КВАРТИРА № 6[56] . Петроградский рассказ

КВАРТИРА № 6[56]. Петроградский рассказ

1.

Неожиданные обстоятельства заставили меня покинуть родную усадьбу и поселиться в Петрограде. До сих пор я бывал в северной столице лишь наездами и всегда спешил поскорее покинуть этот сырой, неприветливый город. И теперь, трясясь в извозчичьей пролетке с вокзала на 17-ю линию Васильевского острова, вечером под мелким осенним дождем, я чувствовал себя не особенно важно. Подумать только, что теперь на Волге вечера янтарные, ясные, с легким холодком. Деревья в золоте, вода как студеное стекло, и в ней отражаются ветки, обвешанные румяными яблоками, желтыми грушами и черными сливами. А какой воздух!..

Но дела мои были важными, и что же мечтать о невозможном. Мне предстояло прожить в Петрограде по крайней мере до января. Чтобы прогнать грустные свои мысли, я стал раздумывать: как-то я устроюсь на незнакомой квартире, нанятой мне приятелем. Он писал мне, что теперь в Петрограде найти что-нибудь сносное очень трудно. «Впрочем, тебе посчастливилось, — кончал он письмо, — твоя квартира, правда, довольно далека от центра, но комнаты теплые, хорошие, в окна отличный вид и до трамвая совсем близко»…

2.

Сонный дворник, узнав, что я и есть господин Скворцов, взял мои чемоданы, нашарил в карманах ключ и повел меня наверх. Тусклые электрические плошки слабо озаряли старую, сводчатую лестницу, шаги наши гулко раздавались по старинным каменным ступеням. Мой шестой номер оказался на третьем этаже.

Дав на чай дворнику, я попросил его послать мне какую-нибудь женщину, чтобы поставить самовар и помочь убраться. Он ушел. Я зажег электричество и осмотрелся.

Квартира была меблированная от хозяина. Видно было, что мой приятель ограничился тем, что нашел ее и провел электричество по моей просьбе. Но от убранных старомодной мебелью комнат, нетопленых печек, голых окон и сомнительной чистоты полов веяло нежилым. И меня охватило острое чувство бесприютности.

В одной из четырех комнат стояла широкая деревянная кровать, мягкий кожаный диван. Она показалась мне самой уютной. Скоро дворничиха принесла самовар, в камине затрещали дрова, постель приняла вид более привлекательный, и усталый после ночи, проведенной в вагоне, вскоре я заснул безмятежно сладко в новом своем жилище.

3.

Отдохнув, я проснулся в настроении гораздо более бодром, и все кругом показалось мне милее. День был на удачу ясный, и бледное петроградское солнце широко падало на пол моей спальни. Я подошел к окну. Вид на Неву, на барки, пароходы и набережную действительно был чудесный. Я невольно им залюбовался. Осмотрев свою квартиру еще раз, я увидел, что, если все переставить, она окажется совсем приятной. Комнаты были все квадратные, просторные и светлые. Старинная мебель, в конце концов, была приятнее шаблонного модерна, который теперь в ходу. Нет, совсем не так плохо, как показалось, а что далеко, так дела мои такого рода, что часто ездить в город мне и не придется.

Прошла неделя. Я совсем устроился, только никак не мог найти себе подходящей прислуги; дал объявление в газетах, но приходившие ко мне расфранченные и с претензиями девицы на мой провинциальный вкус все не подходили. Я собирался обратиться в рекомендательную контору, когда однажды утром дворничиха, покуда что служившая мне, спросила:

— Все еще не сыскали служанки, барин?

— Нет, не сыскал, а что?

Она подумала минутку и сказала:

— А вы бы взяли Дашу.

История Даши оказалась несложной. Оставленная кем-то из жильцов сирота, она жила при доме.

— У нас комнаты от хозяина сдавались, Даша прислуга была. Теперь комнаты доктору пошли, и она без работы. А девушка она честная, работящая.

И, действительно, Даша после всей являвшейся ко мне прислуги понравилась мне. Согласилась она служить у меня не сразу. Просила дать ей подумать. На другой день пришла и говорит, что согласна.

— Ну, и отлично, — отвечаю, — работы у меня не много, готовить сумеете как-нибудь.

— Да я, барин, работы не боюсь и к кухне привычна, только вот насчет помещения…

— Что такое насчет помещения?

Она подняла на меня глаза (до той поры все опущенными держала) и говорит:

— Как вам угодно, барин, согласна у вас служить и жалованье положите, только позвольте мне в кухне спать.

— Зачем же в кухне, когда комната все равно стоит пустая. Спите там…

А она смотрит на меня, да так долго и грустно и твердит свое:

— Дозвольте спать в кухне.

Уж не думает ли она, что я ей какую-нибудь неподходящую роль готовлю? Эта мысль меня рассмешила и рассердила немного. Что за чрезмерная скромность! Ну да Бог с ней, пусть спит, где знает. Так и сказал.

Вечером в тот же день Даша перебралась со своим скромным скарбом ко мне на третий этаж.

4.

Прошла еще неделя. Помню, что впервые я заметил это во вторник 16-го.

Я сидел в столовой за вечерней газетой, самовар давно остыл. Даша ушла спать. Прихлебывая чай, читая, я и не заметил, как пробило двенадцать…

И вдруг я услышал…

Нет, услышал — не то выражение, оно слишком односторонне и определенно. Вдруг я почувствовал неизъяснимое волнение. Зрение, слух, все чувства одинаково напряглись, встревоженные неизвестно чем. Казалось, получше вслушаться, всмотреться, и я увижу, услышу…

Но что?

Мертвая тишина стояла в квартире, и только стук часов вторил учащенным ударам моего сердца.

Усилием воли я прогнал свой беспричинный страх. «Нервы расшалились — лягу спать, и все пройдет». Так я и сделал. Ни в среду, ни в четверг ничего подобного не повторялось, и я совсем забыл о своем мимолетном и беспричинном страхе.

В пятницу я ездил в город по делам, весь день не был дома; обедал в ресторане и вернулся крайне усталый. Почти сейчас же я разделся и лег в постель. На ночь я всегда завожу часы, отчетливо помню, что стрелка показывала половину двенадцатого.

Я видел странные сны. Мне казалось, что я блуждаю по каким-то малознакомым улицам Петрограда. Ночь. Газовые фонари задуваются холодным ветром. Редкие прохожие мелькают, как тени ночных птиц. Я куда-то тороплюсь, но куда? Ах, все равно, только бы не опоздать!..

Что это плещет о камни? Это Нева! Я спускаюсь по гранитным ступеням и сажусь в лодку. Пена брызжет мне в лицо, волны плещут тяжело и глухо. Сейчас лодку зальет — ветер с моря, и Нева вздувается. Ах, все равно только — бы не опоздать.

И вдруг я стою у порога своего дома. Подымаюсь по лестнице, двери моей квартиры открыты настежь.

Я смотрю на часы, как мало времени осталось. Даша, где же Даша?..

И выходит Даша.

Она в белом платье и с длинной фатой. Я подхожу к ней и беру за руку. Тотчас же воздух наполняется тихой музыкой. «Скорей, скорей, — говорит мне Даша. — Моя мать должна благословить нас».

Мы проходим ряд ярко освещенных комнат и опускаемся на колени перед худой, высокой женщиной. Это мать Даши. Она улыбается нам ласково и грустно, подымает над нами образ… и вдруг вихрь врывается в окно, образ падает на пол, и я вижу, что мать Даши лежит откинувшись на диване, и на шее у нее страшная, черная, узкая рана…

Я проснулся. Какой отвратительный, кошмарный сон! Как хорошо, что он кончился, что я лежу спокойно в теплой постели, у себя дома, в квартире № 6…

№ 6… Я представил себе эту цифру так отчетливо и ясно, точно действительно видел ее перед собой. Это была большая шестерка светло-серого цвета. Я глядел на нее, и она стала двоиться, четвериться, я пробовал зажмуриться, но это не помогало. Пол, потолок и стулья были покрыты шестерками, ненавистным цифры носились в воздухе, описывали дуги, свивались и разливались точно ядовитая гадина. Они душили меня, лезли мне в глаза, в рот… Отбиваясь от них, я закричал…

Наконец-то, я проснулся на самом деле. Все кругом было тихо, тихо. Я зажег свечу, налил себе воды и выпил.

Часы слабо стучали.

Но что это?.. Сердце мое вдруг часто забилось, нервы напряглись, странное ощущение, уже испытанное мною два дня назад, вновь мною овладело. Но тогда я только вслушивался в мучительную тишину… Теперь я услышал.

Легкий шорох несся из-за стены, скрип половицы, шуршанье туфель, слабое покашливание. И вдруг странный холод распространился по комнате… Не смея крикнуть, двинуться, позвать на помощь, прижавшись к изголовью кровати, я видел, что по коридору медленно движется какой-то старик. В руке он держал слабо мерцавшую свечу, другой придерживал полу халата. На шее у него чернела та же узкая, страшная, запекшаяся рана. Он направился к кухне, вскоре я услышал отчаянный долгий крик, какая-то дверь тяжело хлопнула… Больше я ничего не помню.

5.

Утром с меня сняли показания относительно Даши, исчезнувшей неизвестно куда. Городовой видел в ту ночь на набережной бегущую девушку, хотел ее задержать, но она вырвалась у него из рук. По описанным приметам и по обороненному ею платку, несомненно, это была Даша.

Я рассказал о страшных кошмарах этой ночи, меня выслушали, скептически улыбаясь, пожали плечами и ушли.

Голова у меня тупо болела, я сам не знал, что думать о всем происшедшем, когда мне доложили о приходе управляющего домом. Это был почтенный старик с тихим голосом, с мягкими движениями и грустным взглядом. Он извинился передо мной за беспокойство и, помолчав немного, словно собираясь с мыслями, начал:

— Я очень перед вами виноват, сударь, что послушался нашего домовладельца и не предупредил вас о нехорошей славе нанятой вами квартиры. После случая, происшедшего в ней, о котором я вам расскажу, уже семь лет, как в ней никто не жил, т. е. пробовали жить, но выходило так беспокойно, что все жильцы вскоре съезжали. Тогда ее обратили в домовую контору. Но теперь, сами знаете, квартир мало, платят за них хорошо. Вот наш хозяин и решил сдать № 6. Просил я его не брать греха на душу, не слушает. Оно, говорит, если и было, так за шесть лет выветрилось. А тут подвернулся ваш приятель; меблировали ее кое-как, да и по рукам. Только, как я предсказывал, нехорошо и вышло.

А случай здесь вот какой произошел.

Лет пятнадцать тому назад снял шестой номер приезжий из Сибири старик Глухарев. Это был высокий коренастый старик с острым взглядом и тяжелой поступью. Поселился он с маленькой внучкой, жил бедно и скупо, перебиваясь с хлеба на воду, однако говорили, что он — бывший золотопромышленник, богач, вряд ли не миллионер.

Однажды зимой, в январе будит меня утром прислуга.

— Барин, — говорит, — вас полиция требует.

«Что за шут, — думаю, — какое ко мне у полиции дело?» Хотя и не помнил за собою ничего, однако струхнул порядком. Выхожу с виду спокойно, про себя акафист своему мученику читаю. Вижу, дом оцеплен подходит ко мне пристав.

— У вас проживает омский мещанин Глухарев?

— У нас, — говорю, — десять лет уже проживает.

— Ведите нас к нему.

И что же бы вы думали?! Оказывается, пришли старика арестовывать. Как-то там открылось, что он в Сибири целую семью вырезал, только одну младшую девочку пощадил, и внучка его не родная ему совсем, а тех родителей дочка.

Ну, звонили, стучали, никто не открывает. Высадили дверь. Думали, он спит, Глухарев сидит в кресле напротив входа, смеется, «добро пожаловать, говорит, дорогие гости». Полицейские было к нему, а он только рукой повел: «не смей», мол, да так повелительно, что те и остановились. А он прямо на меня уставился да как закричит:

— Ты, доносчик, знай, что даром тебе это не пройдет. Думаешь, навел холопов и силен? Короток, любезный, у тебя ум, не выселишь меня, покуда сам в гроб не ляжешь!.. Проклято это место, проклято, проклято трижды.

И так он это страшно выкликнул, что до сих пор холодно становится, как вспомнишь.

— А потом что было?

Пристав первый опомнился.

— Делай, ребята, обыск, что слушать старого попугая.

Солдаты затопали, стали выворачивать комоды… А старик все кричит, ругается и вдруг перестал выкликать, захрипел, заклокотал как-то. Бросились мы к нему, а у него в руках бритва, горло перерезано, и халат бухарский зеленый весь залит кровью.

Поверите ли, неделю целую после того не спал.

Что ж еще, — Глухарева похоронили, имущество его в казну пошло. Дашу-сиротку я у себя оставил. Когда подросла, стала при доме служить.

И странно, знаете, после смерти старика (ведь все у девочки на глазах произошло) словно у нее память отнялась. О прошлой своей жизни помнила самые пустяки, о деде (какой, впрочем, он был ей дед) никогда и не вспоминала. И так, думаю, что Бог ей милость свою послал, отнявши память.

Да, не надо было ей поступать к вам в услужение. Старый безбожник, видно, ей и явился ночью.

* * *

Несколько дней спустя, уже перебравшись на новую, приисканную мне стариком управляющим квартиру, я прочел, что в вытащенной из Невы утопленнице опознана Даша.