Глава 68

Глава 68

С тех пор меня чуть не каждый день привозили в больницу. Меня без конца ощупывали, кололи, сделали несколько рентгеновских снимков.

В итоге было установлено, что у меня повреждены восьмой, десятый и двенадцатый позвонки. От рентгена ничего не скроешь. Это были главные позвонки, именно им и досталось.

– Я смогу снова ходить? – спрашивал я докторов.

Но никто не мог мне ответить. А что может быть хуже неизвестности?

Доктора решили, что не стоит сразу делать операцию. Они пришли к заключению (и совершенно правильному), что, поскольку организм у меня молодой и здоровый, лучше выждать – возможно, повреждения устранятся естественным путем.

Врачи в один голос твердили, что мне невероятно повезло.

Оказалось, что, будь удар чуть-чуть сильней и был бы задет спинной мозг, тогда мне уж точно никогда не ходить.

Меня называли парнем, которого спасло чудо.

Не знаю уж, чудо или нет, но стоило мне еле-еле повернуться вправо и влево, как меня пронизывала страшная боль. Я почти вообще не мог двигаться без этой боли.

Когда мне нужно было встать с постели, на меня надевали тяжелый металлический корсет.

Я чувствовал себя инвалидом. Да я и был инвалидом. И это сводило меня с ума. «Меня скрутило».

«Ты полный тупица, Беар. Ты сумел бы приземлиться даже с поврежденным парашютом, если бы не поддался панике. Или если бы освободился от него и раскрыл запасной парашют».

Я допустил две грубейшие ошибки: сразу не воспользовался запасным парашютом и не сумел приземлиться с порванным парашютом.

Главное, я мог бы избежать этой катастрофы, если бы быстро отреагировал на ситуацию, проявил хладнокровие и сообразительность. Я понимал, что сам все испортил.

Я поклялся себе, что больше никогда не допущу такой глупости.

А пока что мне все время хотелось плакать.

Я проснулся, обливаясь потом и задыхаясь. Уже в третий раз мне снился этот кошмар: я переживал то жуткое ощущение неизбежного удара о землю.

Я лежал уже второй месяц, считалось, что я выздоравливаю. Но лучше мне не становилось. Больше того, спина болела все сильнее. Я не мог двигаться и становился все раздражительнее. Я злился на себя, злился на весь свет. А злился я от того, что меня терзал безумный, смертельный страх.

Все мои мечты и планы на будущее были порваны в клочья. Впереди не было ничего определенного. Я не знал, смогу ли остаться в составе САС. Я даже не знал, стану ли я когда-нибудь снова здоровым.

Я лежал, не в силах пошевельнуться, изнемогая от разочарования, и думал, как мне избавиться от этого мучения.

Я столько мечтал совершить!

Я обвел взглядом комнату, остановил его на старой фотографии Эвереста. Наша с папой заветная мечта! Ей суждено было стать такой же, как мечтам многих – невоплощенной, похороненной под прахом проходящих годов.

Через несколько недель, по-прежнему закованный в корсет, я с трудом подошел к стене и снял фотографию.

Люди часто говорят, что, должно быть, я был очень уверен в своем выздоровлении, но это было ложью. То был самый мрачный, самый унылый и безнадежный период моей жизни. Я утратил весь свой задор и боевой дух – самую суть моей души. А когда ты упал духом, выздороветь очень трудно.

Я не знал, смогу ли я снова ходить, – что уж говорить о скалолазании или службе в САС. И будущее в тот момент представлялось мне абсолютно беспросветным.

Свойственная всем молодым людям уверенность в себе полностью меня покинула. Я не имел представления, когда смогу заниматься физическими упражнениями, – и это меня невероятно терзало. Потребность двигаться, испытывать тяжелые физические нагрузки были у меня врожденными, и без них мне трудно было представить свою жизнь.

Когда ты не можешь нагнуться, чтобы завязать шнурки, или изогнуться, чтобы потереть себе спину, тебя охватывает ощущение полной беспомощности и безысходности.

В САС у меня была цель, были товарищи. Одиноко лежа в своей комнате, я остро ощущал себя лишенным и того и другого. В душе моей происходила жестокая борьба с обрекшей меня на страдания судьбой, и, не видя выхода, я погрузился в полное отчаяние.

Для выздоровления требовалось приложить столько же сил, сколько необходимо при восхождении на вершину. Но я не догадывался, что именно гора – не образ, а конкретная вершина – поможет мне восстановиться. Эверест – высочайшая и самая неприступная вершина в мире.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.