1. Арабская баллада

1. Арабская баллада

Перевод Р. Григоряна

1

В то время я работал в отделе восточных ковров Уинтенского торгового дома. Однажды, когда все продавцы были заняты, меня попросили принять одного из покупателей. Он выбрал несколько дорогих ковров и, подавая мне свою визитную карточку, сказал:

— Моя жена разбирается в коврах лучше меня. Завтра она зайдет к вам. Будьте добры показать ей ковры, отложенные мною. То, что она выберет, пошлите домой. Чек получите в конце месяца.

— Хорошо, сэр, — ответил я.

Посетитель записал мою фамилию и ушел. На его визитной карточке стояло имя мистера Уолдорфа Шилда, известного торговца страусовыми перьями.

Миссис Шилд, подумал я, видно, из тех женщин, которые воображают, что знают толк в коврах только потому, что побывали на Востоке.

На следующее утро в магазин вошла молодая женщина.

Один из продавцов поздоровался с ней и предложил сесть. Женщина слегка кивнула головой в ответ на приветствие и, достав из сумочки бумажку, протянула ему.

Продавец подозвал меня.

— Доброе утро, — сказала женщина.

— Доброе утро, — ответил я.

— Я миссис Шилд.

— Очень приятно, миссис, пойдемте я покажу вам ковры.

Миссис Шилд была высокой, стройной женщиной со смуглым лицом и иссиня-черными глазами, странно блестевшими, словно в них притаилась утренняя звезда. Она грустно улыбалась и была похожа на лилию, цветущую в ночи.

Я стал показывать ковры, отобранные ее мужем. Миссис Шилд говорила по-английски очень правильно, но с явным акцентом.

— Мой муж уверен, что я лучше разбираюсь в коврах, поэтому послал меня сюда. Правда, я с Востока, но ничего не смыслю в них. Надеюсь, вы поможете мне не осрамиться перед мужем.

— В таком случае, миссис, позвольте убрать эти ковры. Мы подберем с вами такие, за которые вам не придется краснеть.

— Буду признательна, — ответила она.

Я не ошибусь, если скажу, что миссис Шилд смотрела больше на меня, чем на разостланные перед ней ковры.

Я выбрал для нее саруг из мягкой шерсти с коралловыми цветами на голубом фоне.

— Сколько он стоит? — спросила она.

— Дорого, миссис, триста долларов. Но поскольку ваш муж ассигновал не более двухсот долларов, я оформлю это так, будто вы купили его с торгов прошлой недели.

— А сколько в таком случае он будет стоить? — заинтересовалась она.

— Со скидкой 180 долларов.

Миссис Шилд поблагодарила меня взглядом.

— Пожалуйста, отошлите этот ковер ко мне домой, я сейчас же оплачу его стоимость.

— Не беспокойтесь, сударыня, мистер Шилд обещал прислать чек в конце месяца.

— Нет, нет, я заплачу сейчас, у меня при себе есть такая сумма.

Она передала мне деньги, которые я отправил в кассу.

— Вы можете прислать ковер сегодня? — спросила она.

— Он будет доставлен вам на дом до вашего возвращения.

…Во мне заговорило любопытство; ведь я тоже с Востока, и мне захотелось узнать, откуда именно она.

— Простите, миссис, — осмелился я, — вы родом из какой части Востока?

— Из Аравии.

— Из Аравии?!

— Да, я арабка, — с печальным вздохом ответила миссис Шилд.

В этом вздохе я уловил глубокую скорбь. Меня поразила грусть ее черных глаз, под сводом тонких темных бровей.

— Вы тоже с Востока? — спросила миссис Шилд.

— Да, миссис, я из Турции.

Она, сочувственно посмотрев на меня, произнесла:

— Салам!..

— Салам!..

Ее приветствие согрело мою душу, как солнечный луч.

— Давно вы в Америке?

— Уже восемь лет.

— Вам нравится здесь?

— Как может нравиться эта страна? — воскликнула женщина, направляясь к лифту, дверь которого в этот момент открылась.

Она выделялась среди американок, стоявших в лифте, как выделяется роза среди других цветов.

2

Несколько дней спустя миссис Шилд опять появилась и нашей конторе.

Я сразу поспешил ей навстречу.

— Я пришла не за ковром, — сказала миссис Шилд, — я пришла увидеться с вами.

— Я хотел было позвонить вам, миссис, и пригласить на чашку турецкого кофе, но, честно говоря, не посмел.

— Есть тут поблизости кафе? — спросила миссис Шилд.

— Да, недалеко отсюда.

— Пойдемте, пожалуйста, — по-детски радостно предложила она.

Мы направились в кафе-ресторан «Константинополь», где подавали лучший турецкий кофе.

Там миссис Шилд рассказала о себе.

Ее муж, торговец страусовыми перьями, часто ездил на Восток — в Аравию, Афганистан, Египет и даже в Индию за товарами. Когда мистер Шилд впервые увидел ее, она была бесприютной бедной сиротой. Мистеру Шилду она понравилась, и он предложил ей выйти за него замуж и уехать в Америку.

— Я приняла предложение — это был выход из ужасной нищеты. И вот, я жена мистера Шилда, — закончила она.

— Но вы, должно быть, счастливы, миссис, — сказал я, — после стольких горестей и лишений — полное благополучие, богатство.

— О, не говорите, пожалуйста, о богатстве, — прервала меня она, — я так скучаю по Аравии, по нашим арабским скакунам, пальмам, по родному языку…

В ее печальных глазах я почувствовал затаенный жар аравийской пустыни.

— Там меня звали Эльхеме Бинт-эль-Талиб[35]. Теперь я миссис Шилд. Прошло столько лет, а я все еще не могу привыкнуть к своему новому имени. Мистер Шилд действительно любит меня и старается изо всех сил превратить Нью-Йорк для меня в рай. Но все его старания напрасны.

Я смотрел на миссис Шилд, и она мне напоминала одинокую пальму среди сыпучих песков или луч солнца, затерявшийся в облаках, — такая грусть чувствовалась в каждом ее слово, в каждом жесте.

— У меня одно заветное желание — раз, хотя бы один раз пробежаться босиком по жгучему песку и, увидев пальму, броситься в ее тень.

— Позвольте мне называть вас Бинт-эль-Талиб, — попросил я.

— Да, пожалуйста, я столько лет не слышала этого имени.

— Бинт-эль-Талиб, почему вы не попросите мистера Шилда отпустить вас на несколько месяцев в Аравию?

— Он боится, что я не вернусь больше. Нет, мне не видать уже ни пальм, ни горячих песков.

Я понял, что она, подобно редкостному южному растению, мерзнет и чахнет под холодными северными бурями.

Официант с подчеркнутой восточной любезностью подал нам две чашки кофе и удалился. Дочь Талиба грациозно протянула руку и взяла апельсинового цвета финджан[36]. На ее смуглом пальце сверкнул большой бриллиант. Заметив мой взгляд, остановившийся на драгоценном камне, женщина тихо произнесла:

— Поверьте, я отдала бы этот бриллиант за одну аравийскую песчинку.

Нельзя было не поверить в искренность ее слов.

— Бинт-эль-Талиб, вы похожи на финикийскую пальму, увезенную на север, — сказал я, — и напрасно мистер Шилд думает, что сумеет сохранить ее свежей и зеленой в этой стране цемента и бетона.

По щекам дочери Талиба покатились крупные слезы, сверкнувшие ярче, чем бриллиант, горевший на ее пальце.

— Я ненавижу автомобили, — сквозь слезы произнесла она, — мне бы так хотелось иметь арабского коня, я обняла бы его за шею и целовала…

В каждом ее слове слышалась острая тоска по родине.

Я вдруг вспомнил:

— На нью-йоркский ипподром привезли скакунов из Аравии, вы не хотели бы пойти на скачки со мной на этой неделе?

— С удовольствием, но при условии, что муж ничего не будет знать об этом. Он считает, что миссис Шилд не подобает посещать подобные зрелища.

— A как же вам удастся уйти из дому?

— Я скажу ему, что еду в оперу, мистер Шилд не любит музыки, и поэтому не поедет со мной.

— Хорошо, позвоните мне, когда вам будет угодно, и мы условимся о встрече.

Бинт-эль-Талиб тепло пожала мне руку.

3

Когда арабские кони вихрем понеслись по песчаной дорожке ипподрома, глаза дочери Талиба загорелись. Она, как завороженная, затаив дыхание, следила за их стремительным бегом.

Один из скакунов остановился прямо против нас. Казалось, его горящий, печальный взгляд, устремленный куда-то в пространство, ищет родное, далекое небо. Внезапно конь заржал. Это был крик необъятной тоски, прозвучавший как песня.

— Бинт-эль-Талиб, как похожа ваша судьба на судьбу этого скакуна, — тихо сказал я арабке.

Когда закончились скачки, она захотела пойти вместе со мной поглядеть на коней.

Нас проводили к лошадям. Арабка обняла одного из коней за шею, гладила по спине, целовала в глаза. Конь, чувствуя ласку, терся головой о ее плечи и печально смотрел на нее.

Мы покинули ипподром. Я взял такси для миссис Шилд. Взволнованная, она с трудом прошептала:

— Благодарю вас, спокойной ночи…

— Спокойной ночи, Бинт-эль-Талиб, — сказал я и закрыл дверцу машины.

4

Через несколько дней миссис Шилд позвонила мне.

— Сегодня вечером я хочу пригласить вас к себе домой, мой муж выразил желание поближе познакомиться с вами, — сказала она. — Я была в «Константинополе» и купила кофе. Вечером сама заварю его для вас.

Я поблагодарил Бинт-эль-Талиб за приглашение и обещал прийти.

— Приходите, пожалуйста, точно, не опаздывайте.

— Когда мистер Шилд приходит домой? — спросил я.

— Обычно он бывает в семь часов.

— Хорошо, тогда я приду в шесть, если вы разрешите?

— You are so good, so good[37],— воскликнула арабка.

— А вы так ласковы со мной, — ответил я.

Еще не было шести, а я уже был на Манхеттене, спеша к дому миссис Шилд. Она сама открыла мне дверь и встала в дверях, как статуя.

Миссис Шилд была в легком длинном платье, стянутом в талии широким поясом.

— Хэлло!

— Хэлло!

Она закрыла дверь и пристально взглянула на меня. Я подошел к ней. Я был опьянен ее ароматом…

* * *

Мистер Шилд принял меня очень радушно, расспрашивал подробно о моей жизни, проявляя живой интерес ко всему, что я говорил. Это не могло не удивить меня, потому что настоящие американцы очень замкнутые люди, они редко интересуются жизнью других.

Видимо, он заметил мое удивление.

— Я долго жил на Востоке, — сказал он не без гордости, — и многому научился там.

— Неужели так долго, что восприняли наши обычаи, переняли восточные манеры?

Мистер Шилд принялся нудно, с мельчайшими подробностями, рассказывать о своих путешествиях по Востоку. Его рассказ был прерван появлением миссис Шилд, принесшей обещанный кофе в бирюзово-голубых чашках.

— Миссис Шилд, позвольте в этот вечер называть вас вашим настоящим именем.

— Пожалуйста, прошу мае.

— Бинт-эль-Талиб, это кофе — чудо, потому что оно приготовлено вашими руками.

Белые зубы арабки блеснули на смуглом лице. Мистер Шилд, видимо, остался доволен комплиментом, это было заметно по его глазам.

Он вынул из ящика письменного стола толстую пачку фотографий.

— Все эти снимки сделаны мною на Востоке.

Целых два часа мистер Шилд показывал мне фотографии, подробнейшим образом рассказывая, где и при каких обстоятельствах они были сделаны. Он показал мне даже фотоаппарат, которым снимал и который, как ни странно, был куплен не в Америке, а в Англии. Я умирал от скуки, но радушный прием, который оказал мистер Шилд, заставлял меня скрывать это, тем более что миссис Шилд взглядом просила меня быть внимательным к мужу. Обреченный на нудный разговор с мистером Шилдом, я задавал встречные вопросы, чтобы сделать ему приятное.

«Что вы говорите? Неужели вы тогда были в Каире? Сколько же времени вы там пробыли?» — и прочее в этом роде.

Особенно скучной была история пирамид, которую знает каждый школьник. Но из всего этого я заключил, что мистер Шилд не так уж глуп, а его стремления занять меня беседой я отнес за счет гостеприимства.

Я чувствовал себя в своей тарелке, ибо в этой стране, если гость неприятен, ему сразу же дают это понять, — качество, которое я высоко ценю в американцах.

Наконец в одиннадцать часов вечера я решился покинуть гостеприимный дом, порядком утомленный подчеркнутым вниманием к собственной персоне. Я в последний раз взглянул на арабку и заметил все ту же затаенную грусть в глазах.

Мистер Шилд любезно предложил подвезти меня на своем автомобиле. Напрасно я твердил, что не хочу утруждать его, он настаивал, а дочь Талиба взглядом просила меня не отказываться. Я согласился. Арабка простилась со мной в гостиной. Мы с Шилдом спустились во двор, где находился его гараж. Мистер Шилд сел за руль и повел машину. Как только мы отъехали, он умолк. Казалось, он исчерпал весь запас тем для разговоров.

Мистер Шилд гнал машину с бешеной скоростью. Я вынужден был деликатно напомнить ему нью-йоркские правила уличного движения.

— О каких правилах вы толкуете? — воскликнул вдруг он.

Голос его звучал странно, как будто говорил совсем другой человек. Он ни разу не взглянул в мою сторону. Покусывая сигару, Шилд неотрывно глядел на бегущую дорогу и прибавлял скорость. Сначала я спокойно отнесся к этому, но внезапно мне пришла в голову странная мысль: а что, если он не в своем уме?

— Мистер Шилд, зачем вам лишний раз платить штраф?

— Закон — есть закон, и нарушение его требует расплаты, — с загадочной интонацией ответил он.

Я промолчал в надежде, что сейчас нас остановит полисмен, чтобы оштрафовать, и я, пользуясь моментом, распрощаюсь с Шилдом.

— Вы хорошо знаете законы нашей страны? — сквозь зубы процедил американец после долгого молчания.

— Немного знаком.

Он нажал на тормоз, и машина со скрежетом остановилась.

«Что-то случилось с мотором», — подумал я и поспешил выйти.

Вслед за мной вышел мистер Шилд.

Мы стояли в полосе электрического света, и мистер Шилд был виден мне во весь рост. Он смотрел на меня зверем, его глаза налились кровью, зубы были стиснуты так, что щеки казались ввалившимися. Я понял, что на этом месте одного из нас ждет смерть.

В моем сердце закипел гнев, я понимал, что он считает меня чужаком, а себя истинным американцем.

— Измените свой тон! — вдруг сказал я.

— Ответьте мне, вы хорошо знаете законы этой страны?

— Я уже сказал вам, что немного знаю их.

— Немного — это недостаточно, их нужно знать хорошо. Кстати, усвойте и законы морали, — прошипел Шилд и злобно добавил: — Иначе эта штука мигом выучит вас.

Он вытащил из кармана револьвер и направил на меня.

— Я никогда не усвою вашу мораль, — сказал я.

— А я вас заставлю.

— Чего же вам надо от меня?

— Хочу, чтобы вы больше не встречались с моей женой. Мне было жаль ее, не то я пристрелил бы вас еще дома.

— И это все?

Он спрятал пистолет в карман и сказал:

— Гуд бай.

— Гуд бай.

Шилд сел в машину и уехал, а я направился пешком к станции городской железной дороги.

Неужели мистер Шилд сам себе кажется героем, думал я по пути.

5

На следующий день в десять часов утра в магазине появился мальчик, выполнявший у нас обязанности курьера, и подал мне визитную карточку хозяина фирмы. На ней было написано: «Прошу вас зайти ко мне».

— Где хозяин? — спросил я.

— В конторе.

— Спасибо.

Хозяин вежливо встретил меня и предложил сигару.

— Вы оскорбили одного из наших уважаемых клиентов, — начал он.

— Не помню, чтобы я оскорблял кого-либо из клиентов.

— Речь идет о мистере Шилде, торговце страусовыми перьями.

— Я никогда не оскорблял господина Шилда, напротив, очень внимательно обслуживал его и его жену, и они оба остались довольны предложенными мной коврами.

— Но вы хотели завести роман с его женой.

— А какое это имеет отношение к обслуживанию посетителей торгового дома?

— Дорогой мой, — директор выпрямился в кресле, — вы познакомились с миссис Шилд в отделе восточных ковров моей фирмы и обязаны оберегать установленные нами порядки.

Я сразу же решил покончить с этим разговором.

— Сэр, мне безразлично, каковы ваши порядки, своей личной жизнью я волен распоряжаться сам.

Сидящий напротив меня человек, остолбенел: вряд ли ему когда-либо доводилось слышать подобное от служащего.

— В таком случае считайте себя с этой минуты свободным.

— Как вам угодно, сэр.

Он склонил голову над блокнотом, написал что-то и протянул мне листок бумаги. Это было указание бухгалтерии выплатить мне двухнедельный заработок и еще недельный за увольнение.

— Простите, сэр, но у меня с вами договор.

Я вынул из кармана сложенную вчетверо бумагу и положил ее перед ним на стол.

— Очень необдуманно было заключать с вами такой договор, — выдавил он из себя и нажал кнопку электрического звонка.

Вошел управляющий.

— Почему вы заключили договор с этим господином на таких условиях? — спросил хозяин.

— Он большой специалист. Мы не могли принять его на других условиях, — объяснил управляющий.

— Вот как!

Хозяин был из числа тех, кто сам мало разбирается в делах, но быстро усваивает все, что касается выгоды.

Согласно договору, я получил жалованье за пять месяцев вперед и через два часа после разговора с хозяином навсегда покинул фирму.

Мной владело только одно желанье — увидеть Бинт-эль-Талиб. Звонить по телефону было невозможно, трубку мог поднять Шилд.

Я поговорил с одним знакомым продавцом из магазина и попросил его ради старой дружбы сообщить мне о миссис Шилд, если она подаст о себе какую-нибудь весть.

Спустя несколько дней я встретился с арабкой в ресторане-кафе «Константинополь». Оттуда мы отправились в китайский ресторан «Чоп-суи».

Мы уединились в отдельном кабинете, Бинт-эль-Талиб рассказала мне, как была удивлена, узнав от продавца, что я уже больше не работаю в магазине. Она, оказывается, и не подозревала о моем столкновении с мистером Шилдом. Когда в ту ночь мистер Шилд вернулся домой, Бинт-эль-Талиб спросила:

— Ты довез его до дома?

Он ответил:

— Да. Какой симпатичный молодой человек!

Узнав о том, что произошло в ту ночь на самом деле, дочь Талиба возмутилась:

— А я-то думала, что нахожусь в цивилизованной стране. Так могут поступать только в Аравии, где жену считают собственностью, товаром!

— Цивилизация — это лишь внешний лоск, Бинт-эль-Талиб, и здесь и там женщина — товар, с той лишь разницей, что на Востоке женщина — товар «ручной работы», а здесь — «машинной», таким образом, на Востоке она ценится вдвое дороже.

Я попросил Бинт-эль-Талиб не говорить мужу о нашем разговоре.

Она решительно сказала:

— Я больше не считаю Шилда своим мужём, но буду молчать до тех пор, пока не уйду от него.

Затем ее взгляд смягчился. Передо мной снова была добрая и нежная восточная женщина.

— Ты оазис для меня в этой пустыне, — прошептала она.

— А ты — освежающий родник в этом оазисе.

Наши руки сплелись, как ветви деревьев в саду…

6

Арабка каждый раз мрачнела, когда надо было возвращаться под кров продавца страусовых перьев.

Однажды она сказала:

— Мне кажется, что нашу землю освещает не одно и то же солнце, придет время, и ученые докажут, что на Востоке светит одно солнце, на Западе — другое.

— Нет, Бинт-эль-Талиб, повсюду светит одно солнце, это сама жизнь меняет его. Например, социалистическое общество делает солнце более теплым и ярким. Ведь когда смотришь на солнце из переулка, оно светит не так ярко, как в поле.

Арабка не соглашалась со мной и твердила свое, как ребенок.

Когда она уходила, на сердце становилось пусто и темно, но стоило ей появиться опять в назначенное время, вновь наступал рассвет и лучи солнца заливали горизонт.

7

Однажды, к моему удивлению, арабка пришла на свидание с саквояжем в руках. Она печально смотрела на меня, и я заметил в ней какое-то волнение. Затем она, немного успокоившись, взяла меня за руку и сказала:

— Ты никогда не опаздывал, но сегодня я очень боялась, что ты можешь не прийти.

— Что-нибудь случилось, Бинт-эль-Талиб?

— Я уезжаю.

— Куда?

— В Аравию.

Я принял это за шутку.

— Ах ты мой маленький арабский скакунок.

— Это не шутка, я действительно, уезжаю, билет в кармане. Идем, ты должен мне помочь в одном деле.

На все мои уговоры бросить мистера Шилда и остаться в Америке арабка отвечала отказом.

— Я не останусь в этой стране, — решительно говорила она.

Мы отправились в ломбард.

— Я взяла с собой один из своих бриллиантов и несколько платьев, чтобы заложить их и добраться до Аравии. Все остальное оставила Шилду.

Бинт-эль-Талиб с облегчением сняла с пальца кольцо и положила его перед ювелиром. Тот осмотрел бриллиант в лупу, взвесил его и, сняв очки, сказал:

— Тысяча долларов, срок хранения шесть месяцев.

— А если я хочу продать его? — спросила арабка.

Хитрый торговец снова одел очки, еще раз осмотрел кольцо, взвесил камень и ответил:

— 1500 долларов.

— Хорошо, я согласна, — тут же сказала Бинт-эль-Талиб.

Ювелир еще раз внимательно осмотрел кольцо, открыл кассу и отсчитал полторы тысячи долларов.

Прямо из ломбарда мы направились в порт. Бинт-эль-Талиб должна была уехать на французском теплоходе «Ла Турин».

Когда вдали показалось море, глаза арабки заблестели. Она была оживленна. Ее воображению рисовались далекие счастливые картины. Арабка посмотрела на меня сквозь набежавшие слезы и прошептала:

— Прощай.

— Прощай, Бинт-эль-Талиб, привет от меня Востоку.

* * *

Теплоход разрезал голубые волны Атлантики, унося Бинт-эль-Талиб на Восток.

А в это время мистер Шилд в большом магазине на Бродвее сбывал покупателям страусовые перья, не ведая о том, что самый ценный «товар», каким он владел, уплывал из его рук, и уплывал навсегда.