В ДЕРЕВНЕ

В ДЕРЕВНЕ

Тяжелые годы Реставрации Фурье провел в деревне Толлисье в пограничном со Швейцарией округе Бюже. Он поселился у племянниц, приехав туда сразу же после падения власти бонапартистов, и, прожив недолго, перебрался к младшей сестре Рюба, в окружной центр — городок Беллэ. Однако вскоре, поссорившись с родственниками, уехал. Разрыв удручал, но, рано став самостоятельным, он разучился смиряться с вторжением в его дела, с постоянными советами «неудачнику», которые выводили его из равновесия. С облегчением сел за стол, когда наконец-то оказался вновь один, устроив по своему, привычному ему только порядку маленькую квартирку, заваленную пачками рукописей, грудами газет и журналов.

Работа над «Новым миром любви» подходила к концу «Он окончил ее в 1813 году, но в течение 150 лет рукопись останется неопубликованной. По «моральным» соображениям ученики будут ее тщательно скрывать, хотя отдельные разделы выйдут как самостоятельные статьи. Еще одну книгу — «Трактат о домашней и земледельческой ассоциации» — Фурье задумал задолго до окончания «Нового мира любви», а писал обе почти одновременно. В эти годы и произошло окончательное оформление системы Фурье.

«Трактат» должен был быть первой из девяти задуманных книг. На нее Фурье больше всего возлагал надежд, рассчитывая здесь дать все практические советы по организации опытной ассоциации. Как всегда, трудно было ему сдерживать себя от отступлений и подробного описания второстепенных проблем. Подсчеты, чертежи, таблицы занимали не только много времени, но и уводили мечтателя от главного…

Старался как можно убедительнее рассказать о необыкновенном взаимодействии страстей, серий, групп. Чтобы обосновать свои подсчеты, привлекал на помощь самые различные математические выкладки. Может быть, этот прием сделает «открытие» более убедительным?..

Здесь же, отвлекшись от описания ассоциации, Фурье вновь пишет о свободе любви, основных принципах воспитания гармонийцев, пороках буржуазного брака и положении женщины в обществе Гармонии. Что поделать, он не в силах побороть страсть к повторению.

Перечитывая написанное, на полях пометил: «Реставрация. Бедствия народа. Возврат Франции к порядку, который существовал до революции, — невозможен».

Эмиграция вернула себе все, что хотела: ренту, дворцы, слуг. Казалось, что аристократы напоказ наслаждались жизнью. Парикмахерские заведения уповали на возврат к старой моде. Напудренными париками и взбитыми локонами они старались убедить всех вокруг, что никакой революции и никакого Наполеона в истории Франции не существовало. Окна кафе на парижских бульварах были размалеваны геральдическими лилиями. Свора эмигрантов, вернувшаяся с Бурбонами, хотела забыть все, что было в эти двадцать лет. Однако вскоре аристократы должны были убедиться, что все, что было создано в эпоху революции, Консульства и империи Наполеона, сломать нереально.

Большинство помещиков, убедившись, что прежние порядки не вернутся, вынуждены были применять иные способы хозяйствования. Они, как и землевладельцы-буржуа, дробили свои владения и сдавали их в аренду мелкими участками. Крестьяне покрывали расходы по своему хозяйству только за счет чрезмерного труда или самоограничений. Если же год выдавался неурожайным, им ничего не оставалось, как сокращать расходы на обработку земли. В результате Франция оставалась страной мелкой земельной собственности с отсталыми методами обработки земли.

Обласканные в свое время Наполеоном, крестьяне, стараясь избежать положения поденщика, брали у ростовщиков займы из 100 процентов. И нужно было послушать их «душераздирающие признания, чтобы составить себе представление об этих долгах», — писали газеты. Крестьяне голодали, заразные болезни распространялись настолько быстро, что в некоторых деревнях заболевали сразу сотни людей.

«Резня 1815–1816 годов» — «белый террор», злобные расправы и самосуд над всеми, кто не хотел возвращения Бурбонов, вселяли ужас.

После окончания наполеоновских войн, в условиях мирной обстановки быстрыми темпами стала развиваться французская промышленность. Внедрение новой техники и машин способствовало росту производства. С расцветом капиталистического производства росли богатства господствовавших классов. В то же время в результате конкуренции разорялись мелкая городская буржуазия, владельцы небольших лавочек, коммерсанты и ремесленники.

Катастрофическим было положение рабочих крупных городов. Промышленные кризисы начиная с 1811 года создали в стране большую армию безработных. Только в Лионе за три месяца 1816 года вчетверо сократилось число действующих ткацких станков. Тюрьмы были заполнены недовольными политикой правительства, а конфискации и казни бонапартистов заставляли и рабочих уходить из городов. Голод, разразившийся в 1816 году, поверг страну в уныние. Вздорожавшие продукты были недоступны народу. Бродяжничество стало массовым явлением. На дорогах появились тысячи бездомных детей, собирающих милостыню.

Толпы охваченных ненавистью рабочих громили амбары богатых фермеров или помещиков. Пять дней правительственные войска усмиряли мятеж в Тулузе, а в департаменте Сены и Марны заговорщики подговаривали жителей окрестных городов и сел отправиться в Париж, где намеревались захватить власть, провозгласить право на труд, а также установить доступные беднякам цены на хлеб.

Тяжелое положение страны усугублялось еще и тем, что после Ватерлоо по условиям II Парижского мира Франция была оккупирована 150-тысячным корпусом союзников.

Газеты писали, что в Париже принимались меры — создавались дома благотворительности, где безработный мог получить работу и пропитание при непременном условии проживать в этом доме и подчиняться полувоенной дисциплине. Но эти попытки как-то облегчить участь несчастных не изменяли кризисного положения в стране. Стараясь спасти положение, правительство Реставрации выпускало один за другим внутренние займы. Фурье писал, что эти меры не спасут бедноты, система займов только разоряет страну, сельскохозяйственные отрасли по-прежнему находятся в совершенно диком состоянии.

Живя в деревне, Фурье не меняет своих устоявшихся привычек. Ранние утренние часы посвящены просмотру почты. Синяя блуза и черное кепи с красным кантом почтальона стали сигналом перерыва в работе. Шарль с удовольствием обменивался с ним новостями, которые, как правило, раньше всех стекаются к служащим почтовой конторы.

Затем внимательнейшим образом просматривал «Французский вестник» и «Кровавую монахиню» — так в либеральных кругах прозвали газету «Ежедневник», воспевавшую незыблемость трона и алтаря…

Об официальных правительственных событиях сообщала газета «Монитёр»… Сатирический журнал, «Желтый карлик», закрытый два года назад, преобразился в «Зеркала»… Нельзя было не заметить, что по формату газеты стали совсем маленькими. И хотя формат был ограничен, зато изо всех сил рекламировалась «свобода печати».

Журналисты свободно оскорбляли изгнанников 1815 года: художник Давид уже не был талантлив, а Лазар Карно, «знаменитый организатор побед» и крупный математик века, не был честен… Французский институт вычеркнул из своих списков академика Наполеона Бонапарта… Авантюрист Матюрен Брюно, выдававший себя за принца Наваррского (Людовика XVII), сослан на каторгу…

После шумного Лиона и утомительных поездок уединение в деревне нравилось. Размеренный ритм жизни крестьян нарушали только ярмарки. К ним задолго готовились, а из Парижа, бывало, заезжали даже фокусники и возводили свои балаганы в центре ярмарочной площади. В эти дни постоялый двор и кабаки наводнял люд со всей округи.

Фурье любил наблюдать, как в ярмарочный день с раннего утра все дороги заполняли крестьяне. Кто вел на веревке корову, кто теленка, кто нес на руках широкие корзины, из которых торчали головы уток или гусей. Что-то получат эти труженики сегодня за свой товар, какой оптовый торговец наживется? Сколько еще крестьянского труда пропадает из-за индивидуального ведения хозяйства?

Вот она, французская деревня, — беспорядочный хаос домишек, превосходящих друг друга грязью и бесформенностью. Фурье старался вникнуть во все заботы крестьянского двора: как засеваются поля и хранится урожай, как дорого это обходится одной семье и какой инвентарь нужнее всего в хозяйстве…

Он мог часами дотошно расспрашивать, как сделать деталь какого-либо предмета, а главное, как изготовить ее дешевле. Фурье видел, что у многих крестьян даже нет тачек и они перевозят навоз на собственном горбу. Нет у них и свечей, и они жгут смолистую лучину или обрывки из веревок, пропитанные древесной смолой.

Крестьяне не умеют содержать свои погреба: вино портится из-за тысячи разных причин, которые будут исключены, если они объединятся в ассоциации. Они не умеют строить хорошие конюшни и стойла. В ассоциации же у них будет возможность содержать не только жилища, но и поля и конюшни в идеальной чистоте. Можно даже сказать, что «ослам при строе Гармонии будет лучше жить, чем крестьянам прекрасной Франции».

До процветания нынешней французской деревне ой как далеко! И можно только поражаться, что «стихотворец Делиль, широко пользуясь предоставленным поэтам правом обмана, уверял нас, что полевые работы — место сладостных утех».

Чем можно наслаждаться, если труд крестьян в сельском хозяйстве убог, а тощий огороженный участок земли не дает пищи ни уму, ни сердцу? В нем работают только из необходимости, из-за того, чтобы добыть несколько скверных кочанов капусты и тем спасти от голодной смерти свою семью. После тяжелой дневной работы каждой семье приходится еще оберегать свой огород от соседей, всегда готовых украсть чужую капусту… Как далеки эти картины сельскохозяйственного быта от мечтаний поэтов, которые рисуют нам Дафниса и Хлою с посохами в руках и нежными овечками у ног!

Неужели крестьяне не задумывались о затратах, которых требуют меры предосторожности против воров? Три сотни сельских семей возводят сотни стен и оград, навешивают замки, засовы, тратятся на собак, стерегущих хозяйское добро днем и ночью. Эти бесполезные вещи и существа не потребуются в ассоциации, так как вору невозможно будет воспользоваться краденым, за исключением денег; к тому же среди людей, живущих в достатке, с развитым чувством порядочности, неоткуда взяться вору. Даже дети, всегда ворующие фрукты, не прикоснутся при социетарном устройстве к чужому яблоку.

Прежде чем приступить к окончательному изложению уже подготовленного материала, Фурье дважды подчеркнул тщательно выведенный заголовок: «Экономия от совместного ведения хозяйства». Необходимо убедить французов, что только такая организация хозяйства приведет к изобилию.

В обществе «цивилизованных» смерть человека неумолимо прерывает все его начинания. В то же время в ассоциации в случае смерти одного на его место тут же встанет другой. Крестьянин, который ведет свое хозяйство в одиночку, не в состоянии купить машины для обработки земли. В ассоциации же применение техники будет массовым. Над коллективным хозяйством не будет висеть постоянная угроза разорения вследствие конкуренции, не будет простоев производства, так как не будет недостатка в снабжении сырьем.

Фурье отмечает, что в обществе «цивилизованных» от постоянных противоречий между индивидуальными и коллективными интересами портится даже природа. Если где-нибудь в округе уничтожают леса, то окрестные крестьяне взирают на это с полной беззаботностью. Они даже радуются убыткам монсеньора… Если буря повредила посевы богатого соседа, то все остальные бедные селяне в большинстве случаев потирают себе руки с открытым ликованием… В Гармонии же все будут заинтересованы в успехе и процветании ближнего, так как каждый будет страдать от малейшего ущерба, понесенного всеми остальными. Не будет хозяев и наемных, все будут одинаково заинтересованы в успехе, и между всеми установится взаимное доброжелательство.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.