1988. Репортаж из горячей точки

1988. Репортаж из горячей точки

Весной 1988 года я вместе с фоторепортером Сергеем Ветровым отправился на несколько недель в Среднюю Азию, туда, где работала самая большая за всю историю СССР следственная бригада. «Узбекское дело». Напечатать отчет о командировке в том виде, в котором хотелось, не получилось: работа Тельмана Гдляна уже стала вызывать раздражение в Кремле. Несколько недель приходилось вырезать из текста стремные моменты. К середине лета я уже потерял надежду на то, что удастся пробить репортаж. В «Юридической литературе» по «рекомендации» идеологического отдела ЦК КПСС рассыпали набор уже готовой к печати книги «Пирамида-1», которую само же издательство заказало нам с Гдляном годом ранее. Тем не менее, в конце концов главред «Смены» Михаил Кизилов решился дать под наш репортаж несколько журнальных разворотов. Воспроизвожу в сокращенном виде, но без какой-либо коррекции.

Весь первый этаж Хорезмской облпрокуратуры заняла следственная группа Прокуратуры СССР. На стене одного из кабинетов — большая карта страны. По всему ее цветастому полю — десятки узких бумажных полосок с фамилиями следователей и криминалистов, приехавших сюда почти из всех союзных республик для выполнения особого задания. Иные здесь уже шестой год, кто-то прибыл лишь на днях. Не все в группе уживаются, не хочу рисовать приторно-идиллическую картину с «волнительными» детективными заставками. Работа тяжелая и опасная — здесь, в Средней Азии, они распутывают узелки коррупции, свитые мафией, старательно «сующей палки в колеса» невиданному доселе следствию. Следствию, аналога которому не было в отечественной практике. Следствию, которое по мере того, как становятся известны подробности и масштаб преступлений, приобретает отнюдь не узбекскую окраску. Следствию, в поле зрения которого оказались министры, высшие чины республиканских МВД, советские и партийные работники всех рангов вплоть до секретарей ЦК компартий союзных республик.

Работать неимоверно трудно. В мае, когда я в составе «весьма ограниченного контингента» журналистов там находился, было относительно спокойно, если верить старожилам следствия. Неуютно только было на тридцатиградусной жаре в титановых бронежилетах. Непривычно было проводить ночь в «жигуленке», мчавшемся в составе спецколонны по туркменской пустыне, когда слева на ребра давит кофр фотоколлеги, а правое бедро испытывается на прочность прикладом автомата, который солдат-автоматчик не выпускает из рук даже во время трапезы.

Но еще более непривычно слышать на планерке сообщение о том, что, по оперативным данным, профессиональным бандитам уплачен аванс в размере 150 000 рублей за совершение теракта с целью физического уничтожения кого-либо из руководителей группы. Так и прозвучало: «кого-либо». То, что в республике процветает институт наемных убийц, отмечал в своей служебной записке в 1985 году министр внутренних дел Узбекистана. То, что республика поделена на сферы влияния преступными кланами, известно. Но до некоторых пор уголовники и казнокрады не вступали в столь очевидный альянс. Теперь, когда обе преступные стороны почувствовали, что их берут в оборот, началась тревожная консолидация. Поэтому следователям рекомендуется из гостиницы на работу пешком не ходить, на охрану вокруг коттеджа особенно не рассчитывать, одним словом, быть начеку. Даже членов семей, проживающих в радиусе тысячи километров, рекомендовано эвакуировать. Еще до поездки в Ургенч я знал, что немало семей работников группы давно кочуют по квартирам друзей, не выдержав прессинга подспудного шантажа и угроз.

К этому непросто привыкнуть. Очень непросто. Для того чтобы остаться в группе (номинально и душой), необходимо соответствовать по меньшей мере паре однозначных условий.

Первое. Быть Профессионалом с большой буквы, то есть грамотным, умным, опытным, смелым и — это основное! — неподкупным. Одному из руководителей группы, Султану Алиевичу Салаутдинову, предложили однажды самому назвать количество… миллионов, достаточных для прекращения дела. Он связался с Москвой — может, «согласиться на взятку», как-никак прибыль казне быстрая и нехлопотная, ведь другим путем выкачать эти миллионы непросто. Принципиальная Москва отказалась. Как можно? Работнику центрального аппарата Прокуратуры Союза? Из Москвы — это мне не раз придется повторить — виднее, «что такое хорошо» и «что такое плохо».

Второе, думаю, сложнее: ежедневно надо доказывать свою способность играть ва-банк. Способность, граничащую с осознанным самопожертвованием и основанную прежде всего на вере и неприятии. Это сложно. Потому что неприятие устоявшегося и канонизированного может позволить себе только сильная личность. Потому что по-хорошему фанатичную веру в окончательное торжество справедливости и закона юристы из особой группы обязаны денно и нощно сочетать — такова специфика этой работы — с пугающе отчаянным недоверием ко всем и всему.

Уж где-где, а здесь стены наверняка имеют чуткие уши. Поэтому работающим в группе фактически запрещено («не рекомендовано») обсуждать свою работу (даже друг с другом, а с посторонними и подавно). Вернее, ее детали и частности. Тот же Салаутдинов посетовал как-то, что не может иногда подсказать пришедшему за советом следователю, в каком направлении надо развивать расследование. Тайна двоих — это что? Правильно, уже не тайна. Между прочим, следователи допрашивают подозреваемых по двое. И все же те время от времени отчаянно переходят от намеков к лобовым предложениям. Бывало, предлагали миллион (1 000 000 рублей) только за то, чтобы дело передали в местные инстанции.

«Люди называют его «наш Ленин»», — говорила жена бывшего первого секретаря Кашкадарьинского обкома партии Гаипова, показывая гостям праздничный пиджак мужа, по-брежневски густо увешанный блестящими наградами. Говорила, как и пристало сиятельной супруге сановника-миллионера, степенно и вальяжно, хоть и не без тревоги — гости уж больно неожиданные.

С трудом получив из Москвы (дело было в марте 1985 года) сдержанное согласие на арест вельможного преступника, руководитель группы с несколькими проверенными коллегами приехал в Хорезмскую область, где тогда жил Гаипов. И занялись они… праздными делами. Для отвода глаз. Местные правоохранительные органы пришлось дезинформировать относительно цели служебного визита. Иначе нельзя было рассчитывать не только на успех операции, но и на личную безопасность. (Одно из покушений на руководителя группы санкционировал бывший министр внутренних дел Узбекистана К. Эргашев!) Пару дней они деловито мотались по окрестным достопримечательностям, а вечерами демонстративно отдыхали.

Москва запретила арестовывать вельможного вора и взяточника в стенах собственного особняка; санкцию на арест разрешили предъявить лишь в здании облпрокуратуры. Казалось бы, нелепое требование, учитывая всю сложность ситуации. Но кому-то захотелось, чтобы все было чинно. Предстояла весьма щекотливая операция — тактично и аккуратно пригласить Гаипова в это строгое учреждение. И вот уже битый час сидели необычные гости из следственной группы Прокуратуры СССР (представились они, кстати, работниками республиканской прокуратуры, благо южное солнце их уже надежно высмуглило да и языком овладели за годы работы здесь вполне сносно) в «ханском дворце», пили отборный зеленый чай и вели неторопливую беседу с Гаиповыми. Услышав крик из спальни, находившиеся в гостиной бросились туда. Увы, они опоздали: до того, как удалось вырвать восточный кинжал из окровавленной руки Гаипова, тот успел исполосовать свое привыкшее к холе тело. «Уходите», — хрипел умирающий. «Вы виновны!» — кричали жена и дочь. Тринадцать ножевых ранений.

К тому, какие тайны унес с собой самоубийца, я еще вернусь. Самое горькое, что история с нелепым харакири не единична. Один из подследственных, сообщив местонахождение трех тайников с преступно нажитыми сокровищами, на следующий день выбросился из окна. В предсмертной записке он отказывался от своих показаний, уверял, что ввел следствие в заблуждение. Тем не менее по всем трем адресам были обнаружены подпольные хранилища с ценностями на сотни тысяч рублей. Что заставило взрослого, серьезного мужчину, взрезав разбиваемым стеклом вытянутые вперед руки, безрассудно шагнуть в оконный проем навстречу нагому асфальту?

А кто предупредил министра К. Эргашева о готовящемся аресте? И подсказал ему скорый и удобный (для вышепоставленных пособников) выход — пулю в лоб? Не те ли, кто до этого затруднял привлечение министра-преступника к уголовной ответственности ссылками на его депутатство (в Верховном Совете республики)? Не те ли, кто награждал уже выявленного взяточника почетными правительственными наградами? Помню тягостное молчание следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Н. Иванова, когда ему сообщили: «Санкции на арест одного из высокопоставленных взяточников до сих пор нет». Впрочем, неопровержимость улик может подтвердить лишь суд. Но когда до суда-то дойдет?.. Пока у следствия осечек не было, невзирая на пристрастное к нему внимание. Самое трудное — передать собранное в суд. Ах, сколько их, «волосатых», но таких холеных рук! Кто подкинул пистолет бывшему первому заместителю министра внутренних дел Узбекистана? Ведь и руководителям МВД не положено лежать в госпитале вооруженными. А Г. Давыдова нашли на больничной койке с тремя пулевыми ранениями в голову. Самоубийство? Может быть, может быть. Я не медик. А медики говорят: всякое случается. Такие дела. Все-таки кто заставляет сановных казнокрадов нажимать на курки именных пистолетов? Может, это возведенная в квадрат привычка следовать «высшему примеру»?

Преступники в мундирах опаснее даже их штатских сообщников, занимающих высокие кресла, поскольку, будучи хорошо знакомы со следственной «кухней», знают, куда и как надо наносить контрудары. И работе особой группы Прокуратуры СССР доставляют немало хлопот. Не всегда следователи группы могут опереться на поддержку коллег из милиции без оглядки на возможное предательство. Обжегшись на молоке, вынуждены и на воду, как говорится, дуть. Погрязшие во взяточничестве и хищениях лица вступают в сговор между собой и направляют (по советам «своих юристов») в высшие инстанции коллективные жалобы о якобы незаконных действиях следствия (при этом не забывая указать на свою непричастность к преступлениям). Одному, дескать, выбили челюсть, другому сломали ребра, к третьему подключили ток, четвертый пал жертвой какого-то неизвестного лекарства и под его воздействием оговорил себя и других. И потому группу без конца проверяют самые разные инстанции. Не важно, что при проверках устанавливается лживость этих измышлений. Главное — заронить подозрение, распылить силы, потрепать нервы, расплодить слухи. У самих-то клеветников опыт богатый.

Бывший заместитель начальника УВД Бухарского облисполкома Рахимов получил приличный срок за взяточничество. Оказавшись в колонии вместе со своими соучастниками, которых сам, между прочим, ранее активно разоблачал (такому сообщнику сподручно кричать «держи вора», на него не подумают.), он стал не менее активно склонять их к подаче коллективных жалоб на «незаконные методы» ведения следствия. Некоторые из них сообщили в Прокуратуру СССР о готовящейся провокации. Нашелся лишь один бывший подчиненный Рахимова, некто Иззатов, который вошел с ним в «кооперацию». Кстати, один штрих в его поведении может показать истинное лицо этого человека. Его вызвали на допрос, где выяснились факты получения им взяток от своих подчиненных. Иззатов не только отверг выдвинутые против него обвинения, но даже разыграл бурное возмущение: как, его, работника милиции, могут подозревать в совершении преступления?!! Однако, не успев удалиться от места допроса на расстояние нескольких сотен метров, спустя считанные минуты после нелицеприятного разговора со следователем, беззастенчиво получил очередную взятку.

Но все это, так сказать, цветочки. Есть и ягодки — иная группа провокаторов. Из верхнего эшелона. Эти действуют более методично. И, используя свое влияние, полномочия и разветвленные преступные связи, наносят более ощутимые удары. Цель противоборства со следствием одна: путем клеветы, шантажа, дезинформации попытаться не только избежать ответственности за преступления, но и сохранить свои позиции и привилегии. Однако, повторюсь, исполнительные функции шельмования борцов с коррупцией зачастую возложены на коррумпированных (само собой, я не имею в виду всех) работников МВД. Быть может, такая практика и сложилась подспудно в недрах недоброй славы НКВД, но «застойную окраску» приобрела в те годы, когда руководство милицией осуществлял Ю. Чурбанов, зять Брежнева. После того как тридцатипятилетняя Галина Брежнева вышла замуж за подполковника милиции Юрия Чурбанова, который на девять лет моложе ее, бывший незаметный офицер становится начальником Политуправления МВД, через семь лет — заместителем министра, а в 1980 году — первым замом Щелокова, ближайшего друга Брежнева со студенческих лет. После смерти самодержавного тестя Чурбанова перевели на должность заместителя начальника внутренних войск МВД.

Из обвинительного заключения по делу бывшего первого секретаря Бухарского обкома партии Абдувахида Каримова: «Во время обеда на даче облисполкома Каримов, опасаясь, что выявленные упущения в его работе будут доведены до сведения руководства, вручил Ю. М. Чурбанову в качестве взятки 10 000 рублей. Об этом Каримов сообщил в заявлении на имя Генерального прокурора СССР от 17 августа 1985 года».

Но вот что меня смущает. Последнее время мы много и все более раскованно говорим о своем горьком прошлом. О сталинском геноциде. О маршалах, уничтоженных только за то, что были талантливы. О других маршалах, клавших десятки тысяч жизней на алтарь «великого и мудрого вождя», заигрывавшего, в свою очередь, с западными союзниками. Об организованном голоде. О неоправданных жестокостях коллективизации. Об ошибочной и субъективной стратегии индустриализации. О кровавой тактике северных лагерей. Наконец, о кукурузной эпидемии и поминании «кузькиной матери» в стенах ООН. О ставших притчей во языцех застойных годах. Однако, как только приближаемся к совсем недавнему прошлому, бурчание неразборчивее, а пафос неконкретнее. И почему столь мучительно нам дается разговор о болях сегодняшних, пусть и возникших вчера? Да потому, что мы знаем и «интуичим»: люди, в этом виновные, по-прежнему занимают высокие посты и без боя их не сдадут. И главное направление их контрударов — гласность. Здесь применяются два основных приема: мимикрия «под перестройку» и атака под испытанными лозунгами времен «охоты на ведьм». И в данном случае — я имею в виду деятельность следственной группы — бьют с этих же двух точек. По одной мишени. Которую повесил себе на грудь руководитель особого подразделения прокуратуры, старший следователь по особо важным делам Тельман Хоренович Гдлян.

Все бойцы (а иначе и не скажешь) возглавляемой им группы, с которыми я беседовал, единодушны не только в стремлении довести начатое разоблачение коррупции до логического конца, ноив том, что именно Гдлян цементирует усилия десятков таких разных людей. Своей несгибаемой волей, бескорыстной отрешенностью, пугающей дерзостью и убежденностью в том, что группа дойдет до финиша. Короче, Тельман Гдлян, если придерживаться терминологии следователя из Краснодарского края Василия Лашхии, «капитальный», аздесь, считаю, смело можно ставить на выбор: мужик, юрист, коммунист.

Группа Гдляна вот уже пять лет занимается разоблачением взяточничества. При Брежневе о подобном деле (кем-то окрещенном узбекским, хотя оно рамками своими выходит далеко за пределы одной республики) не могло быть и речи. Леонид Ильич, видимо, памятуя об афоризме Козьмы Пруткова «Человеку даны две руки на тот конец, дабы, беря правой, он раздавал левой», запросто брал разномастные подношения и, не скупясь, расплачивался дарами — привилегиями и сокровищами, ему не принадлежавшими. Причем делал это порой публично, не стесняясь телекамер. Принимал роскошный перстень от Алиева, а потом. Впрочем, чего там. Зато «он был за мир». Сегодня очаги коррупции обнаружены в Средней Азии, Москве, Закавказье, Молдавии, на Украине. Ниточки тянутся. Беседую, например, со следователем из Кемерово Виктором Идоленко и узнаю: оттуда гнали (за взятки, разумеется) лес сюда, в Узбекистан. Завожу разговор с другим членом группы, из другого города, — что-нибудь в этом же роде слышу. Но все равно многим хочется локализовать вскрытую коррупцию, обозвав дело узбекским. Как образно заметил во время выступления в передаче «Взгляд» Тельман Хоренович, кое-кому выгодно напялить на обнаженную систему взяточничества стеганый халат и цветастую тюбетейку — местные, мол, реалии. Кстати, на Среднюю Азию этот сюжет «не поспел». Полностью интереснейший фрагмент того «Взгляда» увидели лишь дальневосточные зрители. Потом кто-то спохватился и затеял привычную хирургию, пустив в ход редакторские ножницы.

Еще бы, это беспрецедентное расследование, которое рано или поздно войдет не только в хрестоматии для юристов, ноив учебники истории, ныне многим кажется неудобным. Поэтому-то и приклеили, повторяю, к нему ярлык «узбекского» (не без расчета, думаю). Ведь титулованным мздоимцам нежелательно, чтобы оно превратилось в «московское». Как когда-то стало «узбекским» из «бухарского». А «бухарским» из «музаффаровского».

Велико «наследство», оставленное преступниками республике. Сколько слез было пролито, сколько горя причинено людям. Губительны последствия «социального катаклизма» в одной из ведущих республик, где проживает 19 миллионов человек. Корысть, не знающая границ, потогонная система «ударного труда» в сочетании с вседозволенностью и безнаказанностью привели к тому, что преступные элементы завладели миллионами.

Из обвинительного заключения по делу Музаффарова: «В процессе обысков по месту жительства и работы Музаффарова и его родственников были изъяты принадлежащие ему ценности на общую сумму 1 627 542 руб., из которых деньги 1 131 183 руб., ювелирные изделия и золотые монеты на 246 760 руб., облигации 3-процентного займа на 46 225 руб., промышленные товары на 203 674 руб.».

Из обвинительного заключения в отношении Кудратова: «При обыске в служебном кабинете Кудратова обнаружено 8516 руб. В жилых и подсобных помещениях дома обнаружено 565 781 руб. В оборудованных тайниках изъято золотых монет и ювелирных изделий на общую сумму 3 759 978 руб. Помимо этого, у Кудратова было обнаружено и изъято. 1550 метров различной ткани, 26 ковров. 81 пара обуви. В ходе следствия наложен арест на три жилых дома и находящееся в них имущество. В общей сложности у Кудратова обнаружено и изъято ценностей на сумму 4 541 682 рубля».

Установлено, что Кудратов скупил 6586 золотых монет (каждая стоимостью около тысячи рублей) и еще большее количество золотых ювелирных изделий, часть из которых передал своим покровителям.

Что касается ценностей, изъятых следствием у первого секретаря Бухарского обкома партии Каримова, то они превышали «капитал» Кудратова и Музаффарова.

Вся «бухарская троица» приговорена судом к смертной казни с конфискацией имущества и валютных ценностей. Эта мера позднее заменена, в порядке исключения, двадцатилетними сроками заключения, хотя никто из них не возместил добровольно ни одного рубля из многомиллионных состояний. Все изъято следствием без их желания. В соответствии со ст. 38 УК РСФСР и УК Уз. ССР добровольное возмещение материального ущерба является смягчающим вину обстоятельством. Целый ряд обвиняемых воспользовались компромиссным «прихватом» и сами выдали государству ценности. Такое поведение учитывается при определении им меры наказания.

Но вот, например, Т. Осетров (ставший вторым секретарем ЦК КП республики уже после того, как началось следствие) отказывался на очных ставках, что принимал подношения в конвертах. Зато, приезжая по служебным делам в различные города, имел обыкновение добродушно спохватываться:

— А у вас что-то прохладно. Как это я не рассчитал — забыл дома шапку.

Об этой его манере были наслышаны и потому всегда наготове держали этакое меховое чудо. Головных уборов из ондатры и бобров скопилось дома у «забывчивого» чиновника — на роту хватит.

Антигосударственные действия преступной группировки пробили брешь в экономике республики. За период 1978–1983 годов (в том числе и после смерти Рашидова), по минимальным подсчетам, приписано якобы собранного хлопка 4,5 миллиона тонн, чем нанесен ущерб в размере более 4 миллиардов рублей. Это только по хлопку! Рассказывает следователь по особо важным делам Николай Иванов:

— Хлопковая афера имела своих родоначальников. И не менее ретивых последователей. Во второй половине 70-х с хлопком стали твориться «чудеса». Из года в год (по липовым отчетам) росло количество собранного сырца, перевалив за 6 миллионов тонн, а количество изготовленного из него волокна, несмотря на различные махинации, все больше уменьшалось. Анализ состояния дел в республике показал, что аналогичная ситуация наблюдалась и в других отраслях экономики. И это не было секретом ни для кого, кроме, как ни странно, руководства республики. Эти лица долгое время старались оставаться в тени, боясь разоблачений, дезинформируя в кулуарах руководителей различных рангов, что наше расследование мешает нормальной работе в республике, компрометирует и устраняет опытные кадры, срывает выполнение государственного плана. Да, наша группа действительно мешает, но только жуликам. Многие «опытные кадры» сменили свои кабинеты на тюремные камеры, и немалая часть «специалистов» была лишена возможности брать взятки и творить иные «художества». Однако когда невозможно стало и дальше скрывать случившееся, то и здесь нашлись «мудрецы», которые не смогли придумать ничего более умного, как списать последствия преступлений на «гипноз» Рашидова.

Хлопок. Это не пшеница, гнать пустые вагоны с «белым золотом» легче и удобнее. Легче, потому что потом проще утрясать в Москве дела «о реализованном сырце».

Да, вещая с трибун о немыслимых обязательствах, Рашидов фактически призвал к припискам. А они-то, «вожди среднего звена», куда смотрели? Наверх! Невыполнимую «лажу» скреплял державной рукой сам Брежнев, награждая своего любимца очередным орденом Ленина. У Рашидова их было десять! Помню, как я просто врос в стул, присутствуя на одном из допросов, когда С. Салаутдинов строго спросил обвиняемого:

— Сколько заплатили за орден Ленина?

Представительный мужчина забормотал, передернув плечами:

— Да я что, я человек бедный. Сто тысяч отдал товарищу.

Султан Алиевич прервал смущенное бормотание:

— Неправда! Орден Ленина стоит около пятисот тысяч! Все имело тариф. Все продавалось. Один из старейшин следствия, Альберт Карташьян, занимается на общественных началах научной систематизацией результатов расследования. Есть в его трудах и графа «Наиболее характерные случаи получения (дачи) взятки». Прием на работу. Направление и поступление в институты и средние специальные учебные заведения. Непривлечение к уголовной ответственности. Квартиры, автомобили, прочий дефицит. Освобождение от срочной воинской службы, особенно от призыва в Афган. Есть и чисто «деловые» штучки типа: «Сохранение от укрупнения мелких и средних мастерских и цехов», «Устройство на свое место (при увольнении) нужного человека». И вот такое: «Призовые места».

Разные цели, разные цены. Место секретаря райкома партии — от 100 000 руб. и выше — в зависимости от престижности района. И вот что удивительно, все знали, сколько уплатил новый секретарь за кормило власти, которое будет его отныне кормить. Этой суммой измерялся авторитет. Равно как и наличие на груди тех или иных наград свидетельствовало не столько о трудовых заслугах, сколько об умении «наживать».

В коррупции самое страшное — ее наглость. Заматерев, она перестает скрываться в кабинетах за двойными дверями, она стремится наружу, побахвалиться. На телеэкранах, торжественных приемах и газетных полосах. (Кстати, в процитированном выше списке был пункт: «За организацию газетных выступлений». Я просматривал газетные и журнальные подшивки начала 80-х, картина еще та.)

В день прилета нас, журналистов, встречал в аэропорту один из ветеранов следствия, Владимир Кравченко (Ставропольский край), по совместительству — ангел-хранитель, шеф-хозяйственник, Утрясатель Всех Дел и т.д. По дороге (очень долгой, поскольку — по конспиративным соображениям? — нас попросили лететь в соседнюю республику, с обязательством последующей «доставки» в Ургенч) Владимир Павлович посвятил вновь прибывших в финансовый расклад (гостиница, питание и т.п.). Уже тогда я подумал, что рублевые хлопоты и миллионные изъятия как-то диссонируют. Приехали мы с корабля (авиа) на бал (сдачу ценностей). Один из хранителей денег бывшего партийного босса принес (добровольно) скромную сумму — 200 000 рублей. Деньги деловито упаковали на моих глазах и закрыли в белом сейфе. А со следующего дня я стал свидетелем мелких «бытовых» неудобств. Следователи порой притормаживали работу из-за отсутствия чистых кассет, ссорились (не сильно, конечно) из-за… очереди на пишущую машинку. И т. д. и т. п. Согласен, система координат, когда ежедневно имеешь дело с пяти-шестизначными числами, меняется. Но ведь и там, и здесь те же рубли. Неужели группа не может рассчитывать на то, что жалкий процент из «заработанных» денег используют, скажем, на техобеспечение ее работы?..

— Вот ночи три помаетесь по изъятиям, узнаете, что такое «горячая работа», — мрачновато предсказал Алишер Хусаинов.

Мне хватит одной.

Эта ночь началась, как и все подобные ночи изъятия, в восемь утра. Раздали тяжеленные бронежилеты. («Будут стрелять?» — «А кто их знает?».) Следователи Светлана Московцева и Николай Михальский (оба — с Украины) вооружаются… пишущей машинкой. Всеволод Бобров — видеокамерой. Едем в соседнюю Ташаузскую область (Туркмения). Скорость автоколонны ограничена — 70 километров в час — нельзя отрываться от арьергардного вездехода с автоматчиками. Маршрут известен только полковнику В. Антонову и «важняку» Н. Иванову. По рации время от времени: «Говорит «первый», сейчас — поворот на колхоз Ленина». Вертолет боевой группы прибыл на место чуть раньше.

Репортажных подробностей хватит, пожалуй. Полагаю, что детективных страстей я уже нагнал. Следует объяснить, почему «операции по выемке» затягиваются до глубокой ночи, а иногда не укладываются ни в 24, ни в 48, ни в 72 часа. Например, самоубийца Гаипов не только не выдаст теперь своих столичных покровителей, но и рассредоточил миллионы по доверенным людям. Потом, когда начинается кропотливый поиск, вступает в силу «закон веера». Допустим, передал Гаипов одному из своих фаворитов заветные «дипломаты» с миллионами. Кстати, по многолетней «взяточной» практике установлено: стандартный «дипломат», набитый сторублевками, — один миллион. Чтобы не пересчитывать. И еще одно «кстати» — котировались только пятидесяти- и сторублевки, за обмен пачки трешников или пятерок на крупные купюры платились деньги, 35 трешек эквивалентны одной сотенной.

Доверенное лицо распределяет ценности по знакомым. Те, в свою очередь, по своим точкам. В результате стоящий на определенной ступеньке хранитель не ведает, где в данный момент находятся сокровища, он может лишь показать, кому их передал. И следствие вынуждено добираться до самого низа этой пирамиды. В результате изъятие, которое можно было провести еще, скажем, год назад одним ударом, дробится теперь на хлопотное рассеивание сил. Порой у конечного (на данный момент) укрывателя хранится лишь дюжина золотых гиней, пара жемчужных бус, ассигнаций тысяч на 20–30 и прочая мелочевка. Так что победный визит с извлечением многопудовых чемоданов, набитых купюрами и слитками, — картина гипотетическая. В жизни все сложней, дольше, изнурительнее и жарче.

И еще об одном мифе. Мне приходилось сталкиваться с категоричным мнением, что «рекламировать это дело» не стоит. Народ, мол, не желает, чтобы его «славили на весь мир». Большинство декларирующих такие демагогические выверты просто завязаны так или иначе с мафией и мечтают не только заткнуть поплотнее кляп, но и связать покрепче руки следствию. Ну а тем, кто купился на риторику или искренне заблуждается относительно реакции народа, могу лишь одно посоветовать — пообщаться с этим самым народом. Я видел, как благодарили люди, простые люди, следователей, как целовали им руки, руки избавителей от ярма коррупции. Я слышал, как спрашивали: «Когда же к нам приедете?» Спросите у тружеников, которых средневековыми пытками понуждали к участию в грандиозном парадном обмане «рекордными урожаями», жаждут ли они возвращения старых лозунгов и сохранения лицемерных порядков, когда все, включая печатное слово, имеет меркантильный эквивалент, а жулики одаривают друг друга монументальными вазами с собственным изображением. Спросите у дехкан Каракалпакии, которых фанфарная система заставляла возделывать опийный мак и профессионально производить наркотики, и все во имя того, чтобы зажравшиеся сынки «именитых руководителей» имели возможность развлекаться с заезжими эстрадными дивами. Спросите у жен и детей тысяч и тысяч посаженных «за хлопок» бригадиров, занимавшихся приписками, дабы их сановное руководство могло этими грязными деньгами оплатить услуги виднейшего живописца, запечатлевавшего «новых ханов», как они рассчитывали, для «народных музеев». Спросите у золотодобытчиков Зарафшана, мечтают ли они гнуть спину, чтобы из сработанного ими металла опять лили бюсты современных «отцов народа». Спросите у Бахтияра Абдурахимова (лучшего, кажется, из следователей бригады) — во вред или во благо своего поруганного народа разоблачает он тех, кто мнит, по-прежнему мнит себя его вождями? Я спрашивал. И слышал такие ответы, что.

Однако надеюсь, что все ружья, развешанные в первых абзацах, выстрелили. И еще я очень надеюсь, что не прозвучит тот выстрел, за который наемным убийцам уплачены уже 150 тысяч. Сумма, по этим меркам, ничтожная.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.