Глава 5

Глава 5

От недоедания было больно даже пить воду. Пищевод сводили спазмы. Возникало ощущение, будто что-то внутри гложет тебя. Губы пересохли, суставы ослабели и болели. Проводя пальцами по бокам, я легко нащупывал ребра. Где раздобыть еду, мы так и не придумали. Один раз наведались на маниоковое поле, но украденных плодов надолго не хватило. Ни птицы, ни животные, например кролики, нам не попадались. Все мы стали более раздражительными и старались реже разговаривать и даже сидели поодаль друг от друга: казалось, когда все вместе, голод мучит сильнее.

Однажды вечером мы заметили гуляющего мальчугана. В каждой руке у него было по початку вареной кукурузы. Парню было лет пять, он с удовольствием уплетал свое лакомство, поочередно откусывая от обоих початков. Мы ни о чем не договаривались и даже не переглянулись. Просто догнали мальчика и с быстротой молнии отобрали у него кукурузу. Добычу разделили на шестерых, так что каждому досталось немного. Тем временем малыш с плачем побежал к родителям. Те не пошли с нами разбираться: наверное, поняли, что шесть подростков обидели их сынишку только потому, что ужасно хотели есть. Позже тем же вечером мать мальчонки принесла каждому из нас по початку. Мне было неловко принимать от нее такой подарок, но в нашем положении игра в благородство была неуместна.

Не знаю, как называлась та деревня, и ни разу ни у кого этого не спрашивал. Я был слишком занят вопросами ежедневного выживания. Мы не запоминали названий других городков и селений, через которые проходили. Сложно точно восстановить в памяти и путь, по которому шли. Помню только, что голод заставил нас снова вернуться в Маттру Джонг. Да, это было рискованно, но голод заглушил голос разума.

Стояло лето, трава на солнце пожухла. Желтоватые поля обрамляло веселое зеленое море леса.

По одному из таких полей мы шагали плотной группкой, сняв рубашки. Кое-кто из моих друзей накинул их на плечи или на головы, чтобы не пекло солнце. Вдруг прямо перед нами из высокой травы вынырнули трое вооруженных людей. Это были молодые ребята не старше двадцати лет. Три автомата были направлены в грудь Гибриллы, шедшего впереди. Один из боевиков медленно приставил холодный ствол к подбородку моего друга и со смехом обратился к своим спутникам: «Смотрите, он испугался, как мокрая обезьяна». Два других повстанца прошли мимо меня. Я старался не смотреть им в глаза и потупился. Но тут парень с автоматом движением зачехленного штыка заставил меня поднять голову. Внимательно глядя на меня, он вынул штык из ножен и насадил на ствол автомата. Меня всего трясло, даже губы дрожали. Он холодно усмехнулся. Боевики препроводили нас в ближайшую деревню, которую мы недавно миновали. Один из наших конвойных был одет в майку цвета хаки и джинсы; его голова была повязана красной тряпкой. Двое других красовались в джинсовых куртках и штанах. На ногах – совсем новые кроссовки «Адидас», а на макушках лихо сидели развернутые козырьками назад бейсболки. У каждого на запястьях обеих рук поблескивало по нескольку дорогих часов. Это была добыча, отнятая силой у жертв или вынесенная из разграбленных домов и магазинов.

По дороге бандиты много чего говорили. По-моему, они нам угрожали, но я был не в состоянии разобрать слов. Я шел как во сне и ни о чем не мог думать. Только одна мысль занимала мое сознание: пришел мой час, сейчас я погибну.

На подступах к деревне двое боевиков побежали вперед. «С нами остался всего один, а нас шестеро», – подумал я. Но у него был полуавтоматический пулемет, а поясом ему служил широкий патронташ. Оставшийся с нами конвоир выстроил нас в два ряда по три человека и велел заложить руки за голову, а потом наставил на нас дуло пулемета и через некоторое время крикнул: «Если хоть один сделает резкое движение, я убью всех. Старайтесь даже не дышать, а то это будет ваш последний вздох». Он засмеялся, и его смех гулким эхом отозвался в лесу. Мне оставалось только молиться о том, чтобы никто из ребят не спугнул его и не пытался даже почесаться. Затылок у меня взмок: я ожидал выстрела в любую минуту.

Когда мы пришли в деревню, выяснилось, что те двое собрали всех, кто оставался в поселении. Нас встречали человек пятнадцать, в основном юные мальчишки, но были и девчонки. Пришли и несколько взрослых. Нас выстроили перед всеми ними во дворе дома на окраине. Сразу за оградой начинались джунгли. Темнело, и чтобы всех было хорошо видно, вооруженные люди поставили большие фонари на ступы, в которых обычно толкли рис.

Так мы стояли под прицелом автоматов, но тут послышался скрип досок деревянного мостика, который вел к главным воротам деревни. Через него в это время переходил старик, недавно бежавший из Маттру Джонга. Самый молодой из повстанцев отправился к мостику и привел этого человека. Мужчине было около шестидесяти, но он казался совсем немощным. Лицо испещрили морщины, оно осунулось от голода и постоянного страха. Кто-то из бандитов толкнул его на землю, а потом направил на него дуло автомата и заставил подняться. Старику это удалось, хоть и с трудом. Колени у него дрожали. Повстанцы смеялись и заставили нас смеяться. Что нам оставалось делать, когда нам угрожал расстрел? Я громко хохотал, хотя в душе плакал. Я попытался напрячь руки и ноги, чтобы унять дрожь, но от этого они стали трястись еще сильнее. Так мы и стояли под прицелом и смотрели, как допрашивают пожилого человека.

– Почему ты покинул Маттру Джонг? – спросил один из боевиков, рассматривая штык и измеряя его размер пальцами. Затем он приставил лезвие к шее старика. – Идеальная длина, – прокомментировал он, проводя им в миллиметрах от шеи. – Ну, так что? Ты будешь отвечать на мой вопрос?

При этом на лбу у бандита вздулись вены, свирепые глаза налились кровью. Старик стоял ни жив ни мертв, судорожно моргая. До того, как началась война, никто и представить себе не мог, что юноша может так грубо говорить с пожилым человеком. Нас вырастили в традиции, в которой проявление неуважения к старейшинам собственной семьи и всего селения было немыслимым.

– Я искал своих родных. – Старику удалось взять себя в руки и отдышаться, хотя голос у него был испуганный.

Парень с автоматом, стоявший в сторонке и куривший, прислонившись к дереву, внезапно выпрямился, подошел ближе и направил ствол старику в пах.

– Ты сбежал из Маттру Джонга, потому что ты нас не любишь. – Тут он приставил дуло ко лбу жертвы и продолжал. – Ты сбежал, потому что тебе не нравится то, как мы боремся за свободу. Так?

Старик закрыл глаза и горько зарыдал.

«Что же это за освободительное движение, – думал я. – Кому они хотят дать волю и каким образом?» У меня осталась только одна свобода – свобода мысли. И я прибегнул к ней, потому что этого никто не мог видеть. Пока длился допрос, один из бандитов размалевал стены всех домов в деревне, написав на них уродливыми буквами «ОРФ». Вряд ли он вообще был знаком с алфавитом. Похоже, он знал только эти буквы. Покончив с этим занятием, он тоже подошел к пожилому мужчине и приставил к его виску автомат.

– Хочешь что-то сказать напоследок? – Старик к тому времени уже не мог говорить. Губы его зашевелились, но никаких звуков мы не услышали. Мучитель нажал курок, сверкнула вспышка. Я отвел глаза. Колени у меня подкашивались, сердце бешено колотилось. Когда я снова взглянул на старика, он потешно крутился на одном месте, как собака, пытающаяся поймать муху, севшую на хвост. При этом он кричал: «Моя голова, мои мозги!» Вокруг все смеялись. Потом он остановился, медленно поднял руки к лицу – так делают люди, боящиеся взглянуть на себя в зеркало. «Я все вижу? Все слышу?» – выкрикнул он и упал без чувств. Оказывается, выстрел не попал в голову – его специально направили чуть в сторону, но он прогремел в непосредственной близости от виска несчастного. Его реакция очень позабавила мучителей.

Потом боевики повернулись к нам и заявили, что из тех, кто находится здесь, в этом дворе, они будут выбирать рекрутов для повстанческой армии. Именно за этим, как они сказали, их патруль и был послан в деревню. Всем, мужчинам, женщинам и даже детям младше меня, приказали выстроиться в шеренгу. Повстанцы проходили вдоль ряда и внимательно смотрели каждому в глаза. Сначала велели шагнуть вперед Халилу, потом мне, потом отобрали еще нескольких человек. Мы должны были сформировать новый строй, встав напротив первого и лицом к тем, кто там остался. Джуниора почему-то забраковали. Я, будущий боевик, смотрел на него с небольшого расстояния, но теперь мне казалось, что нас разделяет пропасть, а наша связь стремительно истончается и рвется. Он опустил голову, чтобы не глядеть мне в глаза. К счастью, боевики почему-то решили начать процедуру отбора заново. Один из них заявил, что все, оказавшиеся в новом строю, трясутся, как девчонки, а слабаки освободительному движению не нужны.

– Нам нужны сильные, стойкие ребята, а не эти слюнтяи, – сказал он, и нас пинками отправили обратно в первую шеренгу. Джуниор вновь оказался рядом со мной и мягко толкнул меня в бок. Я взглянул на брата снизу вверх, а он кивнул и погладил меня по голове.

– Стойте прямо, сейчас произведем окончательный отбор, – гаркнул один из вооруженных людей. Джуниор перестал гладить меня по голове. На этот раз его взяли, а меня нет. Те, кто оказался не нужен боевикам, были препровождены к реке. За нами следовали новые рекруты.

Указав на нас, повстанцы объявили: «Сейчас вы, новобранцы, пройдете посвящение в солдаты. Вам предстоит расстрелять этих людей. Вы увидите их кровь, и это укрепит ваш боевой дух. Не бойтесь, вы их больше никогда не встретите, если только не верите в загробную жизнь». Тут говоривший ударил себя кулаком в грудь и захохотал.

Я покосился на Джуниора. Его веки покраснели, он едва сдерживал слезы. Кулаки его были сжаты, руки тряслись. Я тихо заплакал и вдруг почувствовал головокружение. Один из новобранцев склонился к земле – его рвало. Боевики толкнули его вперед, к приговоренным к смерти. Он упал, и его ударили по лицу прикладом. Со лба его потекли струйки крови.

– Не волнуйтесь, будущие герои, сейчас вам представится возможность проявить себя, – со смехом сказал один из повстанцев рекрутам.

На берегу нас заставили встать на колени и поднять руки за голову. Вдруг из деревни послышались громкие хлопки. Это были выстрелы. Двое боевиков спрятались за ближайшими деревьями, а третий лег на землю и направил автомат туда, откуда доносились звуки.

– Может, они… – начал лежащий рядом с нами бандит, но его речь снова была прервана стрельбой. Наши мучители открыли ответный огонь, а тем временем мы все разбежались в разные стороны, пытаясь добежать до джунглей и спрятаться там. Тогда повстанцы начали стрелять нам вслед. Я бежал что есть мочи, забрался глубоко в чащу леса и упал на землю за сухим бревном. Выстрелы приближались, и я начал отползать дальше. Помню, одна пуля ударилась в ствол дерева прямо над моей головой. Гильза упала рядом. Я замер и затаил дыхание. Надо мной со свистом пролетали пули. В ночи они светились красным светом. Сердце бешено колотилось, дыхание было тяжелым, и я закрыл руками нос и рот, чтобы его не так было слышно.

Некоторых беглецов поймали. Я слышал крики: их, вероятно, пытали. В какой-то момент по лесу прокатился пронзительный женский вопль. От этого звука кровь застыла у меня в жилах. Я стиснул зубы и почувствовал соленый вкус на губах. Потом пополз дальше в лес, отыскал яму у дерева и пролежал там неподвижно несколько часов. Боевики все это время были в деревне. Я слышал, как они ругаются и стреляют. Потом они притворились, будто ушли, и кто-то из спасшихся у реки вернулся в селение. Но его поймали и били – я слышал. Через несколько минут до меня донеслись автоматные очереди, а затем в небо поднялся столб густого дыма. Лес осветился заревом: деревню подожгли.

Примерно через час стрельба постепенно стала затихать, боевики ушли. Я лежал под деревом и думал, что делать дальше. Тут неподалеку послышался шепот. Сначала я испугался, а потом узнал голоса – это были Джуниор и мои друзья! Оказалось, что они бежали в том же направлении, что и я. Но окликнуть их мне было страшно. Надо было подождать, чтобы удостовериться, что это именно они. «Кажется, ушли», – произнес тихо мой брат. Сомнений быть не могло, и я непроизвольно выкрикнул:

– Джуниор, Таллои, Калоко, Гибрилла, Халилу, это вы? – Голоса притихли, и я снова позвал: – Джуниор, ты меня слышишь?

– Да, мы здесь, за сгнившим бревном.

Друзья вытащили меня из ямы. Мы медленно поползли в сторону деревни и вскоре нашли дорогу в другое поселение, где некоторое время назад провели несколько голодных дней.

Идти пришлось почти всю ночь. Никто не проронил ни звука. Я брел по дороге, но ног не чувствовал. Лишь время от времени мы с братом переглядывались, и он ласково улыбался. Я знал: в тот страшный момент у реки он был в отчаянии, но ничего не мог сделать, чтобы спасти меня.

Добравшись до деревни, мы разожгли костер и просидели у огня до зари. Все молчали: каждый, казалось, погрузился в собственные мысли. Только утром мы заговорили. Было ощущение, что ребята очнулись от ночного кошмара или от видения, которое заставляет пересмотреть всю жизнь и по-новому оценить положение. Все согласились, что на следующий день надо покинуть деревню и отправиться куда-нибудь подальше от этих мест в более безопасный район. Никто из нас, правда, понятия не имел, где можно чувствовать себя спокойно и как туда добираться. Но мы твердо решили, что будем искать. Днем постирали одежду – без мыла, просто сполоснули ее в реке и оставили сохнуть на солнце, а сами голые сидели в кустах поблизости. Ранним утром следующего дня нужно было отправляться в путь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.