1974

1974

Год начался для Миронова в театре с роли Мужа в «Маленьких комедиях» – он играл его 3 января. В тот же день по ТВ показали «Малыша и Карлсона», приурочив показ к зимним каникулам (15.15). Как мы помним, в нем Миронов играл роль чердачного вора Рулле.

4 января Миронов играл «Таблетку под язык», 6-го – «Маленькие комедии…», 7-го – «Таблетку под язык», 10-го – в ней же, 11-го – «Маленькие комедии…» После этого настала пора других спектаклей: 13-го это была «Баня», 18-го – «Маленькие комедии…», 19-го – «Женитьба Фигаро», 20-го – «Ревизор», 21-го – «У времени в плену», 23-го – «Баня», 25-го – «Маленькие комедии…», 28-го – «Ревизор», 29-го – «У времени в плену», 30-го – «Женитьба Фигаро».

Февральский репертуар Миронова начался с «Маленьких комедий…» (1-го и 2-го). Далее шли: 3-го – «Таблетку под язык», 4-го – «Дон Жуан», 9-го – «Ревизор», 10-го – «Маленькие комедии…», 11-го – «У времени в плену», 13-го – «Женитьба Фигаро», 16-го – «Ревизор», 17-го – «Таблетку под зык», 18-го – «Ревизор», 20-го – «Женитьба Фигаро», 22-го – «Дон Жуан», 23-го – «У времени в плену» (днем и вечером), 24-го – «Маленькие комедии…», 25-го – «Таблетку под язык», 27-го – «Женитьба Фигаро».

2 марта Миронов играл «Ревизора», 3-го – «Дон Жуана».

Тем временем 7 марта на «Ленфильме» Леонид Квинихидзе приступил к съемкам водевиля «Соломенная шляпка». Снимать начали с эпизодов без участия Андрея Миронова, который находился в Москве и на следующий день готовился справить свое 33-летие.

9 марта он играл в «Женитьбе Фигаро», 10-го – «Таблетку под язык». После этого Миронов взял пятидневный тайм-аут для съемок в «Шляпке». Отснявшись в своих эпизодах, Миронов уехал в Москву, где его ждала работа в театре. 15 марта он играл в «У времени в плену», 16-го – в «Женитьбе Фигаро», 18-го – в «Ревизоре».

18 марта на широкий экран вышли «Невероятные приключения итальянцев в России». Поскольку фильм относился к жанру комедии, да еще эксцентрической, плюс к тому же был снят самим Эльдаром Рязановым с участием таких народных любимцев, как Андрей Миронов, Евгений Евстигнеев и Ольга Аросева, то народ в кинотеатры зашагал рядами и колоннами. Так было и в тот день 18 марта, когда в столичном кинотеатре «Россия» состоялась не только премьера фильма, но и встреча с его творческой группой. Был там и Миронов, с удовольствием поведавший собравшимся о том, как он снимался в трюковых эпизодах.

На «Итальянцах» зритель получил то, что, собственно, и рассчитывал увидеть: минимум драматургии и максимум умопомрачительных трюков, большинство из которых в советском кинематографе демонстрировались впервые. В итоге в прокате лента соберет в общем-то неплохую «кассу»: его посмотрят 49 миллионов 200 тысяч зрителей (3-е место). Однако на Западе фильм широким экраном так и не пойдет, хотя надежды на это у его создателей были. Почему произошло именно так, объясняет Э. Рязанов: «Когда Дино Де Лаурентис увидел смонтированную картину, которая ему понравилась, он огорчился, что не рискнул нанять крупных, знаменитых и, значит, дорогих актеров. Продюсер сам об этом говорил. Ведь для прибыльного проката фильма на Западе необходимо, чтобы на афише блистали имена популярных кинозвезд…

Американцы так и не купили картину. Больше того, на Западе фильм практически не демонстрировался. Дино Де Лаурентис в это время перебрался в Соединенные Штаты Америки (мой фильм был его последним итальянским детищем) и начал играть в крупную кинематографическую игру. Нашу ленту сбыли с рук какой-то захудалой голландской фирме, которая возвратила Лаурентисам их затраты, но организовать прокат, заказать рекламу картины ей было не по плечу…»

И вновь вернемся на съемочную площадку «Соломенной шляпки». 18–20 марта киношники не дождались Миронова – столичные дела его не отпустили: сразу после встречи в «России» он играл в «Ревизоре», на следующий день – в «Маленьких комедиях…». Группе это влетело в копеечку. В те дни ночью был специально арендован ленинградский Дом писателей, лестницу которого собирались приспособить под лестницу дворца баронессы Шампеньи (Фадинар прибегал к ней в поисках соломенной шляпки), но неприезд Миронова эти съемки сорвал. Неустойка составила 1,5 тысячи рублей за три дня. А когда Миронов не смог приехать и в пятницу 22 марта (должны были снимать его приход к Бонартье, которого играл Ефим Копелян), то сумма убытков возросла еще на 637 рублей. Впору было хвататься за голову. Но с этого момента Миронов группу больше не подводил. Отыграв 24 марта в спектакле «Таблетку под язык», он сел в «Красную стрелу» и примчался в Ленинград. И за два дня наверстал упущенное – отснялся в эпизоде «дворец баронессы». По сюжету, там ждали к ужину знаменитого тенора из Болоньи (Михаил Боярский), а вместо него пришел Фадинар в поисках соломенной шляпки. Спутав Фадинара с тенором, к нему начинает «клеиться» большой любитель мальчиков кузен баронессы виконт Ахилл де Розельба (Михаил Козаков). Это ему принадлежит знаменитая фраза, которая после выхода фильма на широкий экран прогремит на всю страну: «Такой мо-о-оденький, мо-о-оденький».

Как будет вспоминать сам Козаков, съемки этого эпизода были сплошной импровизацией. Причем душой импровизации был Миронов, который начинал хохмить еще задолго до начала съемок – за завтраком в ресторане гостиницы «Астория». Это была так называемая разминка. Козаков эту игру подхватывал и вел себя таким образом на протяжении двух дней. Но на третий, видимо, устал. Как он сам говорит, идиотничать надоело. Миронов же моментально это почувствовал и понял, что нужны сильные средства, чтобы вернуть партнеру комедийное расположение духа. Далее послушаем рассказ самого М. Козакова:

«После команды „Мотор!“ я начинаю произносить какую-то тираду, стоя лицом к Миронову и кинокамере. Он в этом кадре к камере спиной. Вдруг Фадинар мне улыбается во весь рот мироновской улыбкой, и я столбенею: все зубы у него золотые, все как один! Я прыснул, потом затрясся от смеха. Этот тип во время сцены, по ходу дубля, каким-то образом вставил себе в рот золотую фольгу от шоколада! Я захохотал в голос. Дубль был испорчен. И слава богу, так как выходка Миронова вернула мне озорство, кураж, и уже на следующий дубль я играл, опять весело хулиганя…»

27 марта съемки снова остановились – рабочие не смогли вовремя сдать декорацию «квартира Фадинара». Группе был записан очередной простой. Уже не по вине Миронова, но легче от этого никому не стало. Вечером того дня Миронов был уже в Москве, где играл в «Маленьких комедиях…», 31-го это был спектакль «Таблетку под язык».

Апрель начался для Миронова с «Маленьких комедий…» – он играл в нем 1-го. Затем он вновь съездил в Ленинград, где отснялся в следующих эпизодах «Шляпки». В частности, тогда сняли эпизод, где офицер (Игорь Кваша) и его любовница (Екатерина Васильева) требуют от Фадинара, чтобы он немедленно достал соломенную шляпку, которую незадолго до этого так неосмотрительно съела его лошадь. При этом офицер страшно нервничает и все время пытается сломать что-то из мебели хозяина квартиры. «Не трогайте мою мебель!» – взывает к совести офицера Фадинар. Короче, это были одни из самых смешных эпизодов ленты. Затем группа снова попала в простой – не была готова декорация «квартира Бонартье». Миронов уехал в Москву, обещая приехать сразу же, как только все будет готово к съемке.

3 апреля Миронов играл в «Ревизоре», 5-го – в «Женитьбе Фигаро», 6-го – «Таблетку под язык», 7-го и 9-го – в «Маленьких комедиях», 10-го – в «Ревизоре».

В среду 10 апреля возобновились съемки «Шляпки»… чтобы в пятницу снова встать – «квартира Бонартье» все еще была не готова. Миронов снова вернулся в Москву. 12-го он играл в «У времени в плену», 14-го – в «Маленьких комедиях…», 15-го – в «Таблетке под язык». После чего снова рванул в город на Неве, чтобы облачиться в элегантный костюм Фадинара. Съемки там возобновились во вторник 16 апреля. Однако над картиной висел какой-то рок: работа длилась всего лишь два дня. 18 апреля группа должна была начать снимать новый объект – «салон шляп», но рабочие снова подвели, не сдав декорацию к нужному сроку. Это переполнило чашу терпения Квинихидзе, и он вышел к руководству студии с предложением временно заморозить съемки, чтобы рабочие наконец-то смогли завершить весь объем работ. Консервация продлится ровно месяц. За это время Миронов успеет сняться еще в одном телефильме – «Лев Гурыч Синичкин» режиссера Александра Белинского. Не путать со спектаклем «Гурий Львович Синичкин». Миронов играл роль провинциального дирижера Налимова. Роль небольшая, поэтому заняла у Миронова всего несколько съемочных дней.

На сцену Театра сатиры Миронов вышел 19 апреля – он играл в «Женитьбе Фигаро». Далее шли: 20-го – «Маленькие комедии…», 21-го – «Таблетку под язык», 22-го – «У времени в плену», 24-го – «Маленькие комедии…». Это был последний спектакль с участием Миронова: 28 апреля Театр сатиры закрыл свой очередной сезон в Москве и отправился с гастролями в Ленинград.

Между тем в понедельник 29 апреля по ТВ была показана премьера одного из самых популярных спектаклей Театра сатиры «Безумный день, или Женитьба Фигаро». Несмотря на целое созвездие имен, собранных в этой постановке, без всякого преувеличения можно было утверждать, что это был настоящий бенефис одного актера – Андрея Миронова, исполнявшего в нем роль плута Фигаро.

В Ленинграде Театр сатиры пробыл чуть больше двух недель, после чего актеры были распущены в отпуска. Но Миронов практически не отдыхал. В те дни он закончил съемки в «Льве Гурыче Синичкине» и снова включился в работу над «Соломенной шляпкой». Съемки в последней возобновились в понедельник 27 мая. Снимались эпизоды «в салоне шляп». Это туда Фадинар прибегал в надежде найти злополучную соломенную шляпку, но вместо этого встречал там свою бывшую возлюбленную Клару Бокардон (эту роль играла Людмила Гурченко). Тогда же в тонателье «Ленфильма» Миронов записал две песни к фильму: «Соломенную шляпку» и «Женюсь». Последней суждено будет стать всенародным шлягером.

Женюсь, женюсь, какие могут быть игрушки,

И буду счастлив я вполне.

Но вы, но вы, мои вчерашние подружки,

Напрасно плачете по мне.

Не плачьте, сердце раня, смахните слезы с глаз,

Я говорю вам «до свиданья»,

Я говорю вам «до свиданья»,

Расставанье не для нас…

Съемки в павильонах шли в течение недели. После чего в понедельник 10 июня съемочная группа выехала на натурные съемки в эстонский город Тарту. Миронов отправился туда отдельно от всех на своем сером пикапе «Жигули» вместе со сводным братом Кириллом Ласкари. У обоих болела голова, поскольку накануне они провожали из Ленинграда своего приятеля Михаила Барышникова, который вместе со своим театром отправлялся на гастроли в Канаду. В разгар проводов Миронов пошутил: «Гляди, Миша, не стань невозвращенцем». На что Барышников пошутил: «Куда я денусь от нашего борща». Пройдет всего лишь две недели, и мрачный прогноз Миронова сбудется. Но не будем забегать вперед.

Итак, Миронов и Ласкари приехали в Тарту на пикапе. Жить их поселили в военном гарнизоне, в двухкомнатной квартирке со всеми удобствами: проходная комната досталась Ласкари, а Миронову, как признанной звезде, выделили поистине генеральские апартаменты – огромную комнату с ковром, люстрой, модным сервантом и… портретом Брежнева над кроватью. Увидев последний, Миронов аж присвистнул. «Трогательно, конечно, но чертовски неудобно – как же я буду снимать штаны при генеральном секретаре? Давай, Кирюша, перевесим портрет к тебе в комнату». Так и сделали.

Съемки фильма начались 11 июня с уличных фонов. Затем сняли знаменитый проезд свадебного кортежа Фадинара и его песню «Женюсь» (под это дело киношники привезли восемь декоративных карет). А после съемок все артисты, занятые на съемках, собирались в ресторане и кутили чуть ли не до утра. Компания подобралась знатная: Андрей Миронов, Игорь Кваша, Екатерина Васильева, Владислав Стржельчик, Зиновий Гердт. Миронов, который без дамского общества всегда чувствовал себя обделенным, сразу выбрал объект для ухаживаний. Это была молодая актриса Ирина Магуто, которая играла эпизодическую роль служанки Бонартье. Практически в первый же день съемок Миронов пригласил девушку в ресторан, но та, хоть и приняла приглашение, весь вечер держалась очень даже невозмутимо. И хотя Миронов очень ей нравился как актер, но вот как мужчина для романа совершенно ее не заинтересовал. Другое дело его брат Кирилл – вот он Ирине понравился. Когда Миронов это понял, он поступил по-джентльменски, сказав девушке: «Не будь дурой, выходи замуж за моего брата, раз уж мне отказала». Самое удивительное, что именно так впоследствии и произойдет: Ласкари на тот момент разводился с Ниной Ургант, и роман с Магуто пришелся очень даже кстати. Вспоминает сам К. Ласкари:

«Мы сидели в парке на скамейке во время обеденного перерыва. Андрюша в костюме Фадинара прилег, положив голову на колени моей будущей жене. У меня на голове красовалась та самая соломенная шляпка, из-за которой и снимался этот фильм. Голуби занимались любовью в метре от нашей скамейки. Ирочка, как мне показалось, была несколько шокирована их беспринципностью. Андрюша, напротив, комментировал и давал советы. Я играл застенчивость.

– Ханжа! – подытожил Андрей и, легко вскочив со скамейки, быстро пошел на съемочную площадку, откуда в мегафон сообщили, что обед закончен…»

27—29 июня в съемочной группе были объявлены выходные ввиду непогоды. Миронов с Ласкари, прихватив с собой актера Гию Пирадзе (он играл в «Шляпке» эпизодическую роль), отправились в Ригу к дяде Гии, который заведовал грузинским вином. И там с нашими героями случилось ЧП. Сначала мелкое, а потом и более серьезное. Начнем с первого.

В те дни в Риге справляли день Ивана Купалы: молодежь вязала венки и прыгала через костры. Наши герои тоже прыгали. Миронов более удачно, а вот его брат не очень. Во время очередного прыжка Ласкари умудрился приземлиться одной ногой на осколок стекла от пивной бутылки. Рана оказалась глубокой, и на некоторое время Ласкари превратился в хромоножку. Однако на общем настроении братьев этот инцидент нисколько не сказался. Ведь принимали их по-царски в доме самого Отара Данелия – дяди кинорежиссера Георгия Данелия. Чего на тамошнем столе только не было: чанахи, сациви, лобио, шашлыки, зелень, маринады, лаваш, сулугуни и, конечно, вино. Причем у хозяина особую гордость вызывало не «Гурджуани», не «Саперави», не «Хванчкара», а клубничное вино собственного производства.

На следующее утро Ласкари проснулся от того, что кто-то усиленно тряс его за плечо. Разомкнув веки, Кирилл увидел над собой перекошенное лицо Миронова. «Вставай! – чуть ли не кричал Миронов. – У нас все спиз…ли!» Далее послушаем рассказ самого К. Ласкари:

«Машину Андрей оставил, уткнув ее носом в ворота и поленившись въехать во двор. Расплата за легкомыслие вылилась в исчезновение всех моих документов, которые лежали в кармане лайковой куртки, привезенной из солнечной Бразилии, денег, новой пары обуви, золотых запонок, зачем-то взятых у папы, и томика Монтеня. В благодарность воры положили на лобовое стекло большой венок из ромашек. Что тут началось! Сначала приехала милиция, и с нас всех сняли отпечатки пальцев. Потом повезли в прокуратуру, где Андрюшка налево и направо раздавал автографы. Я хромал, еле поспевая за ним. Основной аргумент в пользу поимки воров Андрюша строил на томике Монтеня, чем окончательно запутал сыскарей. „В Риге, – объяснял он, – его еще нет. Это подарок издательства, где я выступал. Контрольный экземпляр“. Думаю, для рижских милиционеров так и осталось загадкой, кто такой Монтень и чего от них хочет Козадоев из „Бриллиантовой руки“…»

В Тарту братья и Пирадзе возвращались в подавленном настроении. И первым, кого они увидели, приехав к месту съемок, был Зиновий Гердт. Тот, увидев, что Ласкари хромает, подумал, что он его специально передразнивает (Гердт хромал с войны), и заявил:

– Перестань дразниться!

– Да я не дразнюсь: действительно ногу поранил, – начал оправдываться Ласкари. Далее он поведал Гердту о ЧП, которое случилось с ними в Риге, и попросил ни в коем случае не расспрашивать об этом Миронова. Гердт пообещал. Слово он свое сдержал, но от другой подлянки все-таки не удержался – незаметно стащил у Миронова его чудную кепочку с помпоном. Когда Миронов обнаружил пропажу, настроение его испортилось вконец. Еще сильнее оно упало после того, как уже в доме Гердт признался в краже, но когда сунул руку в карман своей куртки, кепки там не обнаружил. Видимо, она выпала где-то по дороге.

Вечером того же дня Миронову позвонил отец. И сообщил ему сногсшибательную вещь: согласно сообщению «Голоса Америки», 29 июня балерон Кировского театра Михаил Барышников сбежал на Запад и попросил там политического убежища. А ведь каких-нибудь две с половиной недели назад они с ним водку пили в Питере.

Как выяснится позже, Барышников сбежал в Торонто. Поводом к побегу послужила творческая неудовлетворенность балерона – в последнее время его все чаще оставляли на «скамейке запасных». О том, как выглядел побег, вспоминает сам М. Барышников:

«Все было немножко мелодраматично. Как в плохом романе. В тот день после спектакля я раздавал автографы, а мои канадские друзья ждали несколькими кварталами дальше в машине. Желающих было довольно много, я подписался раз десять и сказал: „Извините, я должен на минутку уйти, но я вернусь“. И пошел. Но они пошли за мной. Я прибавил шагу, наконец, побежал, и они бежали за мной. Это было так комично! Я начал смеяться, остановился и еще несколько раз подписался. А если серьезно – меня очень, очень волновала судьба моей труппы. Я очень уважал свою тогдашнюю партнершу Ирину Колпакову, но я не имел возможности и не посмел сказать ей. Впрочем, интуитивно я понимал, что на допросе ей будет легче, если она на самом деле останется в неведении…

Сразу после побега, чтобы снять стресс, я напился. Мы поехали на одну ферму, и я нажрался вдребезги. Мешал разные напитки, не шел спать до пяти-шести утра… А на следующее утро уже начал действовать рассудок. Но чувства вины я не испытывал…»

Но вернемся к Андрею Миронову. В Тарту он пробыл до начала июля, после чего вернулся в Москву, где Театр сатиры открывал свой очередной сезон в Москве. Столь раннее открытие объяснялось объективными причинами: театр хотел успеть завершить подготовку к приближающемуся юбилею – 50-летию со дня рождения театра (начало октября). В день открытия, 6 июля, показывали спектакль «Маленькие комедии большого дома», где Миронов играл роль Мужа-подкаблучника. Этот же спектакль игрался и вечером следующего дня. Затем Миронов снова уехал в Тарту, чтобы отсняться в очередных эпизодах «Соломенной шляпки».

10 июля Миронов снова был в Москве и вечером играл в «Дон Жуане». 12-го это была «Женитьба Фигаро». Затем Миронов уехал в Тарту, где снимали финал «Шляпки»: после прощальной песни Фадинар должен был бросить шляпку в камеру. Однако как Миронов ни старался, точно попасть в цель у него никак не получалось. В итоге, когда после очередного промаха его нервы не выдержали, он предложил режиссеру изменить сцену. «Давайте я просто повешу ее на ворота и удалюсь». На том и порешили.

15 июля Миронов снова был в Москве и играл «Женитьбу Фигаро». Далее шли: 16-го – «Таблетку под язык», 17-го – «Ревизор», 19-го – «Таблетку под язык», 21-го – «Маленькие комедии…», 22-го – «Ревизор», 24-го – «Маленькие комедии…», 26-го – «Таблетку под язык», 27-го – «Женитьба Фигаро», 28-го – «У времени в плену», 29-го – «Маленькие комедии…», 30-го – «Дон Жуан», 31-го – «Ревизор».

Август начался для Миронова с «Ревизора» – он играл его 2-го. 4-го это был «Дон Жуан», 5-го – «Маленькие комедии…», 7-го – «Таблетку под язык», 9-го и 10-го – «Женитьба Фигаро», 12-го – «Таблетку под язык», 13-го – «Ревизор», 14-го – «Дон Жуан».

В августе Миронов съездил в Ленинград, где принял участие в озвучании роли Фадинара в «Соломенной шляпке». Это заняло у него несколько дней. На этом его работа в фильме была закончена. Полный гонорар Миронова за эту роль составил 2560 рублей (другие исполнители получили следующие суммы: В. Стржельчик – 2150 руб., Е. Копелян – 825 руб., З. Гердт – 720 руб., Л. Гурченко – 600 руб., И. Кваша – 375 руб., Е. Васильева – 375 руб., А. Фрейндлих – 300 руб.).

17—18 августа Миронов играл в «Маленьких комедиях…», 21-го – в «Женитьбе Фигаро», 23-го – в «Ревизоре», 25-го – в cпектакле «Таблетку под язык», 26-го и 31-го – в «Маленьких комедиях…»

С «Комедий» начался для Миронова и сентябрь – он играл в них 1-го днем. 2-го это был спектакль «У времени в плену», 3-го – «Ревизор», 6-го и 9-го – «Маленькие комедии…», 10-го – «Ревизор», 11-го – «Таблетку под язык», 13-го – «Дон Жуан», 15-го – «Таблетку под язык», 16-го – «Женитьба Фигаро», 18-го – «Дон Жуан», 21-го – «Женитьба Фигаро».

27 сентября в Театре сатиры состоялась премьера спектакля «Клоп». Вернее, спектакль был старый, но показывали его в новой сценической редакции. Поэтому в журналах режиссерского управления он значился под номером 1/753. То есть это было 753-е представление «Клопа» на сцене Театра сатиры, но в новой редакции. Как мы помним, в первой версии «Клопа» Миронов играл роль Присыпкина, но теперь на эту роль ввели актера Николая Пенькова, а Миронову досталась роль Олега Баяна. В лице Миронова Баян несколько помолодел, что было воспринято некоторыми апологетами канонического текста В. Маяковского в штыки. Например, Сергей Юткевич заявлял, что если Баян и Присыпкин ровесники – то нарушается система отношений между главными героями, задуманная драматургом. Дескать, Баян потому и страшен, что он оборотень, вылезший из щелей прошлого. Слово «прошлое» Юткевич трактовал в буквальном смысле, соотнося с дореволюционным временем.

Но были и такие, кому версия, предложенная Мироновым, пришлась по душе. Так, А. Шерель писал: «Миронов играл Баяна изобретательно, зло, с той вдохновенной импровизационной свободой, которая позволяла каждый жест, каждое слово роли поднять до символического обобщения. Нет, это не был демон-искуситель из третьеразрядного нэпманского кабаре. Это был лидер, вполне современный и легко узнаваемый вожак и законодатель для молодых и уже не очень молодых совмещан, прожигателей „красивой жизни“, искренне убежденных в том, что мир существует лишь для удовлетворения их желаний.

Мне кажется, что ни в одной другой работе, кроме Жадова, Миронов не поднимался до тех высот социальной остроты и значимости, которые он покорил в роли Баяна.

В этом персонаже были узнаваемы нувориши брежневской эпохи, ибо он выступал своеобразным идеалом, физически и духовно соответствующим запросам «новой буржуазии», которую формировала торговая мафия вместе с партбюрократией…

Андрей Миронов в образе Баяна дал фигуру, современную не времени написания пьесы, а 70-м и 80-м годам, обозначив едва ли не самую главную проблему развития всего нашего общества, – проблему сословного расслоения и сословной вседозволенности…»

А вот что писал по горячим следам этой роли другой критик – Н. Шалуташвили: «Образ Баяна Маяковский считал, наряду с Присыпкиным, центральной фигурой комедии. Так рассматривает этот образ и театр. Баян в исполнении А. Миронова – настоящий „самородок из домовладельцев“. Он дирижирует всем обывательским оркестром, занимает наступательную позицию, всюду выискивая поклонников „красивой жизни“. А. Миронов использует доведенную до совершенства пластику: вялая и извивающаяся походка, замысловатая жестикуляция – это на грани гротеска, хотя актер нигде ни на секунду не теряет чувства меры. Все точно, продуманно, каждая деталь служит глубокому разоблачению этого „художника фокстрота“, души „фешенебельного“ общества. Чего стоит совершенно виртуозно сыгранная А. Мироновым сцена в общежитии: он целует руку растерявшейся девушке, косынкой вытирает стул, а затем „изящно“ становится на него ногой… Каждая деталь, каждая сцена заслуженно сопровождается аплодисментами…»

Действительно, публика, приходившая на этот спектакль, была в восторге от игры Миронова. Все его эскапады, написанные много лет назад Маяковским, попадали точно в цель – разили пороки, которые были присущи тогдашнему советскому обществу. Мещанство, стяжательство, жажда красивой жизни исподволь проникала во все поры советского общества, и именно представителя такого племени и играл Миронов. Он учил работягу Присыпкина «изячной» красивой жизни и на этом поприще добивался больших успехов. Миронов играл свою роль легко, элегантно и доводил публику до гомерического хохота. Поэтому не случайно несколько эпизодов из этой роли Миронов будет использовать в своих концертах.

На следующий день после премьеры «Клопа» – 28 сентября – по ТВ состоялась еще одна премьера с участием Андрея Миронова – был показан спектакль Театра сатиры «Маленькие комедии большого дома», где Миронов выступил в двух ипостасях: режиссера (вместе с Александром Ширвиндтом) и исполнителя роли Мужа в новелле «Ограбление». По воле судьбы этот же спектакль шел в тот день и на сцене Театра сатиры. Только спектакль шел днем, а премьера по ТВ состоялась в 19.45–23.00.

29 сентября Миронов играл «Таблетку под язык».

В октябре Театр сатиры отмечал круглую дату – 50 лет со дня рождения. Хотя на самом деле Театр сатиры был в России еще до революции. Он возник в Большом Гнездниковском переулке за несколько лет до революции. А перед октябрем 1917 года артист МХТ Н. Балиев организовал здесь театр «Летучая мышь», просуществовавший до 1922 года. На его базе другой театрал – Алексеев – открыл театр с экстравагантным названием «Кривой Джимми». Именно последний коллектив и послужил основой нового коллектива, который 1 октября 1924 года, открываясь спектаклем «Москва, с точки зрения…», назвал себя Театром сатиры.

Власть, которая к тому времени сумела приручить практически все столичные театры, с большой помпой отметила юбилей Театра сатиры. 1 октября в театре состоялось торжественное собрание, которое почтили своим присутствием сразу несколько секретарей МГК КПСС (один из них – В. Ягодкин – даже выступил с докладом).

2 октября Миронов играл в спектакле «У времени в плену», 4-го – в «Женитьбе Фигаро», 6-го – в спектакле «Таблетку под язык», 8-го – в «Ревизоре», 9-го – в «Маленьких комедиях…», 11-го – в «Ревизоре», 13-го – в спектакле «Таблетку под язык», 14-го – в «Клопе».

16 октября в прессе появились указы о присуждении высоких званий сразу нескольким работникам Театра сатиры. Так, главный режиссер Валентин Плучек был удостоен звания народного артиста СССР (первой, как мы помним, из «сатировцев» этого звания была удостоена Татьяна Пельтцер), а звания заслуженных артистов РСФСР получили: Андрей Миронов, Александр Ширвиндт, Ольга Аросева, Михаил Державин, Владимир Байков, Зоя Зелинская, Юрий Соковнин.

17 октября в печати появился еще один указ – о награждении Театра сатиры орденом Трудового Красного Знамени. Эту награду власти вручили руководителям театра два дня спустя во время торжественного празднования юбилея.

В эти же дни Эльдар Рязанов усиленно готовится к съемкам своей очередной комедии – «Ирония судьбы, или С легким паром!» Еще 30 сентября в работе над фильмом начался подготовительный период, во время которого интенсивно шли поиски актеров на главные роли. Никакой Барбары Брыльской и Андрея Мягкова еще не было и в помине и на эти роли пробовались совсем другие актеры. В частности, Андрей Миронов и Людмила Гурченко. Причем первому поначалу предлагалась роль Ипполита, но он от нее отказался: дескать, не хочу играть отрицательную роль. «Но Ипполит вовсе не отрицательный персонаж, – попытался было возразить Рязанов. – Скорее, он несчастный». «Нет, хочу сыграть Лукашина», – был неумолим Миронов. Далее послушаем рассказ самого Э. Рязанова:

«Я был уверен, что он не подходит на эту роль, но отказать ему не мог. Я сказал:

– Андрюша, я дам тебе на пробу одну каверзную сцену. И если ты убедишь меня в этом эпизоде, если я поверю тебе, клянусь, ты будешь играть Лукашина.

Началась кинопроба. Миронов, пряча глаза, застенчиво произносил такие реплики: «А я у женщин никогда не пользовался успехом… еще со школьной скамьи… Была у нас девочка – Ира… Что-то в ней было… Я в нее еще в восьмом классе… как тогда говорили… втюрился… А она не обращала на меня ну никакого внимания… Потом, уже после школы, она вышла за Павла…»

Но почему-то ощущения правды жизни, веры в актерскую убедительность не возникало. Поверить в то, что какая-то неведомая Ира могла пренебречь таким парнем, как Миронов, было невозможно. Несмотря на все его актерское мастерство, психофизическая сущность артиста расходилась с образом, со словами. Стеснительность искусно изображалась, но поверить в любовные неудачи персонажа было трудно. И я отказал ему. Я повторил еще раз, что на роль Ипполита беру его без кинопробы. Но тут он отказал мне. Однако этот инцидент никак не повлиял на наши отношения, мы продолжали относиться друг к другу нежно и по-дружески…»

19 октября Миронов играл в «Маленьких комедиях…», 20-го – в спектакле «Таблетку под язык», 21-го – в «Женитьбе Фигаро», 23-го – в «Маленьких комедиях…», 25-го – в «Ревизоре», 28-го – в «Дон Жуане».

Между тем публика, приходившая в Театр сатиры и видевшая Миронова легким и изящным, даже не догадывалась, какие страсти бушуют в его личной жизни. По злой иронии судьбы именно в дни, когда Миронову было присуждено звание заслуженного артиста РСФСР, распался его брак с Екатериной Градовой. Причем распался некрасиво, со скандалом. Это было тем более обидно, что в ноябре этому браку должно было исполниться три года. Увы, не сложилось…

Виновником случившегося оказался Миронов. Он возобновил свой роман с актрисой своего же театра Ниной Корниенко, о чем некий «доброжелатель» немедленно сообщил Градовой. Причем последней было сообщено не только имя разлучницы, но и адрес, где влюбленные встречаются. И Градова, переполняемая жаждой разоблачения, дождалась очередной такой встречи и вломилась в обитель «голубков». Свидетели потом утверждали, что шум стоял вселенский: женщины мутузили друг друга изо всех сил, а сам виновник случившегося счел за благо ретироваться. Что вполне объяснимо: новоиспеченный заслуженный артист республики не мог себе позволить стать посмешищем в глазах обывателей.

Поскольку этот случай был не первым у Миронова, ни о каком возвращении в лоно семьи речи уже не шло – Градова потребовала от мужа, чтобы он убирался на все четыре стороны. Что он и сделал, прихватив с собой только одежду и коллекцию джазовых грампластинок, которой он дорожил больше всего на свете. И когда он явился в таком виде в родительский дом, у тех его приход вызвал разные чувства. Если отец только облегченно вздохнул (он давно говорил, что Миронов и Градова – не пара), то мать схватилась за сердце: «Боже, ты же потерял квартиру!» Это была сущая правда: двухкомнатный кооператив на улице Герцена остался за Градовой и дочерью. Однако Миронов об этом нисколько не жалел, поскольку важнее всех благ на свете для него была свобода. А ее-то он как раз и получил. Много лет спустя Е. Градова так будет оценивать свое расставание с Мироновым:

«В силу молодости, недооценки некоторых ценностей, влияний снаружи мы не смогли сохранить семью. Виню я только себя, потому что женщина должна быть сильнее. Гордость, свойственная обездуховленности, помешала мне мудро увидеть ситуацию, объясняя некоторые сложности семейной жизни особым дарованием своего мужа, его молодостью. Развод не был основан на неприязненных чувствах друг к другу. Скорее всего, он проходил на градусе какого-то сильного собственнического импульса: была затронута самая важная для обоих струна. Мы ждали друг от друга чего-то очень важного… Тут бы остановиться мгновению, оставив любящих наедине: с Богом и с собою. Но жизнь бурлила, предлагая свои варианты, выходы и модели…»

31 октября Театр сатиры отправился на гастроли в Италию. Это была первая поездка этого театра на Запад, что ясно указывало на отношение властей к труппе – раз уж разрешили съездить в Италию (а раньше дальше Болгарии никуда не выпускали), значит, доверяют. Однако Плучек взял туда не всех – только тех, кто был с ним в хороших отношениях. Миронов к этому числу относился, да и как без него – все-таки премьер театра! К тому же Плучек был счастлив, узнав, что Миронов ушел-таки от Градовой, и хотел, чтобы его любимый артист хоть на время забыл о своих личных проблемах вдали от родины.

Эта поездка оказалась восхитительной, сродни той, что Миронов испытал год назад во время съемок «Итальянцев в России». «Сатира» показала «Клопа» на Венецианском фестивале «Биеннале», после чего отправилась в гастроли по стране. Театр побывал в восьми городах: Риме, Венеции, Сиене, Реджо-Эмилии, Парме, Капри, Генуе и Павии, где дал 13 спектаклей. И везде публика принимала их превосходно. Но счастье на этом не закончилось. 17 ноября гастроли в Италии завершились, чтобы продолжиться… в Чехословакии. Это хотя и была страна соцлагеря, однако считалась одной из передовых, не чета Болгарии (как шутили в те времена: «Курица не птица, Болгария – не заграница»). «Сатира» побывала в трех городах: Праге, Братиславе и Брно. Были показаны три спектакля: «Ревизор», «Маленькие комедии большого дома» и «Женитьба Фигаро». К слову, в те дни, когда театр гастролировал в ЧССР, на его сцене давали концерты артисты… чехословацкой эстрады во главе с Карелом Готтом.

Тем временем 22 ноября в главной газете страны «Правде» была опубликована статья, принадлежавшая перу Андрея Миронова. Она называлась «Дыхание зрительного зала». Приведу лишь небольшой отрывок из нее:

«Театр для меня – каждодневный труд. Здесь мои учителя, друзья, мое рабочее место. Без театра не мыслю свою жизнь. Судьба ко мне благосклонна – я сыграл немало ролей на сцене и на экране. И все же не скрою: мечтаю в полную меру сил поработать в жанре трагикомедии, который, думается, так много может сказать о характере современной человеческой жизни, ее сложностях и парадоксах…»

Был в той статье и пафосный пассаж, который демонстрировал лояльность автора к властям. Цитирую: «Всегда с каким-то праздничным чувством выхожу на сцену в спектакле нашего театра по пьесе А. Штейна „У времени в плену“, пронизанном романтической окрыленностью и героикой. Для меня встреча с образом Всеволода Вишневского по-особому ответственна. Когда знакомишься с его произведениями, дневниками, то не может не поразить открытость и раскованность чувств этого замечательного человека и писателя. В его жизни не было места унынию и бездействию, она вся была борьбой с бездуховностью, цинизмом, равнодушием. Это был человек несокрушимой веры в будущее, человек-боец, активный участник социалистического строительства, деливший с народом его радости и горести.

Такое восприятие мира – назовем его возвышенным или романтическим – отнюдь не достояние только эпохи революции или первых пятилеток. Оно органично для нашего общества, исповедующего философию исторического оптимизма, уверенно смотрящего в свое будущее…»

Всем, кто близко знал Миронова, этот пассаж буквально резал глаза и уши. Но они также понимали, что в главной газете страны без такого высокого стиля обойтись было нельзя – это была своего рода индульгенция, без которой выход статьи вообще мог оказаться под вопросом. А так все приличия были соблюдены: власти наградили актера званием «заслуженного» (кстати, не без помощи все того же Всеволода Вишневского из спектакля «У времени в плену», поскольку остальные роли Миронова власти считали несерьезными), а тот разразился на страницах их главной газеты пассажем про «общество, исповедующее исторический оптимизм». По большому счету это была правда, но в интеллигентских кругах публичное признание этого считалось моветоном. Плоды этого компромисса Миронов ощутил почти сразу после своего возвращения на родину: один из его друзей некоторое время упорно называл его не иначе, как «оптимист ты наш».

Но вернемся в Прагу, где проходят гастроли «сатировцев». Практически в первый же день пребывания там Миронов стал «клеить» Егорову. А почему бы и нет: как мы помним, вот уже месяц Миронов считался свободным человеком. Это произошло на торжественном приеме, устроенном в гостинице по случаю приезда знаменитой труппы. Миронов первым подошел к Татьяне и, как будто их роман даже не прерывался, предложил с вечера сбежать. Егорова согласилась не медля ни секунды. Они закрылись в мироновском номере и провели там восхитительную ночь, сродни тем, что они проводили в лучшие годы их некогда бурного романа. Миронов даже потом заявит, что Прага – их любимый город после Риги (в последнем, как мы помним, он познакомился с Егоровой в 66-м).

Увы, но дальше Праги этот роман не распространился. «Сатира» вернулась на родину в начале декабря, и практически сразу Миронов стал обхаживать свою давнюю любовь – Ларису Голубкину. Как мы помним, еще в начале 60-х он неоднократно звал ее замуж за себя, но она каждый раз ему отказывала. Зато крутила любовь с его коллегами – например, с однокурсником Миронова по «Щуке» Михаилом Воронцовым. Когда эта любовь закончилась, Голубкина вышла замуж за поэта Николая Арсеньева-Щербицкого и год назад родила от него дочь Машу. Но на момент рождения девочки любовь между супругами закончилась, и каждый из них пустился в свободное плавание. Вот тут на горизонте Голубкиной снова возник Миронов.

Их первая встреча, предвестник будущей женитьбы, произошла в октябре 74-го, в дни, когда «Сатира» отмечала свое 50-летие. Голубкина пришла на банкет в ресторане ВТО со своим партнером по ЦАТСу Федором Чеханковым, который так вспоминает о том вечере:

«Андрей играл отрывок из „Клопа“ – сразу за двоих, за Присыпкина и за Баяна, по-эстрадному, как он умел. Потом мы зашли за кулисы. Ясно было, что они давно не виделись. Но я вдруг понял, что он иначе на нее посмотрел. После этого вечера я почувствовал, что у Ларисы началась новая жизнь…»

Миронов снова увлекся Голубкиной, причем увлекся сильно. Определенный импульс его чувству придавал тот факт, что сама Голубкина теперь уже была не против их романа, плюс мама Андрея была двумя руками «за», чтобы они стали жить вместе (Мария Владимировна давно дружила с Голубкиной, они неоднократно коротали вечера за разговорами и походами в столичные театры).

Перед зрителями Театра сатиры Миронов появился после гастролей 6 декабря в роли Всеволода Вишневского в спектакле «У времени в плену». Далее шли: 8-го – «Таблетку под язык», 10-го – юбилейное представление «Нам – 50!» (19.00 и 22.00), 11-го – «Дон Жуан».

11 декабря по ТВ показали «Бриллиантовую руку» (19.20). За пять лет со дня выхода фильма его показывали по телевидению уже многократно, но каждый раз народ обязательно стремился к телевизорам. Эта картина уже с рождения стала народной, и блестящий дуэт Юрий Никулин – Андрей Миронов в который раз доводил аудиторию до колик, при том, что все гэги и репризы фильма люди успели выучить наизусть.

В эти же дни Миронову выпала удача сниматься у одного из лучших театральных режиссеров – Анатолия Эфроса. Тот ставил на телевидении «Героя нашего времени» М. Лермонтова – спектакль «Страницы журнала Печорина» – и пригласил Миронова на роль Грушницкого (Печорина играл давний коллега Миронова по фильму «Мой младший брат» Олег Даль). Вспоминает А. Эфрос:

«Я тоскую по актерской сосредоточенности. И в Миронове я ее нашел. Нашел мгновенное понимание и сосредоточенность. Он сразу понял (а актер понимает не только головой, не только логикой), почему ему, с его кинозвездной популярностью, в нашем фильме предложена не главная роль Печорина, эффектная как бы во всех отношениях, а роль закомплексованного Грушницкого, который только стремится изо всех сил быть эффектным. То, что я сейчас говорю о Грушницком, – не совсем из нашего фильма, скорее, из хрестоматийного представления о лермонтовском произведении.

Я как раз хотел уйти от хрестоматии, и Миронов это сразу понял. Он понял значение и серьезный смысл «второй» роли. Ему не надо было долго объяснять, что Грушницкий – славный малый, которому удобно жить в той самой жизни, в которой Печорину – неудобно. Жизнь одна и та же, окружение одно и то же, но один человек в этом окружении – просто славный малый, а другой – Печорин. Один – добродушный, влюбленный, расположенный к людям. А другой – Печорин.

Не закомплексованную человеческую посредственность надо было воспроизвести в Грушницком, а нечто покладистое, приспособленное к жизни, как бывают приспособлены милые, чуть нелепые щенки. Они по дурости могут сделать что-нибудь нелепое, могут даже укусить кого-то – но не по сознательному умыслу или злобе.

Миронову понравилось все, что я говорил, хотя, как умный человек, он понимал, что таким образом я подготавливаю для фильма не столько даже его, Миронова, сколько свою трактовку главного героя – Печорина. Но, если уж быть точным, для фильма одинаково важны были оба – и Олег Даль, и Андрей Миронов. Важна была определенная расстановка сил, то есть человеческих типов.

Есть такое понятие в кино – типаж. В данном случае оно не имело никакого значения, потому что Андрей Миронов – никак не типажный актер. В нем есть мягкость, есть как бы фактура пластилина, которая, на мой взгляд, очень заманчива и в кино, и в театре, особенно когда изнутри актерская природа освещена умом. Миронов может лепить из себя многое. Вполне вероятно, в другом фильме он бы вылепил Печорина. Но у меня, повторяю, был Олег Даль. И ни малейшей царапины по этому поводу я от Миронова не почувствовал.

Не знаю, чем это объяснялось, – скромностью, воспитанием или, может, ему было просто интересно встретиться со мной в работе? Или роль ему и вправду понравилась? Повторяю, сыграл он ее так, как мне хотелось…»

А вот как сам Миронов вспоминал о съемках в этом телеспектакле: «Неожиданное приглашение на роль Грушницкого я воспринял с восторгом и трепетом. Я плохо помню весь процесс съемок, но отлично запомнились отдельные, очень точные замечания Анатолия Васильевича и удивительные его показы. Я, например, до сих пор не могу забыть не только отдельные фразы и реплики, но и интонации. Почему так важен был его показ? Я ведь не очень люблю, когда мне показывают, мне лучше что-то объяснить. Но это был не актерский, а именно режиссерский показ. То есть он показывал самую суть – в отдельной реплике, в интонации этой реплики он показывал суть поведения, настроения, душевного состояния героя. И это было удивительно в стиле всего спектакля в целом, в духе той общей атмосферы, которую он стремился создать. И стиль понимался не головой, а всем существом…

…Меня очень увлекла его затея преодолеть выработанный нашей средней школой стереотип восприятия Грушницкого как самовлюбленного, не очень умного фанфаронистого сноба. Эфрос пошел по пути максимального очеловечивания, я бы даже сказал, облагораживания этого персонажа. Он хотел, чтобы наш Грушницкий был носителем чего-то подлинного, доброго, душевного. Не знаю, в какой мере мне это удалось, но я пытался «вытащить» из своего героя его детскую непосредственность, беззащитность и, не побоюсь этого слова, нежность.

Меня поразила атмосфера на этих съемках. Кто сталкивался с работой на телевидении, знает, какой сумбур и какая неорганизованность там вечно царят. Ничего подобного не было на съемках у Эфроса. Напротив, возникало ощущение, что люди работают вместе всю жизнь – такая была во всем четкость и слаженность. Какая там была удивительная тишина!

Этот спектакль стал для меня огромной школой и в какой-то степени повлиял на мою дальнейшую судьбу. И хотя я уже был подготовлен к этому своими работами в театре, именно после Грушницкого мне стали охотнее предлагать роли драматического плана в кино…»

И вновь вернемся к спектаклям Миронова. 13 декабря это было юбилейное представление «Нам – 50!», 16-го – «Маленькие комедии…», 17-го – «Женитьба Фигаро», 18-го – «Клоп».

18 декабря в жизни Миронова случилось знаменательное событие: приказом председателя Госкино СССР Ф. Ермаша ему была повышена киношная ставка – она достигла весьма внушительной суммы – 50 рублей. Если учитывать, что начинал Миронов свою карьеру в кино со ставки ниже 10 рублей, то прогресс был налицо – за 14 лет она выросла более чем на 40 рублей. Весьма показательный факт.

20 декабря Миронов играл в спектакле «Нам – 50!» (19.00 и 22.00), 21-го – в «Ревизоре», 22-го – в «Таблетку под язык», 23-го – в «Клопе», 24-го – в «Нам – 50!», 25-го – в «Маленьких комедиях…», 27-го – в «Клопе», 28-го – в «Женитьбе Фигаро», 29-го – в спектакле «Таблетку под язык». Параллельно он продолжал сниматься в «Страницах журнала Печорина». Съемки телеспектакля закончились 31 декабря.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.