ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ ВЫСОЦКИЙ И ШУКШИН
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
ВЫСОЦКИЙ И ШУКШИН
11 июня Высоцкий был занят в спектаклях «Павшие и живые» и «Антимиры», 13-го — в «Гамлете», 16-го — в «Десяти днях…», 17-го — снова в «Гамлете».
20 июня Театр на Таганке отправляется с гастролями в Набережные Челны. Отметим, что именно «Таганка» стала первым (!) столичным театром, приехавшим в этот город с гастролями. Вот почему ажиотаж вокруг события был грандиозный. Особенно жители Челнов ждали приезда Владимира Высоцкого, слава которого на тот момент достигала заоблачных высот. Тот же приехал в город только спустя четыре дня после приезда театра — 24 июня. Буквально в первые же дни пребывания «Таганки» произошел показательный случай: когда актеры возвращались в гостиницу «Кама» после очередного спектакля (они проходили во Дворце культуры «Энергетик»), во всех окнах окрестных домов жители выставили на подоконники магнитофоны и завели песни… Высоцкого. Говорят, сам он чуть не прослезился от такой любви к нему простых слушателей.
Пока «Таганка» была на гастролях, страну вынужден был покинуть еще один инакомыслящий, на этот раз из стана еврейской интеллигенции — Александр Галич. Как мы помним, давление властей на него началось еще в конце 71-го, когда он был исключен из всех творческих союзов (писательского и кинематографического) и остался практически без работы. После этих событий положение Галича стало катастрофическим. Еще совсем недавно он считался одним из самых преуспевающих авторов в стране, получал приличные деньги через ВААП, которые от души тратил в дорогих ресторанах и заграничных вояжах. Теперь все это в одночасье исчезло. Автоматически прекращаются все репетиции, снимаются с репертуара спектакли, замораживается производство начатых фильмов.
Оставшемуся без средств к существованию Галичу приходится пуститься во все тяжкие — он потихоньку распродает свою богатую библиотеку, подрабатывает литературным «негром» (пишет за кого-то сценарии), дает платные домашние концерты (по 3–5 рублей за вход). Но денег — учитывая, что Галичу приходилось кормить не только себя и жену, но и двух мам, а также сына Гришу, который родился в 1967 году от связи с художницей по костюмам Киностудии имени Горького Софьей Войтенко, — все равно не хватало. Все эти передряги, естественно, сказываются на здоровье Галича. В апреле 72-го у него случается третий инфаркт. Так как от литфондовской больницы его отлучили, друзья пристраивают его в какую-то захудалую клинику. Врачи ставят ему инвалидность второй группы, которая обеспечивала его пенсией… в 60 рублей.
Власти не спускали глаз с Галича, причем помогали им это делать… некоторые друзья барда, которые доносили на него в КГБ. Например, одним из активных стукачей был известный актер, который был дружен с Галичем еще со времен арбузовской студии, а в последующем снялся в нескольких фильмах по его сценариям (например, в «Вас вызывает Таймыр» и др.). В КГБ у этого человека было агентурное имя «Хромоножка», которое он заработал за свою хромоту, полученную на фронте (о том, что этот человек был стукачом, поведает в одном из нынешних интервью дочь Галича Алена Архангельская, которая в начале 90-х имела возможность познакомиться в КГБ с делом своего отца).
В 1974 году за рубежом вышла вторая книга песен Галича под названием «Поколение обреченных», что послужило новым сигналом для атаки на барда со стороны властей. Когда в том же году его пригласили в Норвегию на семинар по творчеству Станиславского, ОВИР отказал ему в визе. Ему заявили: «Зачем вам виза? Езжайте насовсем». При этом КГБ пообещал оперативно оформить все документы для отъезда. И Галич сдался, прекрасно понимая, что властям не угоден ни он сам, ни его песни (в отличие от того же Высоцкого, песнями которого заслушиваются все, в том числе и многие из власть предержащих). 25 июня Галич навсегда покидает Советский Союз.
В том году из-под пера Высоцкого родилось стихотворение «Мы все живем как будто, но…», где он рассуждает о ситуации, когда «одни под пули подставиться рискнули — и сразу: кто — в могиле, кто — в почете», а другие «средь суеты и кутерьмы — ах, как давно мы не прямы! — то гнемся бить поклоны впрок, а то — завязывать шнурок…» Вполне вероятно, что стихотворение это родилось после отъезда из страны Галича.
Высылка из страны певца четко укладывалась в стратегию кремлевских либералов, которые, влияя на Брежнева, убедили его в том, что опасность для иделогии представляют лишь «радикальные подрывные элементы», в то время как остальные безопасны, а иные из них (как тот же Высоцкий) даже полезны. Судя по всему, Брежнев доверился мнению Андропова, который в случае с Высоцким выбрал не древний афинский вариант решения проблемы, а китайский (так называемый «принцип шашек го»). Что это за варианты? Вот как их описывает в своих «48 законах власти» уже упоминаемый нами ранее политолог Роберт Грин:
«Жители древних Афин обладали социальными инстинктами, не знакомыми нашим современникам. Граждане в буквальном смысле этого слова — афиняне чувствовали опасность, исходящую от асоциального поведения. Они видели, что такое поведение часто проявлялось в других формах: позиция „я лучше и праведнее всех“, за которой проступает стремление навязать свои стандарты окружающим; чрезмерное тщеславие, удовлетворяемое в ущерб интересам общества; комплекс превосходства; тихое интриганство; разного рода асоциальность… Афиняне не делали попыток перевоспитать людей, ведущих себя подобным образом, или как-то обособить их, или же применить по отношению к ним жестокие наказания — все эти подходы лишь привели бы к появлению новых проблем. Выход был простым и действенным: избавиться от них.
Внутри любой группы можно проследить и обнаружить источник неприятностей — несчастливого, хронически неудовлетворенного человека, постоянно стоящего в оппозиции и заражающего общество своим образом мыслей. Вы не успеваете отдать себе отчет в том, что происходит, а неудовлетворенность, инакомыслие уже расползается. Действуйте, пока еще можно распутать узел неприятностей и понять, кто все заварил… Поступите по примеру афинян: избавьтесь от них, пока не поздно. Отделите их от группы, прежде чем они поднимут смуту. Не давайте им времени внести разлад и заронить тревогу или недовольство, нельзя позволить им развернуться. Пусть пострадает один ради того, чтобы остальные получили возможность жить спокойно. Порази пастыря — и паства рассеется…»
А вот как выглядит другой принцип — китайский:
«В китайских шашках го задача игрока — изолировать шашки врага в тупиках, где они делаются неподвижными и бесполезными. Часто лучше изолировать врага, чем уничтожить, — вы будете выглядеть менее жестоким при равном результате, поскольку в играх власти изоляция равносильна смерти.
Наиболее эффективная форма изоляции — отделить жертву от основания ее власти. Когда Мао Цзедун хотел исключить врага из правящей элиты, он не вступал в прямую конфронтацию с этим человеком. Он тихо и незаметно работал над тем, чтобы изолировать врага, разобщая его соратников, обращая их против него, уменьшая количество тех, кто его поддерживал. Вскоре получалось так, что человек незаметно сходил со сцены вроде сам по себе…»
Итак, советскими властями был избран «афинский» вариант по отношению к Александру Галичу, и «китайский» — с Владимиром Высоцким. Несмотря на то что во власти были влиятельные радикалы, которые советовали Брежневу и с Высоцким разобраться «по-афински», генсек на это не пошел, целиком положившись на мнение Андропова. При этом последнему, судя по всему, не стоило большого труда переубедить Брежнева: достаточно было в качестве последнего аргумента дать ему послушать «радикальные» песни Галича и вполне лояльные (те же военные) песни Высоцкого. Да еще пообещать, что КГБ найдет возможность так изолировать диссидентский пыл Высоцкого, что тот большого вреда обществу не причинит. Шеф КГБ таким образом часто обводил вокруг пальца доверчивого генсека, плетя за его спиной интриги, которые помогали ему проворачивать большие дела. Сохранение Высоцкого относилось к этой же категории андроповских дел: понимая, что певец является одним из самых талантливых (и любимых многими) инакомыслящих в стране, Андропов видел в нем прекрасного «рыхлителя почвы» для будущей либеральной перестройки, во главе которой он видел, естественно, исключительно себя.
И вновь вернемся к событиям лета 74-го.
«Таганка» продолжает гастроли в Набережных Челнах (они продлятся до 4 июля). О том, как они проходили, вспоминают свидетели событий.
В. Смехов: «Под наши выступления был сооружен колоссальный шатер, и получился такой зал тысячи на три зрителей, со стенами высотой метров пять. Снаружи стены мгновенно обросли лестницами, так что полон был не только зал — полны были и эти высоченные стены. Все хотели культурного развития. А мы, как и обещали, решили выдать лучшие силы. Вышла „известная вам по многим кинофильмам“ Демидова, стала читать Блока. В зале — мрачный скепсис. Ушла. Следующий — не приняли. Ушел. Выхожу я — мне уже прямо говорят: „А-а! Давай отсюдова…“ Мне показалось это хамством. И вдруг вышел Володя Высоцкий, отодвинул меня, и наступила… не просто тишина… Они словно вобрали в себя всю свою предыдущую жизнь — одним движением диафрагмы, одним вздохом, — они увидели его… И он сказал… совсем другим тоном, чем мы привыкли слышать: „Если вы, такие-сякие (он им интонацией это уточнил), сейчас же не замолчите, я вас уважать не буду, выступать не буду, потому что вы сейчас обидели не только моих друзей, но и артистов высшего класса. Вы обидели…“ И перечислил того, другого, третьего… И нам: „Ребята, продолжаем…“ Тишина настала мертвая, все чуть не плакали от расстройства, и лица вдруг стали видны!
Ну прочел я Маяковского, потом пел Золотухин. Но чувствую, в зале хоть и молчат, но идет оттуда какой-то напор: давай, давай быстрее, слышали уже, знаем, дальше… А потом вышел Володя. Я даже не стал его особенно и объявлять, сказал: «Теперь выступает Вла…» И — лавина аплодисментов, криков! Мы приросли с Золотухиным к кулисе и смотрели в прорезь на лица…
Не знаю, чем объяснить, только лица в зале стали лицами людей, которые понимают, что такое Рафаэлева Мадонна, они высветились… Потом концерт кончился, мы вышли, и — незабываемое зрелище! — автобус, в котором сидел Высоцкий, подняли на руках. Спокойно и легко. Вот таким было отношение народа к нему…»
В. Спесивцев: «Наш автобус стоял на площади, которая была вся запружена народом. Многие стучали в окна и кричали: „Распишитесь!“ Высоцкий открыл верхнюю часть окна, подтянулся руками, чтобы расписаться удобнее было, и исчез! Его просто вытащили, вынули из автобуса…»
В. Федющенко: «В открытом летнем кинотеатре парка „Гренада“ собралось намного больше народа, чем можно было вместить. Но челнинцев ничто не могло остановить. В ход пошли строительные леса. Их подтащили как можно ближе к стенам кинотеатра и „загрузили“ так, что они скрипели под тяжестью желающих слушать Высоцкого. Рассказывают, что в какой-то момент леса чуть не рухнули, но, слава богу, все обошлось…»
Г. Альферавичуте: «Там на „КамАЗе“ пиво продавали прямо в целлофановые мешки, стаканов не было. Володя тут же сочинил песню и спел ее вечером в „Антимирах“, вклинил между номерами. А на спектакле были люди с магнитофонами, песню записали, и на следующий день она уже всюду звучала. Это был такой скандал!.. Но через два дня появились и стаканы, и бокалы…»
В понедельник, 1 июля, Высоцкий в компании нескольких коллег по театру отправились в Елабугу, чтобы посетить дом, где в августе 1941 года свела счеты с жизнью поэт Марина Цветаева. Инициатором этой эскурсии был Высоцкий, который, пользуясь своей суперпопулярностью, сумел договориться с тамошним начальством, и то выделило актерам небольшой катер. Всю дорогу Высоцкий пел свои песни, таким образом «отрабатывая катер».
Приехав на место, долго не могли найти злосчастный дом. Наконец нашли, но он оказался закрыт. Постучались к хозяйке, которая прекрасно помнила Цветаеву, хотя та и прожила в том доме всего лишь десять дней. Соседка все удивлялась: дескать, чего это в последнее время сюда ходят и ходят люди? Даже сестра погибшей недавно приезжала, искала на кладбище ее могилу. Расспросив соседку, таганковцы тоже отправились на кладбище. Нашли могилу Цветаевой, которая оказалась ухоженной, аккуратной. На ней в тот день лежал маленький букетик свежей земляники и новая одна сигаретка.
Вернувшись в Москву, Высоцкий 8 июля дал концерт в столичном издательстве «Мысль». После чего отправился в Ужгород, где проходили съемки советско-югославского фильма «Единственная дорога». Вспоминает актер Геннадий Юхтин:
«Часть югославской натуры снималась в Закарпатье. Киногруппа базировалась в Ужгороде. Известные актеры Влад Дворжецкий, Виктор Павлов, Анатолий Кузнецов, Сергей Яковлев, Лев Дуров и другие уже сыграли часть сцен, а Высоцкий никак не появлялся. Он приехал буквально на несколько часов. Со всеми поздоровался, с кем — за руку, с кем — расцеловался. Посетовал на жуткую занятость. Здесь же на съемочной площадке переоделся, обсуждая с режиссером порядок работы. Модную кожаную куртку и джинсы сменил на бывший в употреблении комбинезон, а мягкие полусапожки — на солдатские „бутцыфалы“. Он играл русского военнопленного, участвовал в драке, терпел муки — был героем. Свои удлиненные для Гамлета волосы подстригать не дал. Быстро „замазался“, но не очень, сделал элегантную ссадину на скуле. Сам развел мизансцену, отрепетировал действие. Поповичу (режиссер картины югославского происхождения. — Ф. Р.) осталось лишь поблагодарить актера. Оперативно закончив съемку, не умывшись как следует, перекусил предложенное, выпить отказался… Высоцкий хотел купить в Ужгороде какой-нибудь подарок для Марины, но денег, как обычно, не хватало… Я одолжил ему пару сотен. Жаль, что не пригодились, вернул их мне через администратора…»
Из Ужгорода Высоцкий 17 июля взял курс на Будапешт, на съемки другого фильма — «Бегство мистера Мак-Кинли» (съемки длились с 8 июля по 2 августа). У Высоцкого всего лишь несколько сцен на улицах Будапешта: по ним бродит его герой певец-хиппи Билли Сиггер.
В Венгрии наш герой дал всего один концерт — в советской воинской части. Вспоминает А. Сидорук: «Вместе с Высоцким приехала Жанна Болотова — она во время концерта сидела на приставном стуле в зале — и еще кто-то, я уж точно не помню. Не до этого было — приводили в порядок ГДО и прилегающую территорию, ведь под окнами (они были открыты) стояло около 600–800 солдат…
После концерта комдив пригласил присутствующих поужинать в летней столовой, но Ж. Болотова сказала, что они спешат еще на какие-то выступления. Взяла Владимира под руку, и они направились к выходу. Мы последовали за артистами.
А на улице гостей ждал автобус и толпа солдат, которые подхватили Высоцкого и в прямом смысле забросили на крышу автобуса. Оттуда Владимир спел 4–5 песен для солдат. Они долго не отпускали, а затем сняли его с крыши.
Володя попросил комдива показать аэродром (уже шли ночные полеты). Прибыли на летное поле. Генерал-майор разрешил прервать полеты на час, и Владимир, стоя на крыле самолета, пел для летчиков и техников…
Володя упрашивал генерал-майора прокатить его на спарке (самолет с продублированными органами управления для тренировочных полетов), но тот, разумеется, не согласился — не положено…»
Из Венгрии Высоцкий выехал 25 июля и отправился в Югославию — продолжать съемки в «Единственной дороге». Там у него было уже 9 съемочных дней. Вспоминает все тот же Г. Юхтин:
«Местопребыванием киногруппы был крохотный порт Бар. Вдоль Адриатического побережья тянулась масса островов, крупных и не очень. На одном из них, в бывшем рыбачьем становище, превращенном в фешенебельную „фазенду“ для туристов, жили Высоцкий и Влади. Островок связывала с сушей длинная дамба. Высоцкий приезжал на съемку на своем автомобиле. На заднем сиденье всегда лежала гитара. Он писал песни для нашего фильма и иногда проигрывал режиссеру, но для публики не пел. Отношение к русским здесь было вполне дружеское. Высоцкого знали „по голосу“ — часто звучали его записи. Однако ажиотажа вокруг артиста не было. Его отснимали в первую очередь и отпускали.
Я играл немецкого капеллана. Нас собирали отдельно от военнопленных, и поэтому с Высоцким я почти не общался. Только однажды, когда он приехал с Мариной на остров Цветов, где была последняя остановка перед отлетом на родину, у нас оказалось время для разговоров. Собралась почти вся группа. Нас фотографировали. Потом я видел некоторые снимки. Наши актеры выглядели импозантно, как иностранцы, а Высоцкий и Влади, наоборот, были одеты очень просто и вели себя естественно…»
Отснявшись, Высоцкий вместе с Влади переезжает на остров Светац, в один из самых роскошных европейских отелей «Святой Стефан». Влади там застает неприятное известие. Однако приведу ее собственный рассказ:
«Из Парижа мне звонит сестра. Сначала она просит меня сесть, отчего я сразу прихожу в ужас, и сообщает мне, что дом ограбили. Все, что я приобрела за двадцать лет работы, исчезло. Драгоценности, серебро, меха, кинокамеры, радиоаппаратура… Реакция моя сильно шокирует сестру — я начинаю хохотать. Потом, отдышавшись, говорю: „Только-то?“ Я боялась, что с кем-нибудь из сыновей случилось несчастье. И правда, что значит пропажа вещей по сравнению с тем страхом, который я испытала! Я сообщаю тебе (Высоцкому. — Ф. Р.) эту новость весело, будто забавную историю. Ты же страшно расстроен. В твоих глазах все эти вещи — бесценные сокровища. Мне приходится тебя утешать. Конечно, все это очень обидно — ведь среди украденных драгоценностей были и маленькие колечки моей матери, которые она носила не снимая всю жизнь. Я не взяла их с собой в поездку — боялась потерять во время купания, и в конце концов я могу прекрасно обойтись и без столового серебра, без драгоценностей и всякого другого. «Но меха, — говоришь ты, — тебе они будут нужны зимой в Москве, и потом — не обманывай, это твое единственное кокетство». Нет, не единственное. Я еще люблю обувь, но обувь не тронули. Я признаюсь, что жалею о большой норковой шубе, в которой мне было так тепло и в которой я выглядела как настоящая барыня. Но существуют замечательные пуховки — я часто носила такие в горах. Да все это и не важно, дети здоровы, мы счастливы, мы работаем, жизнь прекрасна!..»
В Югославии Высоцкий совмещает приятное с полезным: в промежутках между отдыхом дает несколько концертов для узкого круга лиц. Так, 22 августа он выступил у В. Терехова, а на следующий день дал концерт в советском посольстве в Белграде. Туда его лично пригласил советский посол В. Степаков, который когда-то заведовал отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС и приложил руку к гонениям на Высоцкого в конце 60-х. Но Высоцкий зла не помнил. Или помнил, но приглашение принял, чтобы лишний раз не осложнять себе жизнь. Спел он несколько своих песен, после чего выступил в дуэте с народной артисткой СССР Людмилой Зыкиной: вместе они затянули песню, которую некогда пели герои фильма «Берегись автомобиля» Подберезовиков и Деточкин, — «Если я заболею — к врачам обращаться не стану…» После этого Высоцкий дуэтом с Влади спел уже свою песню «Как по Волге-матушке…» и Зыкина вновь им подпевала.
В начале сентября Высоцкий в составе «Таганки» отправился с гастролями в Вильнюс. Причем если большая часть труппы добиралась туда на поезде, то несколько актеров доехали иным путем. Так, Высоцкий усадил в свой «БМВ» Валерия Золотухина и Ивана Дыховичного и со скоростью 120–140 километров в час погнал машину к месту назначения. В итоге уже вечером 2 сентября путешественники прибыли в Минск, чтобы там скоротать ночь в гостинице. Однако поначалу их встретили недружелюбно — администраторша сквозь зубы сообщила, что «местов нет». Тут к окошку подошел Высоцкий и предъявил свой паспорт. Но это тоже не помогло. Тогда наш герой оттер плечом Золотухина, но администраторша его не узнала. «А так похож?» — спросил Золотухин и снял со своей головы кепку. «Похож», — губы администраторши растянулись в улыбке, и она тут же выдала артистам ключи от трехместного номера.
На ужин Дыховичный достал диких уток, которых прихватил с собой в дорогу из Москвы. Утки были особенные — их несколько дней назад подстрелил на охоте тесть артиста, член Политбюро Дмитрий Полянский. Поэтому они были вкусными втройне.
На следующий день артисты приехали в Вильнюс. Причем как раз к утренней репетиции. Однако та долго не начиналась — к месту назначения не успели подъехать двое артистов: Виталий Шаповалов и Юрий Смирнов. Директор театра Николай Дупак нервничал: дескать, давайте начинать без них. Виданное ли это дело, чтобы семьдесят человек ждали двух? Тем более у обоих опаздывающих есть замены: у Шаповалова в зонгах, а Смирнов и вовсе вступает в спектакль с середины. Но Дупака одернул Золотухин:
— Вот когда вы будете режиссером, встанете сюда и будете вести репетицию.
— Придет время — встану, — огрызнулся Дупак.
На помощь Золотухину пришел Высоцкий, которого затем поддержали и остальные. Короче, Дупаку так и не удалось показать свою власть. А вечером, сразу после репетиции, группа артистов отправилась отдыхать в город. Решили посетить один из ночных баров, коих в Москве в те годы почти не было, а в Прибалтике хватало. Но у входа вышла заминка: швейцар тормознул Высоцкого. Несмотря на то, что артист вылез из роскошного «БМВ», да и вид имел вполне респектабельный, однако на его шее не было галстука, без которого вход в это заведение был запрещен. Высоцкий, естественно, психанул, но на швейцара это совершенно не подействовало. «Ну и черт с вами! — махнула рукой звезда. — Если я захочу, мне в машину самовар принесут».
Несолоно хлебавши, артисты вернулись к машине и обнаружили еще одну напасть — какие-то мерзавцы буквально с мясом вырвали у «БМВ» боковое зеркало. Короче, славно погуляли!
Утром 9 сентября Высоцкий и Золотухин вылетели из Вильнюса в Ленинград, чтобы встретиться там с режиссером Леонидом Хейфицем, приступавшим на «Ленфильме» к съемкам фильма «Единственная» (как мы помним, два года назад он снимал Высоцкого в фильме «Плохой хороший человек»). Золотухину предстояло сыграть в нем главную роль, а Высоцкому эпизодическую (руководитель драмкружка Борис Ильич). Вечером актеры вновь вернулись в Прибалтику и сразу зашли в номер к режиссеру Юрию Любимову, который присоединился к своему театру только что. Проговорили полночи: о репертуаре, новых ролях, о жизни. Еще обоих актеров сильно волновал вопрос, позволит ли Любимов параллельно с работой в театре ездить на съемки «Единственной». Но шеф отвечал уклончиво, чем здорово завел собеседников, особенно Золотухина. Тот про себя даже решил: не отпустит — уеду без разрешения! А все почему: в городе на Неве у него была пассия — молодая киноактриса.
10 сентября актриса Театра на Таганке Алла Демидова должна была выехать из Вильнюса в Москву, чтобы там отсняться в ряде эпизодов фильмов «Бегство мистера Мак-Кинли» и «Выбор цели». Но, приехав на вокзал, внезапно обнаружила, что забыла в гостинице парик. Пришлось сломя голову лететь обратно. Запихнув парик в чемодан, Демидова выскочила на площадь перед гостиницей, но ни одного свободного такси там уже не было. А время поджимает, да и дождь хлещет вовсю. В этот миг на своем собственном новеньком «БМВ» к гостинице подруливает Высоцкий. Он только что выступал с концертами сразу в двух учреждениях (ВНИИРИПе и клубе «Заря»), в руках у него охапка цветов. Демидова, естественно, к нему: «Подвези, Володя!» И что вы думаете: не подвез. Сослался на усталость, сказал, что сейчас непременно подойдет такси. Такси действительно подъехало, но на душе у Демидовой долго оставался муторный осадок.
12 сентября Высоцкий дал концерт на вильнюсском заводе радиокомпонентов на проспекте Красной Армии. И. Аршаускене вспоминает: «Выступление Высоцкого проходило во время обеденного перерыва. Высоцкий просил не аплодировать, хотел побольше спеть. В зал пропускали только по билетам, которые раздали только „верхушкам“, по секрету. Но мы, конструктора, сразу же наштамповали „левых“. Зал был переполнен, сидели даже на подоконниках. В ту пору рабочим у нас раздавали молоко в бумажных пакетах. Эти пакеты кое у кого лопались, и молоко текло по ногам, но ни один человек не сдвинулся с места…»
14 сентября Высоцкий сорвался в очередное «пике». В течение нескольких последних дней он пребывал в нервозном состоянии, вызванном бешеным ритмом гастролей, и все его коллеги боялись, что он вот-вот сорвется. Например, днем 13-го таганковцев принимал у себя один из секретарей литовского ЦК партии, и Высоцкий всю встречу просидел как на иголках. А вечером позволил себе приложиться к бутылке. В итоге следующий день у него начался с опохмелки. Причем с такой сильной, что друзья вынуждены были сделать ему укол. И практически сутки после этого Высоцкий проспал в номере. А Иван Дыховичный отправился перегонять его «БМВ» в Москву.
Почти сутки Юрий Любимов уговаривал Высоцкого лечь в больницу и оттуда в нормальном состоянии приезжать на спектакли. Артист артачился, но затем согласился. Однако в больничных стенах его терпения хватило на день — затем он сбежал. Бывший при нем постоянно его коллега по театру Иван Дыховичный рассказал Золотухину, что на его замечание о выпивке Высоцкий внезапно ответил неожиданной фразой: «Дай мне умереть» (скажем прямо, суицидальные мысли периодически посещали нашего героя). Любимов пытался уговорить врачей сделать Высоцкому «вшивку», но врач, к которому он обратился с этой просьбой, замахал руками: «Он не хочет лечиться, в любое время может выпить — и смертельный исход. А мне — тюрьма».
17 сентября артисты вылетели на самолете в Ригу, и Любимов намучился с Высоцким в полете настолько сильно, что к месту назначения прилетел измачаленным. Как итог: Высоцкому было заявлено, что от работы в театре его временно освобождают.
19 сентября по ЦТ показали фильм с Высоцким: милую мелодраму «Увольнение на берег». И хотя роль у нашего героя там была небольшая, однако общей картины его появление в кадре не портило. И вообще участие в этом фильме Высоцкому можно записать в актив: фильм получился замечательный.
Между тем 23 сентября Высоцкий лег в одну из рижских клиник, где ему благополучно вшили очередную «торпеду». С женой Мариной Влади отношения у него напряженные: узнав, что он в очередной раз сорвался, хотя клятвенно обещал держаться, она разругалась с ним вдрызг. Как пишет В. Золотухин: «А мне сдается, он рвать с ней хочет. Что-то про свободу он толковал. Раньше, дескать, она именно давала ее. А теперь вот именно она и забирает ее…»
26 сентября Золотухин выехал из Риги в Запорожье, где ленфильмовский режиссер Иосиф Хейфиц должен был начать натурные съемки фильма «Единственная». Причем Любимов отпустил Золотухина только после того, как тот сумел найти себе подмену в театре — Высоцкого. Тот после «вшивки» пришел в норму и вновь был возвращен в труппу. Правда, прежде чем допустить его до сцены, Любимов прочел актеру очередную нотацию: мол, вы, сударь, не смогли пройти испытание медными трубами, написали всего лишь несколько приличных песен, а гонору — выше некуда и т. д. и т. п. Высоцкий нашел в себе силы выслушать эти нравоучения молча, поскольку об этом его слезно умолял Золотухин.
Находясь в Риге, Высоцкий дал несколько концертов: в одном из конструкторских бюро, в Доме офицеров, в Институте гражданской авиации, в средней школе № 22. Затем он съездил на несколько дней в Москву, где 24 сентября дал концерт в Институте скорой помощи имени Склифосовского.
30 сентября Высоцкий в компании своих коллег по театру в лице Аллы Демидовой и Ивана Дыховичного вернулся из короткой поездки в Москву обратно в Ригу. Днем они всем театром поехали в Сигулду, чтобы показать там спектакль «Добрый человек из Сезуана». По дороге Высоцкий долго рассказывал попутчикам о том, как этим летом ездил в Югославию на съемки фильма «Единственная дорога». С гордостью сообщил, что приобрел там дорогую обновку для своей супруги Марины Влади — дубленку. Вечером после спектакля актеры отправились в ресторан.
Рано утром в среду, 2 октября, на съемках фильма «Они сражались за Родину», скончался Василий Шукшин. Большинство его коллег восприняли эту внезапную кончину как личную трагедию. Говорят, Андрей Тарковский, едва ему об этом сообщили, упал в обморок. А Владимир Высоцкий впервые в жизни заплакал. Позднее он сам признается в этом: «Я никогда не плакал. Вообще. Даже маленький когда был, у меня слез не было — наверное, не работали железы. Меня даже в театре просили — я играл Достоевского — и режиссер сказал: „Ну, тут, Володь, нужно, чтобы слезы были“. И у меня комок в горле, я говорить не могу — а слез нету. Но когда мне сказали, что Вася Шукшин умер, у меня первый раз брызнули слезы из глаз…»
Вообще за годы, прошедшие со дня смерти Высоцкого, кто только не писал о его отношениях с В. Шукшиным. Причем практически все писавшие об этом сходятся в том, что это была настоящая мужская дружба, проверенная временем (учитывая, что Шукшин и Высоцкий познакомились в начале 60-х в общей компании на Большом Каретном). Однако, на мой взгляд, дружба если и была, то скорее шапочная, поскольку их разделяла не только существенная разница в возрасте (почти девять лет), но и нечто большее. Полагаю, если бы Шукшин и Высоцкий на каком-то этапе сошлись друг с другом, то очень быстро и разошлись бы — настолько разные это были люди как по характеру, так и по своим жизненным устремлениям. Например, можно с уверенностью сказать, что питие Высоцкого было бы противно Шукшину. Сам он примерно с 68-го года с этим делом резко «завязал» и с тех пор относился к пьющим людям, мягко говоря, недружелюбно. Причем никаких скидок на талант и регалии не делал. По этому поводу приведу слова писателя В. Белова, близко знавшего В. Шукшина:
«В конце 60-х я хотел написать очерк о своем отце, о Гагарине и Твардовском. Обо всех троих. Я поделился в Москве своим замыслом с Макарычем (с Шукшиным. — Ф. Р.). Он слишком резко сказал о Гагарине: пьяница! Так резко, что у меня пропало желание писать очерк. Документализм повернулся ко мне новым, не предвиденным мною боком…»
Можно себе представить, как бы отнесся Шукшин к запойным делам Высоцкого, если от него на этой почве даже многие верные и старые друзья отвернулись.
Не меньше причин разойтись у Шукшина и Высоцкого было из-за идейных разногласий, Как уже отмечалось, они сходились в общем неприятии той советской власти, которая называлась «развитым социализмом», но это было чисто тактическое сходство, поскольку в глубинном подходе они резко расходились: Шукшин считал главным пороком этой власти, что она «жидовская» (и оттого пропиталась коммерческим духом), а Высоцкий наоборот полагал, что именно евреев, как носителей более прогрессивных идей, в ней как раз в должной мере и не хватает для полного счастья. Именно поэтому Шукшин общался с русскими националистами (почвенниками) и жадно читал запрещенную литературу именно почвеннического направления (особенно книги философа В. Розанова), не жалея за фотокопии никаких денег. А Высоцкий общался с либералами-западниками и в основном читал литературу этого направления. Во всяком случае так было при жизни Шукшина — то есть до осени 74-го.
Поэтому если большинство неприятностей в творчестве Шукшину приносили именно держиморды еврейского происхождения (или люди, разделявшие их идеи), то Высоцкому наоборот — славянского. По этому поводу приведу высказывания все того же В. Белова, где он делится своими воспоминаниями на тему «еврейство и Шукшин»:
«Макарычу попадало от „французов“ еще больше, чем мне… Шукшин все эти годы был в центре борьбы за национальную, а не интернационально-еврейскую Россию…
Память запечатлела многие острые разговоры. Однажды мы были у Анатолия Заболоцкого (оператор, который работал вместе с Шукшиным над его фильмами. — Ф. Р.) и говорили о странном сходстве евреев с женщинами. Вспомнили, что говаривал о женщинах Пушкин. Дома в Вологде у меня имелся случайный томик Пушкина. На 39-й странице есть такой текст: «Браните мужчин вообще, разбирайте все их пороки, ни один не подумает заступиться. Но дотроньтесь сатирически до прекрасного пола — все женщины восстанут на вас единодушно — они составляют один народ, одну секту». («Как евреи» — это была моя добавка к Пушкину)…».
Идейные расхождения Шукшина и Высоцкого, которые отражались и на их творчестве. Вспомним, как Высоцкий в своих сатирических песнях высмеивал в основном героев с русскими именами и фамилиями. Короче, шибко сильно доставалось от него «русскому Ивану». То он у него горький пропойца (в песне «Ой, Вань…»; 1973), то брошенный женой солдат (в «Песне Вани у Марии»; 1974), то неудачник горемычный и непутевый, дошедший до краюшка (в «Грустной песне о Ванечке»; 1974). Как пелось в последней: «Тополь твой уже отцвел, Ваня-Ванюшка!»
Совсем иначе рисовал в своих произведениях русского Ивана Василий Шукшин. Он у него хоть и чудик, но человек смекалистый, добрый, широкий и, главное, нацеленный на победу. Не случайно свое последнее произведение — сатирическую пьесу-сказку — Шукшин назвал «Ванька, смотри!» (после смерти автора название от греха подальше сменят на другое — «До третьих петухов»). А ведь Шукшин не зря назвал свою сказку именно так, а не иначе. Имелось в виду: дескать, смотри в оба, Иван, а не то тебя обманут и в дураках оставят (по иронии судьбы, Высоцкий был тесно связан с «французами» во всех смыслах: через «пятую графу» и жену французского происхождения). В качестве последних был выведен персонаж по имени Мудрец — этакий скользский вития из разряда философов-марксистов (среди них, как известно, особенно много было евреев), который под любое дело может подвести нужную «базу», дабы хорошее дело поскорее заглохло. В отличие от другого героя пьесы-сказки — Змея Горыныча, который в своих запретительных делах действует как салдафон, не особо скрывая своих намерений — Мудрец наоборот хитер, умеет пускать пыль в глаза, при этом любит употреблять разные мудреные словечки, вроде «вульгартеория» или «моторная или тормозная функции». Как пишет все тот же В. Белов:
«В своем Иване, посланном за справкой, что он не дурак, Макарыч с горечью отразил судьбу миллионов русских, бесстрашно содрал с русского человека ярлык дурака и антисемита, терпимый нами только из страха ради иудейска. После Гоголя и Достоевского не так уж многие осмеливались на такой шаг! Быть может, за этот шаг Макарыч и поплатился жизнью — кто знает?..».
Двух классиков писатель вспомнил не случайно: оба они тоже были причисляемы к сонму антисемитов. Вспомним хотя бы такие строки Ф. Достоевского:
«…Мне иногда входила в голову фантазия: ну что, если б это не евреев было в России три миллиона, а русских; а евреев было бы 80 миллионов — ну, во что обратились бы у них русские и как бы они их третировали? Дали бы они им свободно сравняться с собою в правах? Дали бы им молиться среди них свободно? Не обратили бы прямо в рабов? Хуже того: не содрали бы кожу совсем? Не избили бы дотла, до окончательного истребления, как делывали они с чужими народностями в старину, в древнюю свою историю?».
Возвращаясь к Высоцкому, вспомним, что он изобразил «русского Ивана» в начале своей песенной карьеры именно как антисемита (в образе «алкаша в бакалее» в песне «Антисемиты» 64-го года). Отметим однако, что эту песню Высоцкий периодически исполнял на своих «квартирниках», однако именно с 1974 года это делать вдруг перестал. Может быть, на это повлияла смерть русского националиста Василия Шукшина?
Однако вернемся к хронике событий осени 74-го.
В дни, когда не стало Шукшина, и сам Высоцкий едва не простился с жизнью. Причем это была уже не попытка суицида, а иное. Это случилось 4 октября. В тот день «Таганка» переезжала из Риги в Ленинград, чтобы там продолжить свои гастроли, и Высоцкий намеревался добраться туда на своей «бээмвухе». Гнал так, что протекторы кипели. А дорога была мокрая, после дождя. Вот его автомобиль и занесло на повороте. К счастью, кювет оказался неглубоким и автомобиль перевернулся всего лишь один раз. Помятым оказался только бок машины, а сам Высоцкий заработал только легкий ушиб. Произошло это за семьдесят километров от Ленинграда.
В понедельник 7 октября в Москве состоялись похороны Василия Макаровича Шукшина. Власти специально выбрали под это дело будний день, чтобы с покойным пришло проститься как можно меньше народу. Но людей все равно собралось много — несколько тысяч. Причем ехали со всех концов страны. Например, Высоцкий примчался из Ленинграда, где находился на гастролях. Он ехал на собственной «бээмвухе» пять часов, выжимая до 180 километров в час. При этом сделал всего лишь одну остановку, чтобы заправиться. В те же дни из-под его пера появится стихотворение, посвященное В. Шукшину, где были строчки:
Смерть самых лучших выбирает
И дергает по одному.
Такой наш брат ушел во тьму!..
Не буйствует и не скучает…
Отметим, что это стихотворение окажется единственным произведением Высоцкого, написанным в тот период: с сентября 74-го по февраль 75-го (то есть полгода) он вообще больше ничего не напишет, о чем честно признается в приватном разговоре Валерию Золотухину. Но вернемся на некоторое время назад.
После похорон Шукшина Высоцкий вернулся в Ленинград, чтобы продолжить гастроли с театром. Но, помимо участия в спектаклях, он дает множество концертов. Так, 8 октября он выступил перед работниками Лентелевидения. Казалось бы, кто, как не сотрудники этой организации, могли бы записать выступление Высоцкого и дать его в эфир, обрадовав тем самым миллионы поклонников певца. Но никому из них даже в голову не могло прийти подобное — Высоцкий как певец на ТВ был под запретом. На голубых экранах он если и появлялся, то в единственном качестве — как киноактер (ТВ периодически крутило фильмы с его участием).
12 октября Высоцкий выступает в Павловске, на следующий день — в Гатчине, в Институте ядерной физики. Там на суд слушателей были представлены три новых произведения: «Погоня» («Во хмелю слегка…») (эту песню от отдаст в фильм «Единственная»), «Что за дом притих…» (продолжение «Погони», известна под названием «Старый дом») и шуточную песню «Я вчера закончил ковку…»
17 октября Высоцкий снова ездил с концертом в Павловск (местный ДК), 19-го — в Гатчину (ЛИЯФ). 21 октября им был дан концерт в ленинградском «Энергосетьпроекте», 25-го — в Доме ученых в Лесном, 26-го — сразу в трех местах: в редакции журнала «Аврора» (либерального, кстати, журнала, а не державного), в больнице имени Чудновской и во Дворце работников искусстив имени К. Станиславского (последний концерт начался в 22.00).
Между тем за день до этого, 25-го, случилась еще одна смерть, которая отразилась на Высоцком. Речь идет об уходе из жизни министра культуры СССР Екатерины Фурцевой. Причем уже тогда в обществе широко обсуждалась версия о том, что смерть эта последовала не от естественных причин, а в результате суицида — якобы министр покончила с собой на почве личных и служебных переживаний. Для Высоцкого эта смерть в какой-то мере стала благом, поскольку сдвинула с мертвой точки вопрос выхода в свет его первого диска-гиганта. Дело в том, что на тот момент на его счету было только три пластинки, причем все — миньоны. Как мы помним, в апреле этого года Высоцкий и Влади напели на «Мелодии» два десятка песен под клятвенное обещание руководителей фирмы грамзаписи, что большая часть этих произведений войдет в диск-гигант. Однако затем на пути этого диска возникли трудности — выход его стал торпедироваться. И одной из активных участниц этого процесса была именно Фурцева, которая (не считая отдельных случаев) всегда была сторонницей «русской партии».
Когда «андроповец» Георгий Шахназаров, который к тому времени уже дорос до должности заместителя заведующего Международным отделом ЦК КПСС, взял на себя хлопоты по «пробиванию» диска-гиганта Высоцкого, осадила его (причем довольно резко) именно Екатерина Алексеевна. Она лично позвонили Шахназарову и спросила: «Зачем вы проталкиваете пластинку Высоцкого?» «Международник» объяснил: дескать, это талантливый человек, надо дать ему дорогу. На что Фурцева изрекла: «Не вмешивайтесь не в свои дела — вылетите!»
В итоге с должности Шахназаров не вылетел, но свои попытки помочь Высоцкому тогда оставил. Вопрос о выходе диска остался открытым и оставался открытым до тех пор, пока была жива Фурцева. А едва она ушла из жизни, как эта проблема легла на плечи ее преемника — нового министра культуры СССР Петра Демичева, который, как мы помним, тоже симпатизировал «русской партии». Но о том, как будут развиваться события в этой истории дальше, разговор впереди, а пока продолжим знакомство с событиями поздней осени 74-го.
28 октября Высоцкий дал домашний концерт в доме писателя Федора Абрамова. С этим человеком он познакомился недавно, когда «Таганка» взялась ставить у себя его повесть «Деревянные кони» (премьера — апрель 74-го). Абрамов относился к тем писателям-«деревенщикам», кто не чурался контактов с либералами, поскольку считал, что вместе они делают одно дело — борются с недостатками советской системы. Например, помимо официально разрешенных произведений, Абрамов писал и «в стол» — то есть вещи запрещенные, в частности короткие очерки «Были — небыли». Приведу лишь короткий отрывок из одного такого очерка под красноречивым названием «Школа коммунизма»:
«…20 рублей получает колхозница пенсии. А секретарю воздвигается тысяч в 50 коттедж…
Давно кончились те времена, когда партийные работники работали во имя идеи.
Теперь жрать, жрать подай… Удельный князь… Ходит. Совести нет. Не стыдно…»
Не сомневаюсь, что об этих же проблемах толковали Абрамов и Высоцкий в тот день, когда последний гостил у первого. Наверняка речь между ними шла о житие-бытие «красной буржуазии», о репрессиях против диссидентов, о цензуре и еще целом наборе стандартных тем, которые тогда были популярны в среде интеллигенции. Как говорится, поговорили и разошлись. Но лично меня здесь интересует следующее. Помогал тот же Абрамов либералам расшатывать устои — и что? Грянула вскоре горбачевская перестройка, и те же либералы вытерли ноги об тех же «деревенщиков», отдав Россию в руки еще больших воров, чем коммунисты. Скажете — случайность? Да нет же, все так и замышлялось, поскольку известно ведь, что революцию делают романтики, а ее плодами пользуются разного рода проходимцы и негодяи.
Но вернемся к хронике событий осени 74-го.
30 октября Высоцкий возвращается в столицу на своем «БМВ», который уже успели починить после недавней аварии. Перед отъездом случилась забавная история, свидетелем которой стали коллеги Высоцкого по театру. Накупив в Питере разной всячины, Высоцкий никак не мог разместить все эти покупки в багажнике — тот никак не хотел закрываться. В течение, наверное, получаса артист терпеливо перекладывал вещи с одного места на другое, но багажник все равно не закрывался. Глядя на его потуги, коллеги даже предложили кое-что из вещей безжалостно выбросить. В итоге нервы Высоцкого не выдержали: когда в очередной раз багажник не закрылся, он со всей силы захлопнул его, навалившись на него всем телом. Внутри что-то хрустнуло, но Высоцкий даже не стал смотреть? что именно. Сказал, что, судя по всему, петровские бокалы, ну и хрен, дескать, с ними.
9 ноября по ЦТ показали «Хозяина тайги». Высоцкий фильма не видел — в тот день давал концерт в столичном издательстве «Мысль». А спустя несколько дней сорвался в очередное «пике». Оно случилось практически сразу после того, как Москву покинула Марина Влади, что было симптоматично на фоне того заявления, которое недавно сделал Высоцкий: дескать, жена отбирает у него свободу. Под последней, видимо, имелась в виду в и свобода «сорваться в пике».
В начале декабря Высоцкий уже пришел в себя и дает еще несколько концертов: 3-го он слетал в Ригу и выступил в Институте электроники, 11-го — засветился в московском ВНИИмонтажспецстрое.
18 ноября Высоцкий участвует в спектакле «Десять дней, которые потрясли мир», 28-го — в «Павших и живых» и «Антимирах». 9 и 14 декабря он играет «Гамлета», 17-го — «Антимиры», 23-го — снова «Гамлета», 24-го — снова «Павшие и живые» и «Антимиры».
25 декабря Высоцкий оказался в гостях у своей знакомой Т. Кормушиной, где? помимо него? собрались еще несколько человек. Естественно, не обошлось без песен Высоцкого, которые тот разрешил записать на магнитофон. В тот вечер он исполнил их около десятка, причем одну из них гости слышали впервые. Это была песня «Прерванный полет» («Кто-то высмотрел плод, что неспел…»), которую Высоцкий написал для фильма «Бегство мистера Мак-Кинли». В тексте явственно угадывался намек на личную судьбу самого автора произведения, который «знать хотел все от и до, но не добрался он, не до…» Опять драма человека, не вписавшегося в окружающую действительность.
30 декабря в Театре на Таганке должна была состояться читка пьесы «Мастер и Маргарита» М. Булгакова, постановку которой Любимов пробил «наверху». На нее явилась чуть ли не вся труппа — 49 человек. Однако главреж Юрий Любимов читку внезапно отменил: мол, плохо себя чувствую. Тогда было решено устроить прощание со старым годом. Актеры вкупе с присоединившимися к ним рабочими в количестве 20 человек расставили столы и выставили на них разную снедь: шампанское, фрукты, пирожные плюс чай. По ходу дела пиршество внезапно перешло в творческое собрание, на котором каждый норовил высказать наболевшее.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.