и Франция отдали Чехословакию на растерзание.

Попрощавшись с Чемберленом и Даладье, Гитлер с непостижимым презрением сказал Риббентропу: «Ужасно, какие передо мной ничтожества». Фюрер обрел уверенность, что эти жалкие люди и пальцем не пошевелят ради евреев.

Как ни странно, но на погром 7 ноября обрушился Геринг. Нет, рейхсминистр, разумеется, не собирался брать под защиту евреев — эти отбросы человечества. Но Хрустальная ночь дала повод для дискредитации соперника.

— Мой фюрер! — орал Геринг, указывая на ощерившегося, подобно хорьку, Геббельса. — Он все сделал бездарно. Как мы можем утверждать при таких результатах, что погром носил стихийный характер? Да над нами смеяться будут. Почему штурмовики «работали» в форме? Зачем надо было сжигать дома? И куда делись отобранные у евреев деньги и драгоценности? Они не поступили в государственную казну. Получается, что штурмовики действовали не во имя идеи, а просто грабили. Ну, а о многочисленных изнасилованиях я и помыслить не могу без содрогания. Те, кто этим занимались, совершили тягчайшее преступление против немецкой нации.

Геринг замолчал, вытирая рукавом выступившие на лбу крупные капли пота. Гитлер вопросительно посмотрел на Геббельса.

— Мой фюрер, — холодно сказал министр пропаганды, — я тут не при чем. Штурмовые отряды получали указания от шефа СД.

— Гейдрих? — фюрер прошелся по кабинету, в задумчивости грызя карандаш, который держал в руке. Ничто не могло отучить его от этой привычки. Сегодня он был в спокойном расположении духа и не поддавался приступам гнева. К тому же Гитлер очень ценил молодого человека, так хорошо проявившего себя в борьбе за торжество национал-социализма. В безупречном личном деле Рейнхарда Гейдриха было только одно пятно. Его дед был евреем. И ничто не спасло бы Гейдриха от участи, уготованной нацистами еврейскому племени, если бы… он не был так нужен фюреру и рейху. Пришлось пойти на подлог. К счастью, бабка Гейдриха была еще жива. И восьмидесятилетнюю старуху заставили показать под присягой, что отец Гейдриха родился от ее внебрачной связи с арийцем.

В окружении Гитлера не было ни одного человека, который посмел бы напомнить Гейдриху об этой истории. Кроме Геринга.

— Поблагодари бабку за супружескую неверность, — пошутил он как-то в присутствии Гитлера. Шеф службы безопасности ничего не ответил и только посмотрел на толстого рейхсминистра немигающим взглядом. У Геринга мурашки пробежали по коже. С тех пор второй человек в Германии лебезил перед Гейдрихом.

Вспомнив об этом, фюрер улыбнулся и сказал: «Я думаю, что Гейдрих выполнял свой долг. Даже если он и совершил просчеты, то неумышленно. Но отныне никаких спонтанных действий, господа. Все в Германии должно совершаться в соответствии с моей волей и по моему приказу».

А еврейское население в подмандатной Палестине жило своей жизнью, как будто ничего особенного не произошло.

Арабы устроили засаду и убили нескольких евреев.

Сильные дожди вызвали наводнения, затопившие шоссейные дороги.

Уличная реклама призывала народ курить сигареты «Наркис».

Фирма «Карасо» привезла в страну партию первых «Шевроле».

В кинотеатре «Эден» состоялась премьера фильма «Жизнь Золя».

У Фогеля на Алленби танцевали.

Весь Тель-Авив явился на симфонический концерт, но, по просьбе публики, симфония Вагнера прозвучала в сокращенном виде.

Из-за событий в Германии кое-кто осуждал Гриншпана, навлекшего на немецких евреев такую беду.

Многие спрашивали, кто такой этот Гриншпан?

* * *

В 1911 году семья Гриншпан эмигрировала из Польши в Ганновер в поисках лучшей доли. Через десять лет у четы Гриншпан родился восьмой ребенок. Назвали его Гершелем. Когда мальчику было 12 лет, Гитлер пришел к власти. И началось…

Учителя, выделявшие прежде способного ученика, стали его третировать. Общение с одноклассниками, вчерашними друзьями, превратилось в цепь насмешек, унижений и издевательств. На каждом шагу он слышал: «Убирайся в свою Палестину!» — и в конце концов подумал: «А почему бы и нет?»

Но как туда добраться?

Окончив школу, решил стать инженером. Но в высшие учебные заведения Германии не принимали евреев.

Гершель поехал в Париж, где жил его дядя. Он был уверен: дядя поможет. И дядя пытался. Но ведь нужен вид на жительство. Как его получить? Французские власти уже предупредили Гершеля, что он живет в стране незаконно. Замаячила в перспективе высылка в нацистский рай.

В разгар всех этих огорчений и узнал Гершель о том, что нацисты решили избавиться от евреев, выходцев из Польши, десятилетиями проживавших в Германии. Все они — 17 тысяч человек — были собраны с чисто немецкой педантичностью на площадях, посажены в грузовики и отправлены к польской границе. Среди них оказалась и семья Гриншпан…

Грузовики неслись, подпрыгивая на ухабах. Вот и граница. Всех высадили. Плакали голодные перепуганные дети. В голос рыдали женщины.

На беззащитную толпу бросились штурмовики с палками и погнали ее через границу, как скот.

А там уже ждали польские пограничники. Тоже с палками. И всех погнали обратно.

На немецкой стороне ухмылялись штурмовики, довольные возможностью поразвлечься. Град ударов обрушился на несчастных. Кровь. Вопли.

Обезумевшие люди три дня метались по ничейной земле.

Не выдержали, как и следовало ожидать, нервы поляков. Они все же приняли своих подданных и разместили их в бараках.

Под впечатлением пережитого кошмара отец отправил сыну в Париж письмо.

Прочитав его, Гершель заплакал. Написал открытку родителям. Потом умыл лицо. Никто не должен видеть его слез. Он уже знал, что делать. Снял с вешалки плащ и вышел.

В оружейном магазине купил пистолет, патроны. И отправился к немецкому посольству…

«Я твердо решил отомстить за кровь и страдания наших братьев — евреев, — писал Гершель Гриншпан в прощальной открытке. — Я убежден, что вслед за мной придут и другие. Они не позволят сломить наш народ… Не сердитесь, дорогие родители и вся семья, если мой поступок причинит вам боль. Тот, чье Имя благословенно, простит меня, и ниспошлет мир и покой нашему несчастному народу». Во всем мире поднялась волна сочувствия еврейскому юноше, почти мальчику, вступившемуся за поруганную честь своего народа.

Американская журналистка Дороти Томпсон собрала 30 тысяч долларов и наняла для защиты Гриншпана адвоката Френкеля, одного из лучших во Франции. Американская ассоциация писателей прислала чек на 40 тысяч долларов. Гершель передал его в лагерь беженцев в Польше. Там находились его родители.

Френкель требовал ускорить судебное разбирательство, но министр юстиции решил не спешить.

«Париж боится реакции Гитлера. Что будет, если присяжные оправдают вашего клиента?» — писал он Френкелю.

1 сентября 1939 года немецкие дивизии вторглись в Польшу. Гершель решил пойти добровольцем во французскую армию.

«Если я в чем-то виноват перед Францией, то хочу кровью искупить свою вину», — написал он военному министру, но не получил ответа.

Моторизованные дивизии вермахта подавили польское сопротивление в считанные дни. Длинные руки нацистов настигали семью Гриншпан, но она бежала в Россию и спаслась. Гершель об этом не узнал…

Раздраконив Польшу, Гитлер обрушился на Францию всей мощью своей военной машины. Франция пала. Гершеля перевели в тюрьму в Бордо. Через город откатывались к Парижу остатки разбитой французской армии. Двигался на запад поток беженцев. Однажды утром его вызвал начальник тюрьмы, пожилой видавший виды служака.

— Слушай, парень, — сказал он, — через пару дней Бордо займут немцы. Ты знаешь, что тебя ждет?

Гершель молчал.

— У тебя нет даже судимости, — возвысил голос начальник и положил руку на плечо узника. — Да и что ты сделал? Убил одного из грязных бошей, терзающих сегодня Францию? Ты свободен…

Ворота тюрьмы раскрылись. Гершель очутился на незнакомых улицах чужого, враждебного города. У него не было пристанища, и он не нашел людей, у которых мог бы попросить помощи. И он голодал. Нищенствовать не позволяла гордость.

Две недели скитался Гершель среди чужих людей. Он видел, как вступала в Бордо немецкая армия, и понимал, что мир гибнет. Так имело ли смысл бороться?

И Гершель вернулся в тюрьму.

— Ну что ж, — сказал начальник. — Я сделал для тебя все, что мог, и умываю руки. — Уже выходя из камеры, он вспомнил, кто до него произнес эти слова, и остановился. — Все же я запишу тебя под другим именем, — пробормотал он, — авось, пронесет.

Не пронесло… Нацисты потребовали выдачи Гриншпана, и правительство Виши быстро его разыскало.

В июле 1940 года Гриншпан был передан в руки гестапо и отправлен в концлагерь Заксенхаузен.

Его содержали в сносных условиях. Не били. Кормили. Геббельс носился с идеей показательного процесса.

— Мой фюрер, — докладывал он Гитлеру, — вместе с Гриншпаном мы посадим на скамью подсудимых мировое еврейство и докажем, что убийца фон Рата был его орудием.

Гитлер согласился.

К Гриншпану стали относиться лучше, и однажды в его камеру вошел человек в костюме и галстуке. Узник вскрикнул и бросился к нему. Это был адвокат Моро Джефри, помощник Френкеля.

— Слушай внимательно, — сказал гость, — у нас мало времени. Я все продумал. Мы создадим железную линию защиты, о которую разобьется любая их версия. Ты будешь утверждать, что фон Рат был гомосексуалистом, находившимся с тобой в интимной связи. Ты взялся за пистолет, чтобы отомстить ему за измену.

— Нет, — сказал Гриншпан.

— Подумай, — настаивал адвокат. — Это твой единственный шанс.

Вошел охранник. Свидание кончилось. Моро Джефри, вопреки желанию клиента, изложил в письменном виде версию, которой намерена была придерживаться защита на предстоящем процессе, и отправил ее Геббельсу.

Министр пропаганды прочел и побледнел. После евреев Гитлер больше всего на свете ненавидел гомосексуалистов. Но не доложить фюреру о версии адвоката Геббельс не мог. И опасения его оправдались. Гитлер впал в бешенство.

— Ты что, хочешь превратить Германию в посмешище? — вопил он. — Не исключаю, что фон Рат был извращенцем. Знаю я этих аристократических ублюдков. Но он — национальный герой!

— Может, проведем закрытый процесс? — заикнулся было Геббельс.

— Тогда зачем он вообще нужен? — спросил фюрер и посоветовал своему переутомившемуся, по-видимому, министру отдохнуть.

Процесса не было.

Что случилось дальше с Гриншпаном, так и осталось тайной.

Замучили его палачи, чтобы утолить жажду мести?

Отправили его в крематорий вместе с другими несчастными?

Точно известно, что в 1944 году Гриншпан был еще жив.

В июне 1960 года немецкий суд официально сообщил, что Гриншпан умер 8 мая 1945 года.

После войны родители Гершеля и его брат Мордехай поселились в Израиле. Еще долго семья верила, что Гершель жив, и искала его.

А жизнь не останавливалась.

Родители давно умерли.

Мордехай женился на Ривке.

Родились дочери Эдит и Малка, выросшие под портретом легендарного дяди в Неве-Авивим.

Мордехая разбил паралич.

Как-то так случилось, что Израиль забыл про Гершеля Гриншпана, в одиночестве выступившего против империи зла.

До сих пор в стране нет ни одной улицы его имени.

В канун пятидесятой годовщины Хрустальной ночи в маленькой квартире Гриншпанов появились корреспонденты американского телевидения, жизнерадостные энергичные парни.

— Вас увидит вся Америка, — бодро пообещал один из них, наводя телеобъектив на сморщенного неподвижного старичка в инвалидной коляске.

Мордехай смотрел куда-то в пространство и молчал. Молчал…