«АРХИТЕКТОРЫ» И «САДОВНИКИ»

«АРХИТЕКТОРЫ» И «САДОВНИКИ»

Пушкин, Кедрин, Шекспир, Распутин и другие на потоке. — Товстоногов и его четыре пачки сигарет в день. — В Эльсиноре нам не рады. Первая встреча с Козинцевым. — Я становлюсь «театральным» человеком. — БДТ и его актеры. — Мне кажется, что спектакли Товстоногова придумываю я. — Опасный «вирус» режиссуры.

С подачи Алексея Александровича Рессера, оформив кукольный телеспектакль «Приключения Жакони», я ступил на почву сценографии и перестал заниматься журналистикой. Сначала перешел в музыкальную редакцию, где подготовил как редактор и художник первую передачу из новой студии нового ленинградского телецентра «Голубой огонек». Это было в 1960 году.

Затем оказался в литературно-драматической редакции, где пробыл до 1965 года, став ее главным редактором.

Директором студии был в это время Борис Фирсов, бывший партийный работник новой хрущевской формации. (Ныне он крупный социолог.) Это он когда-то, заметив мои карикатуры в газетах и на городских конференциях, командировали меня в несостоявшуюся Америку. А потом послал на телевидение создавать молодежную редакцию.

Поток телевизионных спектаклей, который мы наладили, шел по кабельным сетям прямиком на Центральное телевидение. Среди авторов, которых мы экранизировали, были Лопе де Вега, Пушкин, Шекспир, Лермонтов, Достоевский, Реджинальд Роуз, Гюнтер Вайзенборн, Александр Бек, Дмитрий Кедрин, Леонид Зорин, Алексей Алешин, Валентин Распутин, Федор Абрамов и т. д.

Размах был велик, и молодые режиссеры, окончившие наш театральный институт, шли к нам. Так появились в штате студии Лев Додин, Юрий Маляцкий, Виталий Фиалковский. Чуть раньше — Александр Белинский и Лев Цуцульковский.

Спектаклей мы делали много. Кроме телевидения ставили и в театрах — в БДТ, в Театре на Литейном, во Дворцах культуры, в Оперетте…

Большим драматическим театром руководил Георгий Александрович Товстоногов. Как сценограф я работал с ним над несколькими телеспектаклями. И вскоре он пригласил меня в театр оформить пьесу Виктора Розова «Перед ужином». Ее репетировал молодой дебютант Вадим Голиков. Мы с Вадимом все подготовили, и вот наконец на репетиции появился Мастер, чтобы завершить работу.

Летом 1962 года на двух «Волгах» мы с Товстоноговым путешествовали по Прибалтике (новенькую «Волгу» мы приобрели с отцом, построившим танковый завод во Внутренней Монголии).

«Гога» был очень оживлен, на наших глазах разворачивался его роман с ассистенткой из моей редакции, красавицей Светланой Родимовой. Мы медленно двигались от Риги к Таллину, вовсю эксплуатируя мою жену как переводчицу. На вечерних застольях — в ресторанах или у костров с копчеными угрями или камбалой — я получал бесценные сведения о специфике режиссерской профессии.

Товстоногов жаловался, мы слушали: «Жизнь режиссера тревожна, вечный поиск — пьесы, актеров, композитора, художника… Наконец они собраны… Дальше начинается мелочный на первый взгляд отбор из тысяч предложений, уговоры отказаться от того, что мне, режиссеру, не нравится, будь то цвет задника, покрой камзола, мелодия композитора или интонация актера. Чуть зазевался — и это уже не твой спектакль. „Нравится — не нравится", но надо ведь еще и объяснять почему… Вот и курю как проклятый по четыре пачки в день…»

Наконец мы добрались до небольшого местечка Клоги, в окрестностях которой на высоком берегу Балтийского моря была построена декорация Эльсинора. Григорий Козинцев снимал здесь «Гамлета».

Георгий Александрович стремился сюда потому, что хотел повидаться со своим актером — Иннокентием Смоктуновским, который к тому времени уже сыграл у него князя Мышкина. Они встретились, обнялись. Смоктуновский выглядел усталым и чем-то не очень довольным, как мне показалось.

Много позже я прочитал в заметках об этом великом артисте, что в крупных, этапных работах Иннокентий Смоктуновский был упрям и фанатичен. Непростыми были и его отношения с Козинцевым.

«Гога» познакомил меня с «Кешей»… (Ни в каком сне не мог бы я представить себе, что буду снимать этого изумительного актера спустя десятилетия в роли Чекалинского в «Пиковой даме» и премьер-министром в «Холмсе»!)

Усталый, надменный и слегка манерный Козинцев был занят на площадке, разговаривая с художником Евгением Енеем. Товстоногов долго ждал, когда Козинцев обратит на нас внимание. Мы прибыли явно не ко времени.

Наконец встреча состоялась. Она получилась короткой, вежливой, и нарочито формальной. Традиционный обмен вопросами о делах и самочувствии, традиционные пожелания здоровья и успехов. Товстоногов представил Григорию Михайловичу меня. Тот лишь скользнул по мне отсутствующим взглядом.

В моей жизни эти два больших мастера пересеклись физически, в пространстве лишь однажды — вот здесь, возле Клоги. Но думал ли я, что один из них — Товстоногов — уже заразил меня опасным «вирусом» режиссуры, а второй — Козинцев — через три года станет моим Учителем!

По дороге в Ленинград Товстоногов поделился своим замыслом поставить в БДТ комедию Шекспира «Много шума из ничего» для другого своего любимого артиста — Павла Луспекаева в роли Дона Педро, принца Арагонского. Оформить спектакль Георгий Александрович предложил мне.

Я засел за эскизы, где главным решением были перемены сцен при помощи подвижных, навесных романских во фрорентийском стиле аркад в духе Возрождения, потом показал их Товстоногову. Они ему понравились. Он только сказал, что пока площадка по-балетному плоская.

Вместе с замечательным макетчиком БДТ Володей Кувариным я начал усложнять плоскость сцены. И пока мы эту плоскость усложняли, разразилась беда — Павел Луспекаев лишился ног (аблетерирующий индертереит). Спектакль не состоялся, но несколько картонов с эскизами я храню до сих пор.

Работая на телевидении, я все больше и больше становился театральным человеком, дружил с актерами, привлекал их к телепостановкам.

Театр комедии — смешной и трогательный Николай Трофимов, юная «синеглазка» Верочка Карпова, солидный Усков, легкомысленный Беньяминов, царственная Юнгер…

БДТ — добрый и смешливый Ефим Копелян, его жена кокетливая Люся Макарова, красавец Олег Басилашвили, застенчивый Изя Заблудовский, энциклопедист Сергей Юрский, шумная и темпераментная Зинаида Шарко, трудяга Жора Штиль, неотразимый Владислав Стржельчик. И еще Кирилл Лавров, за которым закрепилось амплуа «социального героя», а на самом деле он, смешливый не менее, чем Копелян, был замечательным характерным артистом… Это всё славная плеяда, дружная семья единомышленников. Такому ансамблю мог бы позавидовать любой театр мира, и это было высшее достижение Товстоногова. С приходом в труппу Олега Борисова и (чуть позже) Светланы Крючковой — ярких артистов и сильных личностей — атмосфера в театре, мне кажется, изменилась.

Я много времени проводил на репетициях Товстоногова в БДТ. На моих глазах создавались такие спектакли, как «Горе от ума», «Мещане», «Ханума», «Я, бабушка, Илико и Илларион»…

Товстоногов был поразительный мастер. Он «выращивал» спектакли как садовник, а не заставлял всех выстраиваться по той схеме, которую заранее придумал. Он выращивал живую ткань спектакля вместе со всеми, чтобы каждый чувствовал себя не просто участником, а соавтором.

Все мы чувствовали себя не солдатами, а генералами! От этого и работалось по-другому. Мне стало казаться, что я придумываю ему спектакли! Именно это ощущение и затянуло меня в режиссуру…

Я приходил на работу всегда вовремя, бросал портфель у себя в главной редакции, подписывал в эфир папки с передачами и шел в декорационную мастерскую, где рисовал эскизы, писал задники.

Сейчас, по прошествии многих лет, думая о том, что такое режиссура, я отчетливо вижу два ни в чем не схожих типа этой профессии. Я даже придумал по этому случаю собственную терминологию: есть режиссеры-«архитекторы» и есть режиссеры-«садовники».

Режиссер-«архитектор» выстраивает заранее проект спектакля (фильма), а потом по этому чертежу собирает по деталям будущее произведение. Таким был, к примеру, Николай Павлович Акимов, замечательный главный режиссер Ленинградского театра комедии. Он конструировал спектакли строго и графично, рисовал законченные эскизы декораций, переиначивал природу актеров при помощи необыкновенных костюмов и все это педантично переносил на сцену. Было очень эффектно!

А вот режиссер-«садовник» из смутного первоначального замысла «выращивает» произведение. Он как будто не влияет на процесс, а лишь «подстригает дерево». И дерево получается таким, каким выросло. Я считаю себя учеником Товстоногова. На его репетициях невозможно было понять, диктатор ли он? Все жили своей жизнью, были вовлечены в некий веселый, увлекательный процесс, и каждый чувствовал себя его полноправным участником. Товстоногов только иногда щелкнет ножницами: одну веточку подрежет, другую… То есть спектакль рождался общими усилиями, но под абсолютным руководством «садовника», или, другими словами, постановщика.

Как я потом выяснил, все то же самое можно сказать и про кинорежиссуру.

В конце концов, кино можно снять и без режиссера, ведь есть и актеры, и оператор, и художник…

Режиссура — это постоянный отбор: этот сценарий или тот? этот актер или тот? этот пейзаж или тот? эта пуговица на пиджаке или другая?.. Если режиссер не занимается этим, то картина становится безликой, она превращается в коллективное творчество разных людей. Но если беспрестанно заниматься отбором, тогда у фильма появляется личная физиономия режиссера.

Однако про кино в этом сочинении говорить рано. Моя Судьба еще не повернулась к нему лицом. В литдрамвещании, которым я руководил, была, правда, киноредакция, она планировала показ фильмов. Тяжелые яуфы с пленкой таскали два паренька, отрабатывающие после школы двухгодичный трудовой стаж. Таскали они бодро и весело, поэтому я дал им положительные характеристики и рекомендации для поступления во Всесоюзный государственный институт кинематографии (ВГИК). Они укатили в Москву и поступили в мастерскую М. И. Ромма. Пареньков звали Сережа Соловьев и Саша Стефанович.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.