Морозный воздух свободы

Морозный воздух свободы

На улице было совсем темно. Кузьмин, ступая по полу бани, словно рысь, подошел к двери и прислушался. Тут же к нему приблизился Петя. Вскоре в дверь с улицы глухо ударили тяжелым предметом. Петя и командир радостно переглянулись: это часовой начал укреплять дверь бревном. Через некоторое время фашист захрустел по морозному снегу своими тяжелыми, огромными башмаками в направлении деревни. Прошло еще несколько минут, и воцарилась мертвая тишина. Вдруг оконце осветила луна, вынырнувшая из-за тучки. На улице стало сразу светло, что было совсем некстати. Командир с сожалением покачал головой, но ничего не сказал своему юному другу. Обняв Петю, он еще долго смотрел туда, в небо, а затем взялся за покрытые ржавчиной гвозди, державшие в раме пожелтевшее стекло. Но изуродованные гитлеровцами пальцы, все без ногтей, как он ни старался, совсем его не слушались. Петя бросился на помощь командиру: он хватался то за один, то за другой гвоздь, но отогнуть их у него не хватало сил. Сердце у мальчика учащенно забилось. В голове мелькнула тревожная мысль: «Неужели нам опять не повезет? Ведь с окошком связана последняя надежда…»

Мальчик с яростью ухватился в очередной раз за гвоздь, но тут он почувствовал, как его обняли за плечи чьи-то сильные руки, и он проплыл по воздуху несколько метров. Опустился он у лавки с Голубцовым и покалеченным незнакомцем. Петя увидел улыбающееся лицо крепко сбитого парня, который подмигнул ему и тихо сказал:

— Не психуй, пацан, это ли работа…

Он подошел кокну, попросил посторониться Кузьмина и играючи вытащил пальцами, словно клещами, один за одним четыре гвоздя. Вот он поддел ногтем стекло, и в баню хлынул чистый, морозный воздух. Командир восхищенно хлопнул ладонью по плечу неизвестного силача, а затем легонько надавил на стекло большим забинтованным пальцем, и оно встало на свое место. Потом он пригласил этого парня и Петю подойти клавке и, обращаясь к новым узникам бани, спокойно сказал:

— Ребята! Часовой ушел в деревню, часа через два он вернется… Проверит, на месте ли мы, и опять уйдет. Холодно им, сволочам, — вот они туда-сюда и курсируют. В это время мы и попробуем использовать окно бани для побега.

Силач посмотрел на себя и своих друзей, затем окинул ироничным взглядом фигуру Кузьмина и громко рассмеялся:

— Пацан этот и то вряд ли пролезет через эту дыру, а мы, конечно, нет. Давай-ка попробуем лучше выбить дверь.

Он с разбегу бросил свое еще очень сильное и ловкое тело на дверь, но она даже не шелохнулась. Он яростно бросился на дверь еще раз, потом еще и еще. Ему стали активно помогать двое его товарищей и Кузьмин. Они колотили ее, пинали и стучали по ней, прыгали на нее, но это проклятая, прекрасно сработанная каким-то добросовестным мастером на века толстая дубовая дверь, запертая на огромный амбарный замок, не подвинулась ни на сантиметр.

А время бежало незаметно. Усталые, все потные, ребята продолжали с какой-то необыкновенной злостью молотить своими телами дверь. Это продолжалась бы еще долго, но тут с лавки раздался голос Голубцова.

— Николай, — обращаясь к Кузьмину, сказал он. — Время-то у нас уже совсем на исходе. Хватит вам бомбить дверь. Пора попробовать оконный вариант.

Тяжело дыша, Кузьмин дал команду всем остановиться. Новые узники бани, злые на свой пустой, довольно тяжелый труд, на фашистов, на неизвестного плотника, сложившего так крепко эту проклятую для них тюрьму, теперь все внимание переключили на банное окошко. Какое-то время они примеряли эту дыру на свои фигуры, и вскоре разочаровались: им стало ясно, что через него никто из них не пролезет. Силач безнадежно махнул рукой, и все отошли от окна. Кузьмин рывком привлек к себе Петю, обнял его, потом так же быстро подтолкнул мальчика к окошку. Какое-то время Петя стоял в растерянности, а затем бросился к лавке и прильнул губами к лицу Голубцова. Ваня провел рукой по волосам друга и тихо сказал:

— Пора… Тебе уже пора, Петька… Времени остается в обрез, держись… Вся наша надежда только на тебя.

Петя натянул на голову шапку, жалобно посмотрел на Голубцова и медленно подошел к окну. Кузьмин щепкой поддел стекло, и в баню хлынул морозный воздух. Петя просунул голову в окошко, но дальше его не пускали плечи. Как только он ни старался, как только ни крутился, но протиснуть свое туловище в эту дыру он не смог. Петя разочарованно развел руками и посмотрел на Кузьмина. Лицо мальчика повеселело: ведь ему совсем не хотелось покидать друзей. В глазах его можно было прочесть: «Видишь, командир, я очень… очень старался, но в это оконце и мне не пролезть…»

Кузьмин посмотрел на тонкий ремешок, который подпоясывал полушубок Пети. Мальчик сразу понял своего командира: он снял полушубок и, оставшись в свитере, опять начал штурм окна. Теперь ему было гораздо легче: плечи протиснулись, но он все-таки застрял в окне. Тогда Кузьмин подсказал ему вытянуть ноги, а сам стал на колени и подставил свою грудь. Мальчик уперся ногами в грудь, командир нажал ему на спину и резко подтолкнул Петю. Пацан пролетел по воздуху целый метр и ловко приземлился на руки в снег. Вот где пригодились ему тренировки по гимнастике. Он быстро вскочил, стряхнул снег с рук и прислонился к бане. Кузьмин выбросил ему полушубок с ремешком и строго приказал:

— Теперь, Петя, только вперед. Слышишь канонаду? Это идет бой в районе станции Погостье — там фронт, туда и держи свой путь. Ну, прощай, друг ты наш, Петька. Ты должен добраться до своих — мы надеемся на тебя…

Крепко пожав через окошко руку своему юному другу, Николай подтолкнул его в спину и быстро вставил стекло. У Пети вдруг сами собой хлынули слезы. Он подбежал к двери, рванул огромный амбарный замок, ткнул ногой подпиравшее бревно: все это ему было не по силам. Мальчик набросил полушубок, подхватил его ремешком и медленно, оглядываясь поминутно на баню, побрел по снегу к черневшим кустам. Вскоре баня скрылась за высокими кустами. И тут к нему пришла отчетливая и ясная, но такая страшная мысль: «А ведь он уже никогда не увидит своего смелого и умного командира… Не увидит голубоглазого, похожего на девчонку, Ваню…» Ему стало их так жалко, что он опять заплакал. Заплакал навзрыд. Размазывая по лицу обильные слезы, проклиная проклятого Гитлера и все его фашистское войско, он вошел в темный лес. Под огромной вековой сосной Петя остановился и долго смотрел в сторону бани. Он несколько раз взмахнул рукой: так еще раз мальчик распрощался с друзьями, а затем медленно двинулся к станции Погостье. Там впереди, всего в четырех километрах от него, шел ожесточенный бой, беспрерывно ухали глухие орудийные раскаты и интенсивно строчили пулеметы.

Больше часа брел Петя по ночному снежному лесу. Временами он останавливался у какого-нибудь большого дерева и внимательно слушал ночной гул. Разрывы снарядов становились все ближе и ближе, а длинные пулеметные очереди и винтовочные выстрелы уже слышны были совсем отчетливо. Вдруг при переходе укатанной лесной дороги ему послышалась гортанная немецкая речь. Он сразу остановился у разлапистой ели и осмотрелся. Совсем рядом тарахтел движок. И тут он увидел палатку, натянутую меж деревьев, из которой еле-еле пробивался электрический свет, из нее раздался дружный смех и какие-то возгласы. Фашисты веселились. А дальше на дороге ряд в ряд чернели гитлеровские танки. Он осторожно обошел колонну, насчитал в ней 42 танка и двинулся в направлении канонады. Нет, не зря соблюдал он меры предосторожности. Ночной лес был напичкан техникой противника. Орудия, танки, автомашины с боеприпасами встречались ему еще не раз на лесных дорогах. Фашисткая армада ждала рассвета, чтобы ринуться к фронту… На Ленинград…

Вскоре Петя вышел к знакомой железной дороге. Он помнил все ее крупные станции от Ленинграда до Москвы. Ведь не так давно он ехал по ней с мамой в столицу. Он вспомнил то довоенное, счастливое время. «Первой станцией, где мы почему-то долго стояли, была, кажется, Мга, — подумал мальчик. Да, точно. А затем — Будогощь, потом — Кабожа, Сонково, Калязин, предпоследней станцией был подмосковный Дмитров… — Петя на минуту задумался. — Потом — Москва… Столица…» До войны это была оживленная магистраль, имевшая большое народно-хозяйственное значение. По ней бесконечным потоком шли товарные и пассажирские поезда в Москву, Ленинград, Ярославль и другие большие и малые российские города. А теперь она лежала перед ним безмолвная, засыпанная снегом. На насыпи виднелись воронкообразные ямы, в двух местах близ ям висели черные изогнутые рельсы. Чуть дальше по насыпи на боку лежали два сгоревших танка, а за ними валялись полузасыпанные снегом остовы автомашин. «Здесь осенью было жарко… очень жарко», — подумал Петя. Он хотел было подняться на насыпь, но тут, почти совсем рядом, в метрах трехстах от него, раздался оглушительный артиллерийский залп. Мальчик затаился. Через некоторое время залп повторился. Затем еще… Петя медленно двинулся вперед и в высоком кустарнике, в десяти метрах от дороги, увидел немецкую батарею из восьми орудий, расположенных в шахматном порядке. Командовал гитлеровцами крикливый офицер. Сделав очередной залп по Ленинграду, фашисты совсем не спешили, чему-то дружно смеялись, в затем неповоротливо, с какой-то ленцой заряжали орудия. Следовал залп, а после грохота опять слышался смех и радостные возгласы фашистов. Петя с ненавистью смотрел навеселившихся гитлеровцев, затем сердито помахал им кулаком и медленно пошел по снегу. За ориентир он выбрал себе железнодорожное полотно, которое должно было привести к станции Погостье. «Подождите, сволочи, — думал юный разведчик, — очень скоро вам будет не до смеха…»