Глава 4. Бой вокруг наблюдательного пункта «Красный»

Глава 4.

Бой вокруг наблюдательного пункта «Красный»

Поражение под Москвой сопровождалось такой же неудачей на юге, где, достигнув Ростова, «ворот Кавказа», в конце ноября, танковая армия фон Клейста была вынуждена отступить к реке Миус. В центральном секторе контрнаступление русских продолжалось три месяца и вылилось в одно из самых жестоких сражений войны. В то время как русским оказывали поддержку большое количество сибирских отрядов лыжников, у немцев не было никакого зимнего обмундирования. Однако им удалось установить и удерживать линию обороны на рубежах под Ржевом, Вязьмой и Брянском. Это делалось согласно распоряжениям Гитлера, который взял на себя командование армией в декабре. Бой вокруг наблюдательного поста «Красный» и другие боевые действия в последующих главах, вероятно, велись под Ржевом, на самом северном из трех бастионов, в ста пятидесяти милях к западу от Москвы.

Сегодня ничего особенного не происходило, за исключением того, что горели деревни перед нами, и солнце, окутанное облаками дыма, выглядело как красный шар. Беженцы – старики, женщины и дети – с трудом пробирались по снегу. Они тащили за собой сапки и вели с собой коров и собак. Длинные овечьи тулупы женщин сидели на них как деревянные, выделялись узлы и цветные одеяла, а старики с их заиндевелыми бородами были похожи на Дедов Морозов. К вечеру огонь стал кроваво-красным, теперь дома светятся из темноты, как глаза дьявола.

Сегодня ночью пехота отойдет на заранее подготовленные позиции. Пулеметные гнезда и долговременные огневые сооружения образуют непробиваемую линию обороны, с проволочными заграждениями, стоящими в снегу, как игрушки. «Танец» может начинаться. Белый танец смерти.

Видимость ухудшается. Пронзительный ветер поднимает в воздух тучи снега. Наступающих русских мы видим как сквозь вуаль. Мы внимательно следим за ними; мы знаем, что на нас наступает.

25 января 1942 года. 4.00. Ночи холодные. Лежащий снег кажется голубым под серебряной луной, а там, где тень, он цвета индиго. На сто метров впереди пулеметные позиции на крутом склоне оврага при свете луны похожи на горный хребет.

Время от времени проходит часовой – скрипит снег; временами открывают огонь – выстрелы эхом отдаются и долго еще слышны потом в долине небольшой речки. Каждые три часа я поднимаюсь на наблюдательный пункт и в течение часа всматриваюсь в даль, а когда мы открываем огонь, я стою дольше. Сплю урывками; из сорока восьми часов я спал только восемь. Не все ночи такие спокойные, как эта.

Сектор слева от нас – слабое место. Позавчера противник подбил там пулемет и в рукопашном бою отбил окоп. Вчера в том же секторе они прорвали нашу линию обороны. Это произошло к вечеру. Вскоре несколько домов в деревне были в огне. Неприятель ринулся вперед под прикрытием дыма. Я стоял снаружи, слушая их боевой клич. Они ревели, как нападающие быки. В то же время русские пытались прорваться через овраг и атаковать деревню с нашего правого фланга. Они были отброшены.

Я долго слышал, как кричал раненый.

Почти всю ночь они вели огонь из легкой артиллерии. Некоторые орудия стреляли трассирующими осколочными снарядами; они летели медленно и разрывались высоко над головой, низвергая вниз свистящие осколки. Но мы неожиданно сами открыли огонь, и наши снаряды издавали более впечатляющие звуки. Они начинаются на высокой ноте, а заканчиваются глубоким глухим гулом, как у органа. Когда они летят по воздуху один за другим, то создают мощный звуковой аккорд. Наверху впереди, помогая корректировать огонь, вы видите сильное зарево, мощные взрывы. Громадные клубы дыма и снег закрывают все пространство цели. Это подобно гигантскому кулаку, опустившемуся вниз.

Не могу отрицать, что испытываю гордость в такие моменты. Можно гордиться выполняемой обязанностью наводчика этих тяжелых орудий; даже при том, что мое собственное участие в этом весьма невелико, это «наши» снаряды и «наша» батарея, которая ведет огонь. Как только деревянные обломки и земля взлетают от взрыва высоко вверх на вражеских позициях и атака противника захлебывается он нашего огня, пехота празднует; солдаты чертовски счастливы и благодарны нам. Мы, со своей стороны, горды, что все идет так хорошо. Голод, холод, усталость – мы забываем обо всем этом, когда ведем огонь.

Мы знали, что надвигалось. Мы видели со всей ясностью, как развивались события. Я сделал последний бросок навстречу ветру и под артиллерийским огнем пробился на наш фланговый наблюдательный пост в километре от линии фронта. Противник уже начал вести огонь из танков и противотанковых орудий.

Прелюдия. Как хорошо мы ее знали.

Я нашел ребят на передовой пулеметной позиции и поздоровался с каждым за руку. Пфайл поделился со мной кусочком тоста, а я отдал ему одну из своих последних сигарет. Затем я отправился обратно через лес, чтобы проложить лыжню, вдоль которой должен быть протянут новый провод к наблюдательному пункту. Я двигался по магнитному азимуту, все время в спешке, и даже на лыжах ноги глубоко проваливались в снег. Но было уже слишком поздно. Несколько часов спустя провод связи вдоль линии огня был порван снарядами в двадцати местах, фронт между наблюдательным пунктом и нами был прорван, и в том же самом лесу взмывали вверх сигнальные ракеты противника.

Утром не было никакого признака наших наблюдателей. Позднее двое из них вернулись. Один остался лежать на месте – прямое попадание. Мы не спали в ту ночь, наша землянка стала центром, куда поступали донесения шести соединений. Прибегали и убегали люди. Большинство из них не сообщали хороших вестей: «Лейтенант фон Г. убит в рукопашном бою; мы не видели русских, пока они не оказались в пяти метрах от нас…», «Блиндажи захватывают один за другим…».

Все время приходилось просить новые сани для раненых. Они прибывают из-за леса, вдоль протянутого нами провода, который все время обрывают. Позиции нашего передового дозора всю ночь были отрезаны.

28-го русские совершили свой первый прорыв с нашего правого фланга. Они выбили с позиций соседнюю с нами роту и заняли пункт П., расположенный на господствующей высоте и вклинивающийся в наш фланг. Мы открыли стрельбу из противотанковых орудий и подожгли несколько домов; были спешно согнаны и пекари, и мясники, и санитары, чтобы ликвидировать прорыв. Но наш санный путь через П. отрезан. Оставалась лишь тропа через лес.

Все контратаки провалились. Ночь за ночью мы вели массированный огонь, чтобы выбить оттуда противника. Ночь за ночью пехота ходила в атаку после пребывания на открытом воздухе после 27-го числа. Ей было прекрасно известно обо всей тщетности этих усилий. В третий раз стояла задача взять П. Любой ценой! «Окопы на линии фронта будут заняты вновь. Всякий оставивший свой пост будет предан военному трибуналу и расстрелян».

Настроение в нашей землянке самое безрадостное.

Командир пехотной роты лейтенант фон Гинденбург происходит из старинного рода. От усталости у него образовались круги под глазами. В моменты, когда он думает, что за ним никто не наблюдает, его охватывает огромная усталость и на него находит полное оцепенение. Но как только он берет в руки телефонную трубку, его спокойный низкий голос звучит ясно и твердо. Он говорит с командирами взводов с такой убедительной теплотой и уверенностью, что они уходят успокоенными. Его собственное мужество самодостаточно, оно так же неотделимо от него, как его армейский мундир.

Скоро будет ноль часов. Я медленно готовлюсь к этому. Тем временем лейтенант фон Гинденбург пошел спать. Его работа закончена. Он крепко спит до тех пор, пока не прибудут первые посыльные.

Вскоре после этого я был уже на наблюдательном пункте, ожидая массированного артиллерийского огня, который должен предшествовать атаке. Ночь была темно-голубой, в виде небосвода без звезд над освещенной панорамой. Огонь в П. отражался на снегу нежно-красным светом.

Мы наблюдали за артобстрелом. Он обрушился одним ударом, рикошетящие осколки, как фантастические фигуры, прыгали над крышами.

В ту ночь саперный взвод – офицер и сорок два солдата – атаковал противника. Одиннадцать человек были убиты, девять тяжело и семь легко ранены. Офицер вернулся с пепельно-серым лицом и пятнадцатью солдатами.

На следующее утро пройти к нашему наблюдательному пункту было почти невозможно. Русские обстреливали нас из занятых ими окопов, так же как и из пункта П. Одна из противотанковых пушек настолько точно пристрелялась к нам, что после разрыва мое лицо всякий раз обдавало душем из снега и земли, когда я всматривался через смотровую щель, чтобы определить направление, на вспыхивающее пламенем дуло. Нам пришлось эвакуировать наблюдательный пункт и отойти назад в окоп. Как только мы забрались в землянку, разворотило наше оконце, и нам пришлось заколачивать дыру.

Случилось неизбежное. Наши позиции были обстреляны из леса, в семидесяти метрах с тыла от нашей землянки. Русские дозоры зашли нам в тыл и оборвали провод связи. Наши их видели. Позднее наши собственные дозорные обнаружили, что русские протоптали в лесу широкую тропу за главной линией передовых позиций, от которых связь с тылом осуществлялась по четырем телефонным линиям.

31-го в полдень в землянку прибыл командир батареи. Он вместе с лейтенантом Маком предпринял еще одну попытку занять наблюдательный пункт. Это не удалось сделать. Сразу же открывало огонь противотанковое орудие. Они были на волосок от смерти и потом пять минут не могли прийти в себя. То была тяжелая ночь. Говорили, что в пункте П. триста человек готовы атаковать наши позиции. Если бы это удалось, они бы нас накрыли. Но мы сосредоточили огонь всего полка на этом участке, и обстрел был мощным. После этого послышались крики раненых…

* * *

Сегодня нас выручали. На подходе отряды подкрепления обстреляли, и они вынуждены были отступить. Сани с аппаратурой и другим имуществом попали в руки врага. Сделали еще одну попытку и на этот раз прорвались. В 12.30 мы отбыли, десять человек с двумя санями и несколькими ранеными. Впереди нас ехал русский дезертир (один из тех, кто последние два дня голодный блуждал по лесу).

За пятьсот метров от наблюдательного пункта мы наскочили на неприятельский дозор из пятнадцати человек. Мы сразу зашли им во фланг. Я видел, как первый из них бросился под ель слева от тропы. Но я переиграл его. Когда я подошел ближе, то увидел, что в пяти метрах в небольшой ложбинке трое из них пытались скрыться. Мой магазин быстро опустел. Я набросился на них, и двоих, в том числе командира дозора, мне удалось захватить. Третий убежал. Я передал двоих пленных товарищу, перезарядил оружие и последовал за беглецом. Думаю, что, скорее всего, мне удалось его подстрелить. Тем временем командир дозора попытался с пистолетом напасть на моих спутников. Мой товарищ застрелил бы его, но винтовка дала осечку. У русского курок пистолета не был взведен, и мой товарищ выбил его из рук солдата прикладом. Затем они пошли друг на друга. Я подоспел вовремя, чтобы вмешаться.

Остальная часть нашего отряда уже ушла дальше. Они обстреляли основную группу русского дозора справа от тропы. Я тогда думал, что мы всегда будем действовать со всей массой войск, но тут вдруг мы оказались одни. Мои товарищи тоже пропали, а я остался с пехотинцем с обмороженной ногой.

У нас потерь не было. Что касается всех криков и стрельбы, для русских паша атака была столь неожиданной, что им так и не удалось организовать системную оборону. Раненый лейтенант, ответственный за нашу команду, был доволен своими артиллеристами.

Теперь хорошенько выспаться!..

3 февраля 1942 года. Мне присвоено звание сержанта за «храбрость перед лицом врага».

Наша батарея сделала более тысячи выстрелов со своей нынешней позиции. Она отбивала все атаки противника в нашем секторе. Неприятель совершенно не смог бы действовать эффективно, не засеки он наши огневые позиции, – а русские никогда не бывают настолько неэффективны. Вчера они послали разведывательный самолет, и третий их залп попал в цель. Орудие номер 3 перевернулось, восемьдесят снарядов взорвались, результатом попадания в окоп стали девять жертв. Один из парней лежал в трех метрах от боеприпасов, но у него не были опалены даже брови, лишь с головы до ног он был обсыпан порохом.

Сержант X., прекрасный, милый парень из нашего отряда, был ранен на нашем контрольном пункте на третью ночь. Рано утром его и еще пятерых пострадавших эвакуировали на трех санях. На санном пути кавалькада встретила вражеский дозор. Были пострадавшие среди сопровождения, а позднее обнаружили, что получившие ранения – мертвы. Офицер саперов, о котором я упоминал выше, прибыл сюда в ту же ночь, получив сквозное ранение в руку. Он с боем пробивался вместе с нашим командиром батареи. Из своих остававшихся пятнадцати человек он нашел только двоих. На линии фронта больше не берут пленных.

История с наблюдательным пунктом «Красный» завершилась тем, что мы отбили свой главный огневой рубеж. Русским, отрезанным в лесу на юго-западе, теперь определенно остается лишь ждать гибели. Однако наблюдательный пункт «Красный» пережил еще одну тяжелую ночь. Вечером 1 февраля он был атакован из находящегося сзади леса отрядом от восьмидесяти до ста человек. Лейтенант фон Гинденбург был у пулемета, а солдаты и офицеры вели огонь из-за деревянного частокола. В то же время лейтенант Кролл оттянул назад огонь нашей батареи так, что он велся по месту всего в тридцати метрах от землянки наблюдательного пункта. После этого еще две атаки следующей ночью едва ли стоят упоминания. Мощная атака, предпринятая противником, захлебнулась.

Днем мы уничтожили несколько более мелких групп. Теперь пехота двигается назад, опять к своим прежним окопам. После девяти дней и ночей прозябания вокруг крошечных костров под укрытиями из еловых веток, тихого сна и окоченения в снегу они не способны даже отвечать, как будто были под наркозом. Наблюдательный пункт должен быть покинут.

Слава памяти о тебе, наблюдательный пункт «Красный»! Все вокруг разгромлено, тяжелые дощатые стены разбиты в щепы; расщепленные пни, поломанное оборудование, мертвые лошади и множество несчастных окоченевших трупов. Черен снег перед твоим красным порогом. Ты стал символом – НП «Красный»!

Пять дивизий было брошено против одной нашей, мы достигли предела человеческой стойкости. И все-таки передо мной были живые примеры мужества и отваги. Был штабной сержант, который во все эти дни стоял как скала на ничейной земле: он ни разу не покинул своего поста, у него ни разу не отказывал пулемет, но он кричал своим людям, чтобы те держались. Был рыжебородый сержант, который не проронил ни звука, когда перевязывали его раны, он смеялся и весело обращался к двум поддерживающим его товарищам: «Я скоро вернусь обратно, господа!» И был высокий командир роты, который медленно высовывался над бруствером, тщательно прицеливался и открывал огонь, говоря: «Залпом – пли», так, будто он находился на стрельбище. Такие люди все еще есть, и они, может быть, стоят целой роты.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.