Глава 4 СИРЕНЕВОЕ И ЖЕЛТОЕ

Глава 4

СИРЕНЕВОЕ И ЖЕЛТОЕ

Жизнь набирала обороты. Казалось, 1982 год был не слишком «урожайным» для Натальи Гундаревой – в театре она играла старые спектакли, от присылаемых ей киносценариев часто отказывалась, но популярность актрисы стала уже очень велика. Ее приглашали на творческие встречи, для участия в разного рода концертах, много приходилось ездить с фильмами – и по Советскому Союзу, и за границу.

Времени для отдыха по-прежнему не было, но она не тосковала по досугу – ей необходимо было все время находиться в состоянии неуспокоенности, поиска ответа на вечные вопросы, которыми, как правило, задаются люди, ведущие напряженную духовную жизнь.

В своих воспоминаниях кинорежиссер Михаил Беликов пишет: «Когда Наташа ушла, мы с женой моей Таней, любившей ее еще больше, чем я, не понимали: „Зачем?“ Вопрос, который она сама себе задавала много раз и который всегда стоит перед человеком, ищущим смысл жизни, и на который, увы, никогда не будет ответа. Однажды при мне она задала этот вопрос и в моей памяти с ним навсегда и осталась».

Этот вековечный вопрос не только в памяти М. Беликова связан именно с личностью Натальи Гундаревой. Она не могла играть, не понимая, зачем ее героиня поступает так, а не иначе (не мешает вспомнить здесь фильм «Подранки» и уже цитированный вопрос Гундаревой режиссеру фильма Николаю Губенко: зачем так зла ее будущая героиня?), и не найдя для себя ответа на этот вопрос. Она не могла жить, не понимая, зачем происходит то или иное в ее жизни. «Магия ее творчества на сцене, экране и очарования в жизни вырастала из той правды, которую она несла в своей душе и которой никогда не изменяла», – пишет Михаил Беликов.

Эта особенность творчества актрисы поистине уникальна. Немного найдется подлинных «звезд», в личности которых человеческая природа и природа искусства так прочно связаны.

Она не снималась уже полгода – не видела достойного материала, не хотела бесконечно эксплуатировать уже найденное, пережитое. Но спокойно и бесстрастно ждать своего часа было не в характере Гундаревой. «Полгода не снимаюсь, даже как-то страшновато становится», – призналась она в интервью в декабре 1981 года. Она действительно боялась, что так стремительно набирающая высоту ее невероятная популярность оборвется, что она будет не востребована кинематографом, что зрителям надоест видеть одну и ту же Гундареву из фильма в фильм. Это настроение усугублялось и ситуацией в театре, где новых работ тоже пока не было. А ей необходимо было постоянно доказывать себе и окружающим, как много она еще может, как умеет «перешибать себя прежнюю, чтобы не повторяться».

Мы уже вспоминали статью Виктора Мережко «Вчера. Сегодня. Завтра», опубликованную в журнале «Искусство кино», в которой драматург выражал обеспокоенность судьбой Гундаревой, начинавшей свою карьеру в фильмах по его сценариям. Констатируя «переходное творческое состояние актрисы», драматург полагал, что выйти из него позволит только встреча с режиссером, который оказался в таком же положении, и тогда в ней сможет по-настоящему развиться то, что было заложено в таких образах, как Нина («Осенний марафон») и Марина («Уходя – уходи»).

Трудно обвинить Виктора Мережко в пристрастности к собственным сочинениям – он искренне любил Наталью Гундареву и столь же искренне был озабочен ее дальнейшей кинематографической судьбой. Но статья его, хотя в ней и упомянуты такие блистательные роли Натальи Гундаревой, как в «Осени», «Осеннем марафоне», «Сладкой женщине», в основном содержит рассказ о съемках лент по его собственным сценариям. Именно потому он и ставит рядом, через запятую «Осенний марафон» и «Уходя – уходи». Актрисе же в этот период необходима была принципиально новая работа, и она нашлась: Аркадий Инин написал сценарий фильма «Одиноким предоставляется общежитие» в расчете на Наталью Гундареву. Как и в фильме «Однажды двадцать лет спустя», здесь поднимается «женский вопрос», но в другом ракурсе. Если Надежда Круглова нашла себя в материнстве, в гармоничном существовании семьи, то в новом сценарии речь шла об одиноких молодых женщинах, которые мечтают о семье как единственном и недостижимом счастье в жизни.

«Проблема одиноких девушек и неженатых мужчин, молодых и в особенности тех, кому за тридцать, с особой остротой встала в последнее время, когда зрелого возраста достигло поколение, чьи даты рождения обозначены годами войны, – писал В. Я. Дубровский. – Демографическая диспропорция, где, как пелось в шутливой песенке, „незамужние девчата составляют большинство“, стала серьезной общественной, социальной и психологической проблемой. Ее различные аспекты широко обсуждались в печати, предлагались и осуществлялись всякого рода проекты – от клуба знакомств до брачных газет. Не осталось в стороне и искусство: об одиноких, неустроенных, ждущих и ищущих своего счастья, стремящихся создать семью и воспитывать детей появились романы, спектакли, фильмы».

В картине «Одиноким предоставляется общежитие», снятой режиссером С. Самсоновым, Наталья Гундарева сыграла Веру Голубеву – ткачиху, которая по собственной инициативе становится свахой. Желая счастья своим подругам, проживающим в общежитии ткацкой фабрики, Вера вступает в переписку с одинокими мужчинами – посылает им фотографии девушек, помогая тем и другим найти спутника жизни. Когда все складывается удачно – счастливые молодожены покидают общежитие на черной «чайке» с золотыми кольцами под «Свадебный марш» Мендельсона. Когда что-то не получается – Вера не теряет оптимизма: она отказывает претенденту на руку и сердце очередной ткачихи или, наоборот, уговаривает, вселяет в человека уверенность и надежду. И надо видеть, каким счастьем светится лицо Веры Голубевой, когда очередная «чайка» стартует от дверей общежития в новую жизнь!..

Думается, Наталья Гундарева согласилась на эту роль, потому что та давала возможность сыграть не абсолютно положительную героиню, не ведающую никаких сомнений, а живую, обеспокоенную судьбами своих подружек женщину, такую же одинокую, как и те, кого она сватает...

Как во многих своих киноработах, Наталья Гундарева искала в довольно поверхностном сценарии глубину, потому, наверное, ее Вера Голубева получилась интереснее, чем задумывалась. Актриса нашла очень точные внутренние ходы: как она внимательно и спокойно умеет слушать, как тонко чувствует людей, «составляя пары», как умело скрывает от окружающих свою муку одиночества, делясь собственным опытом, проявляя себя в каждой ситуации как мудрый советчик!..

По законам жанра и Вере Голубевой суждено в финале отправиться в черной «чайке» с золотыми кольцами навстречу новой жизни, что и происходит. Но финал фильма замечателен отнюдь не этим, а тем, как буквально на пороге своей новой жизни Вера Голубева успевает кому-то дать совет, а кому-то поручить продолжить ее дело, чтобы устроить неустроенных, помочь девушкам найти свое счастье. Этот второпях данный наказ, это неожиданно найденное свое счастье, которое не затмило желания помогать другим, эта надежда на то, что и ее подруги непременно найдут свою половинку, – делают работу Натальи Гундаревой в общем-то заурядном фильме отнюдь не заурядной, потому что «послевкусие» от этого финала остается светлым и печальным одновременно, потому что возникает объем явления и характера, выходящий далеко за пределы конкретного случая, о котором рассказано в фильме «Одиноким предоставляется общежитие»...

Наверное, именно поэтому фильм был отмечен призом за лучшую кинокомедию на XVII Всесоюзном кинофестивале, а Наталья Гундарева по опросам зрителей (к тому времени такие опросы проводились уже два десятилетия) была названа лучшей актрисой года в третий раз.

Люди, встречавшиеся с ней в той или иной жизненной ситуации, счастливы были помочь любимой актрисе, в чем это было возможно. Майя Полянская вспоминает такой случай: «Гастроли в Днепропетровске. Окна гостиницы выходят на реку. Поздними вечерами всем нравится смотреть далеко-далеко за Днепр. Там зажигаются высокие огни, и их ломаные, трепещущие на темных днепровских волнах отражения создают удивительную картину. Кто-то из актрис называет это миражом, кто-то – волшебным замком, а Наташа – Градом Китежем.

Жара. В свободный от спектакля день отправляемся на катере на остров, где был замечательный песчаный пляж. Я плавать не умею, окунусь и в тенечек под кусток. А Наталья как рыба в воде. Она так любила воду и солнце! Сижу я на берегу, а Наташа идет к берегу, вдруг она вскрикнула и возвращается в воду, начинает нырять раз, другой, третий; потом подплыла к кому-то из наших актеров, что-то сказала, и они снова стали нырять. Это длилось довольно долго. Наконец она бледная, встревоженная медленно вышла из воды, села рядом и тихо сказала: «Ну, все. Это ужасная примета. Мы разойдемся. У меня смыло водой обручальное кольцо». На другой день должен был приехать ее муж. Ей очень не хотелось его огорчать. Мы быстро вернулись в город, и Наташа помчалась по ювелирным магазинам искать похожее кольцо. Это оказалось трудным делом. Помогли продавщицы-поклонницы. Кольцо было куплено.

Я не знаю, верила ли она в приметы, но это был случай, когда примета оказалась пророческой. Через какое-то время брак распался».

Для Натальи Гундаревой это было время непростое. На творческое неудовлетворение тенью ложилось и семейное неблагополучие. Ей, женщине, самой судьбой предназначенной играть, любить и быть любимой, предстояло пройти тяжелое испытание, оказавшись на какой-то период без интересных ролей и без семьи.

Скрытная, волевая, сосредоточенная, Гундарева проходила это испытание с достоинством, без срывов, так свойственных возбудимым натурам, без озлобленности и отчаяния. Она верила в свою звезду и не отклонялась от избранного пути. И чем тяжелее было, тем выше держала голову, тем увереннее были интонации. По словам Майи Полянской, на вопрос: «Ну что делать, если не везет?» – она отвечала: «Если мне не везет, я впрягаюсь и везу сама»...

А затем последовал телевизионный фильм «Хозяйка детского дома», снятый режиссером Б. Кремневым по сценарию И. и В. Ольшанских.

Оба эти фильма вышли в прокат в 1984 году, когда в Театре им. Вл. Маяковского Наталья Гундарева сыграла две новые роли – Мадам в спектакле по пьесе Г. Боровика «Агент 00» и Подругу матери в спектакле «Она в отсутствии любви и смерти» по Э. Радзинскому.

Роль Подруги матери была вводом – на премьере эту роль играла Татьяна Доронина.

Пьеса Эдварда Радзинского была одной из первых в ряду так называемых «новых» произведений драматурга, когда на смену привычной и полюбившейся зрителям и критикам его драматургии пришли по-американски «хорошо сделанные пьесы» для женщин – с весьма туманным содержанием, но зато с отчетливо и сильно выявленными эмоциями. Наталья Гундарева ввелась на эту роль буквально с двух репетиций, создав образ привлекательной молодой женщины, ищущей свою пару. Она готова мчаться в клуб знакомств, читает брачные объявления в газетах и – никогда не унывает, всегда находит силы поиронизировать над самой собой и своей подругой, найти забавное в самых, казалось бы, драматических ситуациях.

Ни эта роль, ни сам спектакль не стали событием для театра и для актрисы, но в сопоставлении с Верой Голубевой из фильма «Одиноким предоставляется общежитие» характер Подруги матери приобрел черты выпуклые и значительные – эта женщина не стремилась сделать счастливыми окружающих, она хотела счастья для себя, и не было в ней отчаяния, боли, горечи, хотя очевидно было, насколько трудно героине выглядеть уверенной в себе женщиной... Наталья Гундарева, как и всегда, очень обогатила характер, заданный драматургом, – она вывела роль Подруги матери со второго плана на первый, и едва ли не больше других героинь (сыгранных Светланой Немоляевой и Евгенией Симоновой) запомнилась, «запала в душу».

Что касается спектакля «Агент 00», о нем вскользь Андрей Александрович Гончаров упомянул в своей книге: «И вот тогда, в полемике с Борисом Ивановичем (Равенских, поставившим в 1950-е годы „Свадьбу с приданым“. – Н. С), я взялся за некую «Ксению» – опус в драматургическом отношении еще более бедный, чем «Свадьба с приданым», и до сих пор вызывающий у меня внутренний озноб. Однако опыту этому я чрезвычайно благодарен, я попробовал ту щедрость выразительных средств, которую предполагает сегодняшний театр, благодаря этой «Ксении» я в каком-то смысле заглянул в будущее. На дивертисментах из этого спектакля, растасканных по концертам, некоторые артисты построили себе дачи, а я нет-нет да и вспоминал добрым словом этот грех своей профессиональной молодости, вымучивая на сцене Театра Маяковского какого-нибудь очередного «Агента 00»» (выделено мной. – Н. С.)...

Сейчас вряд ли кто-то вспомнит, о чем шла в этой пьесе речь, но Гундарева, как всегда, отнеслась к своей роли серьезно и очень ответственно. «Первые десять спектаклей – ну, до смешного! – я в антракте валерьянку пила, – признавалась она вскоре после премьеры. – Выходила на сцену, у меня ходуном челюсть ходила, голос начинал дрожать».

Казалось бы – отчего?! А вот было, было, и никуда от этого не денешься...

Итак, ей прислали сценарий фильма «Хозяйка детского дома». Гундарева прочитала его с волнением – слишком больной была тема брошенных детей.

«Роль „Хозяйки детского дома“ вошла мне прямо в сердце, – говорила актриса. – Реальный прототип у героини был. Мы снимали в одном детском доме, где в течение семнадцати лет работала женщина, у которой было два сына, кажется, усыновленных, может быть, и нет. Я не могла касаться столь интимной темы. Но чувствовалось, что не так уж тут все просто... Роль у меня пошла сразу. Помните эпизод, когда директриса детского дома выступает с трибуны собрания педагогов и руководящих товарищей? Так вот, этот текст я выучила наизусть в одно мгновение, потому что это были мои собственные слова!

Эта тема – детский дом – проняла меня до глубины существа. Чтобы выбрать площадку для съемок, мы наведывались во многие детские дома. Были в обыкновенных, были и в показательных, где журчат фонтаны, устроены зимние сады и чудесно оформлены игровые комнаты. Но и тут и там я читала в глазах детей один и тот же вопрос: «Почему?» Они не понимали, почему должны жить иначе, чем дети, которые учатся в школе рядом. Они же ничего плохого не совершили, они просто родились у этих родителей и самим своим рождением поставлены в особые условия, вне родного семейного дома.

Мы приезжали в детский дом на съемки. На верхних этажах там спальни, на нижних учебные классы. Звенел звонок на перемену, дети выходили из классов, смеялись, играли, ссорились, мирились. Как все дети. Но когда вечером мы уезжали или уходили домой, они провожали нас, стоя вдоль стенки, молча глядя и слушая. И как удар в сердце звучали для них наши нечаянно произнесенные слова: «Ох, сейчас приду домой, отдохну...» Мы никого не хотели обидеть этими словами, говорили неосознанно. А они – ни один из них – не могли пойти домой и понимали, что так будет в течение всего их детства. Это ранило меня в самое сердце. Вот почему речь, произнесенная в эпизоде собрания, была моей собственной речью».

Александра Ивановна Ванеева, директор детского дома, наделена была актрисой многими чертами характера, присущими ей самой. И главным из них справедливо будет назвать чувство собственного достоинства, позволяющее этой спокойной, сдержанной и мудрой женщине вести себя именно так, а не иначе.

В далекие военные годы Александра Ивановна сама была воспитанницей этого детского дома. Она строга, деловита, лишена сантиментов и умиления «детками» – она хозяйка, мать, причем мать для всех одновременно, что принципиально отличает ее, например, от Нади Кругловой, матери десяти детей. У Ванеевой своих детей нет; все воспитанники детского дома – это ее полноправные дети, потому она имеет право именно так жестко и в каком-то смысле жестоко разговаривать с раскаявшейся Ксенией Рябцевой, матерью мальчика Сережи, и с таким презрением общаться с грубой и несправедливой молодой учительницей...

«Ощущать в себе призвание материнства – значит быть готовым к самопожертвованию, к необходимости отказаться от собственных интересов и намерений во имя интересов ребенка, – пишет В. Я. Дубровский. – У Ванеевой не состоялась пока личная жизнь; с утра до вечера заботы о детском доме, сотни проблем, встающих перед заведующей каждый день, невозможность и, наверное, нежелание сосредоточиться на собственных сердечных делах – все это привело к тому, что в свои уже вполне зрелые годы Александра Ванеева осталась без мужа, без семьи. А эта красивая, полная жизненных сил, обаятельная женщина готова и способна полюбить, горячо ответить на сильное чувство.

Ванеева встречает друга студенческих лет, работающего в Сибири, который, оказывается, любил ее все годы, и сейчас любит, и зовет с собой. Ванееву трогает такая стойкая верность, сила чувств этого серьезного и зрелого человека, она искренне откликается на его признание и принимает решение уехать. Тем более что на новом месте она может получить столь дорогую ее сердцу педагогическую работу. Ванеева-Гундарева совершает такой привычный, но в этот раз последний обход детского дома: проходит по его коридорам, открывает двери классов, подходит к окнам. И вдруг окончательно и бесповоротно понимает, что не может, не в состоянии покинуть дом, где прошла вся ее жизнь. И главное – оставить детей, которым отдана эта жизнь...

Наталья Гундарева, наравне с режиссером и сценаристами, по праву может быть названа среди авторов фильма. И не только потому, что она играет центральную, а по существу монороль в фильме, и уже это одно определяет его звучание. Исполнение Гундаревой в такой степени личностное, заинтересованное и страстное, она в такой мере заряжена содержанием роли и фильма в целом, что это ее соучастие укрупняет фильм, придает ему иной масштаб».

Не так давно я вновь посмотрела фильм «Хозяйка детского дома» и поразилась тому, насколько иначе он смотрится с дистанции времени. Главным образом благодаря Наталье Гундаревой. Тогда ее работа над образом Александры Ванеевой воспринималась блистательной по-актерски и очень наполненной по-человечески, а сегодня кажется, что Наталья Гундарева прекрасно понимала, что играет в своеобразном фильме-предупреждении: ее страстные монологи, ее сосредоточенный взгляд, ее скупые, но такие точные жесты направлены, как представляется, на одно – гневное и горькое обвинение людям и государству в недостаточном внимании к детям, в непонимании того, что проблема тех, кто не знает дома и семьи, словно снежный ком, будет расти и расти и приведет к безответственности перед будущим. И тогда это станет общечеловеческой проблемой...

Фильм вызвал огромный интерес, на студию и в редакции газет хлынули письма, в которых зрители благодарили актрису, обращались к ней как к Александре Ивановне Ванеевой: делились своими воспоминаниями о годах, проведенных в детских домах, или просили совета в воспитании детей, или приглашали выступить на педагогических конференциях и семинарах.

«Письма идут до сих пор, – говорила Наталья Гундарева спустя много лет. – Пишут люди, воспитывавшиеся в детских домах во время и после Второй мировой войны, и те, кто рос в благополучных семьях. Дело в том, что сама тема прозвучала неожиданно остро. Ведь понятие детского дома обычно связывают с войной. А тут в мирное время, рядом с нашим благополучием, оказывается, существует такое громадное ребячье горе, такое зло. Я говорю о детях, брошенных родителями, о тех, чьи матери и отцы настолько чужды родительской ответственности, личного и общественного долга, что общество при всем понимании трагедии вынуждено прибегать к крайней мере – лишать их родительских прав и передавать детей на попечение государства. Мы снимали картину в настоящем детском доме. Нас окружали вроде бы обычные ребята, здоровые, каждый со своими интересами. Но всякий раз, когда заканчивался съемочный день, я приходила домой совершенно подавленная. Классы, спальни, хорошие воспитатели – это, конечно, прекрасно. Но все-таки как же жестоки родители, которые лишают своих детей домашнего крова, ничем не восполнимого семейного тепла!

А знаете, что еще сквозит в письмах зрителей, помимо сострадания к детям, желания помочь? Затаенная с малых лет тоска по вниманию. Многие ли родители и учителя находят время, чтобы заглянуть в глаза ребенку, готовы услышать его? Умение разделить детские чувства, отозваться, по-моему, это самое главное в воспитании. Тут нужны терпение и любовь. Такими качествами как раз наделена Александра Ванеева. Вот почему ее судьба так всколыхнула людей, которые посмотрели наш фильм, заставила их взяться за перо».

Вот что так укрупнило характер героини Гундаревой – глубокое убеждение актрисы в том, что человеческое одиночество во многом обусловлено комплексами, выросшими из детства: недостаток внимания, ласки, любви – даже в благополучной и полноценной семье, где дети становятся одним из символов благополучия и полноценности, не более того. Несть числа таким семьям...

Кажется странным, что, не имея собственных детей, Наталья Гундарева множество раз становилась матерью на съемочной площадке и всякий раз играла роль убедительно, сильно, проживая ее так, словно на собственном опыте постигла все тайны материнства. Может быть, в том, что у нее не было детей, винить следует именно работу? А может быть, актриса понимала, что не сможет быть достаточно внимательной к своему ребенку и появится в результате еще один одинокий человек...

Наталья Гундарева объездила едва ли не всю страну со съемочными группами, с актерскими бригадами, она охотно встречалась со зрителями, знакомилась с самыми разными людьми, жадно впитывая впечатления от этих встреч, разговоров. Актриса стала постоянным участником всесоюзных кинофестивалей, выезжала в составе авторитетных делегаций кино и театральных деятелей за рубеж, много занималась общественной работой в ЦК профсоюза работников культуры, в правлении Всероссийского театрального общества. Об одной из поездок вспоминает режиссер Михаил Беликов: «Мы провели вместе десять дней: Наташа, Эльдар Шенгелая и я были в Испании на Днях тогда еще советского кино... В предпоследний день мы были на корриде... Коррида была особенная, торжественная, связанная с какой-то датой. Перед глазами проплыла вся история Испании. Одним словом, „Дульсинея Тобосская“. Наташа была в восторге, может быть, оттого, что на нее поглядывали. Женщина на корриде, да еще какая! Реакция на убитого быка – как на забитый мяч на стадионе. Рев, свист, аплодисменты... Отмалчиваться было нельзя... Не так поймут. Но когда убили последнего быка и потащили с арены, мне показалось, что она что-то часто задышала... Поправила плотнее очки, а потом шепнула: „Зачем?“»

Это был один из самых главных для Натальи Гундаревой вопросов, которые наваливались всей своей тяжестью на актрису в минуты отдыха, простоев в работе. Да и в жизни, которая складывалась не совсем так, как мечталось, хотелось.

Спустя много лет в интервью Павлу Макарову Гундарева говорила: «Я проживаю свою жизнь не совсем так, как мне хочется... Всю жизнь я хотела жить свободно, но всегда жила и живу в каких-то рамках. Для меня свобода – не в своеволии или разнузданности, а в возможности поступать так, как мне кажется справедливым. Словом, моя жизнь мне всегда представлялась совсем другой».

«Недавно меня пригласили выступить на одном предприятии, – рассказывала она в другом интервью. – Я была больна и отказалась. „Ничего, – ответили мне, – вы просто посидите в президиуме. Вы для нас олицетворение русской женщины“». Она говорила об этом с юмором, но не могла не осознавать: для своих зрителей, для всей многомиллионной киноаудитории она давно уже стала этим символом. И не могла не гордиться этим и не стараться постоянно ему соответствовать.

Но, с другой стороны, нельзя было поддаваться соблазну «забронзоветь» в достигнутом. Думается, именно это стремление и заставило Наталью Гундареву согласиться на почти эпизодическую роль поварихи Антонины в фильме Николая Губенко «И жизнь, и слезы, и любовь».

«Лишь только появляется Антонина в кадре и, топая толстыми ногами, подходит к аппетитно жующему Федотычу, бросив презрительный взгляд в сторону врача Волошиной, – пишет В. Я. Дубровский, – нам все становится понятно про нее. Столь выразительна, кричаще выразительна каждая черта ее облика – сытой, наглой, самодовольной бабы, которую, как опару в тесном бочонке, распирает плоть, и плоть эта такая же аппетитная и жирная, как отбивная в тарелке Федота Федотыча. Актриса втиснулась в узкий сарафан, едва прикрывающий пышный бюст, на лоб надвинула косынку, надела на голые ноги резиновые с отворотами сапоги – и возник законченный внешний портрет Антонины. Казалось бы, чего проще, никаких особых усилий. Но эта простота явилась результатом наблюдательности актрисы. Она говорила, что еще до начала съемок „досконально знала эту повариху, помнила эти кокошники, эти насурмленные брови“.

Впрочем, она делала это не впервые. На ее пути уже встречались и сытые, и сладкие, и наглые, и жадные. Одних она жалела, другим – сочувствовала, третьих – ненавидела. Но вряд ли актриса согласилась сняться в эпизодической роли только для того, чтобы еще раз показать мурло мещанина. И конечно, дело не в дружеских связях с режиссером».

Как и в «Подранках» того же Николая Губенко, Гундарева сыграла в этом фильме больше, чем некую отрицательную роль. Она воплотила то социальное явление, которое все увереннее воцаряется в нашей жизни, уничтожая, растаптывая не столько даже добро, сколько интеллигентность. Фильм «И жизнь, и слезы, и любовь» повествует о жизни в доме престарелых – люди на пороге расставания с земной жизнью вспоминают прожитые годы, с грустью осмысливают свое увядание. Какая это сильная и нежная тема!.. С какой любовью, уважением, с каким тонким юмором вглядывается режиссер в обитателей дома престарелых, словно хочет сказать каждому из нас: старость придет ко всем, подумайте сегодня, сейчас, как, какими вы встретите ее!.. Именно поэтому для Николая Губенко важно было запечатлеть тех, кто, действительно, скоро покинет этот мир, – в фильме мы видим лица Ф. Никитина, С. Мартинсона, И. Козловского... И наряду с этой нежностью, с этой любовью напряженно билась мысль Николая Губенко о том, кто же приходит на смену прекрасным старикам. То воинствующее хамство, та сытая наглость, что воплощены Натальей Гундаревой и Петром Щербаковым... И маленькая эпизодическая роль стала для актрисы большой победой, потому что она возвысила ее до обобщения, до страшного социального явления.

В театре новых ролей по-прежнему не было. Оставались кино и телевидение, которые тоже не могли предложить актрисе в расцвете сил нечто особенное. Оставалось довольствоваться тем, что так или иначе, но выбивалось из множества предлагаемых ей кино и телевидением сценариев, увлекало каким-то неожиданным поворотом сюжета, невоплощенным еще характером. Такого оказывалось немного, но все же...

Вспоминает режиссер Карен Шахназаров: «Мне удалось снять Наталью Гундареву только один раз... Так сложилось. Я всегда очень любил ее талант, восхищался ею. Полагаю, что она – одна из самых ярких личностей в советском, российском кино и театре... Ее творческий диапазон очень широк: характерные роли, комические, драматические... Ей были свойственны страстность, глубокий темперамент. Ее точность в деталях поражала. Она могла играть и ослепительных красавиц, и простые народные характеры. Уникальная она была актриса.

В фильме «Зимний вечер в Гаграх» Наташа просто спасла роль, потому что в сценарии эта певица, эстрадная примадонна была не вполне прописана, в таких случаях режиссеру хочется получить такую яркую актрису, которая своими личностными качествами сможет преодолеть недостатки драматургии. Именно поэтому я попросил Наташу сняться в картине. Она уже к тому времени играла главные роли, и такое предложение не было для нее событием. На скудном драматургическом материале она создала яркий, запоминающийся характер. Во время съемок с ней не было никаких проблем. Она скромно вела себя на площадке, работала точно. В ней не было никакой надменности, иногда свойственной «звездам»... Я считаю ее выдающейся русской актрисой».

По выходе на экраны фильма «Зимний вечер в Гаграх» (1985 год) многие критики сочли, что Гундаревой была предложена неинтересная, плоская роль, что певица Мельникова никак с основным сюжетом не связана, а является лишь неким «антуражем» эстрадного коллектива, в котором работает главный герой, бывший знаменитый танцор-чечеточник Беглов. «Мельникова возникает всего лишь в двух-трех сценах картины, – пишет Виктор Дубровский. – Эти незначительные эпизоды Гундарева проводит корректно, с пониманием скромного места своего персонажа в общей структуре фильма».

Думается, подобная оценка поверхностна и во многом неверна.

Никогда Наталья Гундарева не согласилась бы на роль, если бы не почувствовала в ней некую «изюминку» – возможность продемонстрировать то, чего еще не было в ее творческой копилке. Роль певицы Ирины Мельниковой такую возможность давала – тем более что не была отчетливо прописана в сценарии, что позволяло актрисе наполнять образ тем содержанием, которое казалось ей наиболее интересным. Гундарева сразу отвергла соблазнительный путь пародии – легче всего было бы пародировать в Мельниковой Аллу Пугачеву, ставшую к этому моменту необычайно популярной. «В „Зимнем вечере в Гаграх“ я никого не пародировала, – заявила Наталья Гундарева, – мне дали роль, и я ее играла. Просто роль была выписана со всей определенностью».

Это очень интересно! Режиссер фильма Карен Шахназаров говорил о тех недостатках драматургии образа, о той скудости материала, преодолеть которые могла только очень яркая актриса. Критики писали о неинтересной и плоской роли. А Гундарева считает, что Мельникова «была выписана со всей определенностью». В чем же дело? Думается, в том, что Наталья Гундарева не раз наблюдала на съемочных площадках да и в театральных гримерках манеру поведения «звезд», и актрисе показалось любопытным создать подобный тип для зрителя – тип женщины талантливой, избалованной, одинокой, склонной к истерическим эскападам, но стыдящейся их после совершения гадкого поступка. Она никогда не признается в своей неправоте, в хамстве, грубости, жестокости, но... попытается как-то незаметно сгладить ситуацию, чувствуя свою вину. Таким образом, тип капризной «звезды» становился в трактовке Натальи Гундаревой отнюдь не однозначным и не плоским – Ирина Мельникова была у Гундаревой одинокой, и ее становилось жалко...

Виктор Мережко писал в одной из статей, посвященных Гундаревой: «...художник поразительной интуиции и самозащиты от варварского вторжения в ее редчайшую актерскую суть. Она мечется, она уже отчетливо ощущает опасность, плотным кольцом окружающую ее, она смело и умно ищет выход, ищет малейший зазор в плотной цепи эталонных штампов, окружающих ее. И вот отсюда отчаянный бросок в „Гагры“, отсюда эпатирующая роль в „Агенте“, отсюда работа у режиссеров, на которых уже никто не делает ставки.

Гундарева делает ставку на все. Не в ее характере ждать, страдать, в открытую сомневаться, пугаться. Главное – опередить.

Опередить складывающуюся тенденциозность в оценках ее творчества, опередить рождающийся слух. Опередить собственную растерянность».

Приведенная цитата изобилует противоречиями и – что греха таить! – откровенной несправедливостью. По Мережко получается, что режиссеры, «на которых уже никто не делает ставки», – это Андрей Александрович Гончаров, глубоко почитаемый Натальей Гундаревой на протяжении всей ее жизни (ведь это именно он ставил спектакль «Агент 00», а Гундарева признавалась, что пьет валерьянку перед спектаклем, а челюсть у нее от волнения ходуном ходит), и молодой еще кинорежиссер Карен Шахназаров, чей фильм «Зимний вечер в Гаграх» был оценен критикой и зрителями весьма благосклонно. Да и об «эталонных штампах» – неверно. Наталья Гундарева найденное не тиражировала, себя не повторяла. Слишком широким был разброс ее ролей, чтобы можно было приметить какое бы то ни было самоповторение. Наталья Гундарева от многого отказывалась – ей необходимо было отыскать для себя жемчужное зернышко в роли, пусть и самое небольшое, и любовно вырастить его в подлинную драгоценность.

Так произошло и с «Зимним вечером в Гаграх». Никто из видевших этот фильм не сможет забыть финал, когда ослепительно красивая Ирина Мельникова со всеми вместе поет старый шлягер и буквально зажигает своей улыбкой, сиянием глаз всех окружающих. И именно в этом кадре открываются талант и подлинное обаяние этой женщины...

Может быть, ради этого финала и согласилась Наталья Гундарева на роль?..

А может быть (почему не позволить себе пофантазировать?!), нам стоит здесь снова вспомнить слова Константина Райкина о Наташином характере? «...Талантом и характером она была прирожденной примой, премьершей – со всеми вытекающими отсюда последствиями. При этом она была общительна, обожала компании, но такие, где она становилась центром».

В своей жизни она совсем иначе раскрывала эти черты таланта и характера, а вот у ее героини, Ирины Мельниковой, все сложилось по-другому, и пышным цветом расцвело именно премьерство, ощущение себя прирожденной примой на фоне одиночества и непонятости.

Следующей работой в кино стала роль Любови Григорьевны в фильме Ильи Фрэза «Личное дело судьи Ивановой». Известный своим интересом к проблемам семьи, взаимоотношениям взрослых и подростков, режиссер Илья Фрэз на этот раз обратился к сложной как социально, так и психологически ситуации: судья Любовь Григорьевна Иванова специализируется на бракоразводных процессах, строго наказывая виноватых в том, что семья распадается. И вот случается так, что и ее семья оказывается перед угрозой распада, – муж увлекся молодой и привлекательной учительницей музыки, появившейся в их доме. А вся эта история увидена глазами подростка Лены, дочери Ивановой, и пропущена через сознание девочки...

Казалось бы, нечто подобное было уже в биографии актрисы – судья Иванова порой напоминает Нину Бузыкину своим спокойствием, умением спрятать боль глубоко в тайниках души. Но, в отличие от Нины, Любовь Григорьевна излишне прямолинейна и в любой ситуации убеждена в собственной правоте. Профессия, наложившая отпечаток на характер, мешает женщине адекватно оценить происходящее. И никто не разберет – в чем суть семейной драмы: в том, что муж охладел к «правильной» и все на свете знающей жене, или в появлении у Лены учительницы музыки?

Слишком прямолинейно и однозначно выписанная в сценарии роль заставила актрису искать более убедительные мотивы поведения, психологически их оправдывать, докапываться до самой глубинной сути поступков. Это была интересная работа именно по поиску «человеческого в человеке», как определял Ф. М. Достоевский назначение подлинной литературы и подлинного искусства.

Петр Меркурьев вспоминает: «...Умела Наташа любые острые углы на съемке сглаживать, чудесным образом предчувствуя возникновение напряженной обстановки. А на „Личном деле...“, говорят, многое возникало из-за того, что Илья Абрамович Фрэз, будучи уже очень пожилым человеком, утомлялся быстрее, иногда путал команды. Возникала некоторая нервозность. Наташа не любила терять время зря, была заинтересована в продуктивности съемочного дня, но, в отличие от многих своих коллег, которые подчас начинают раздражаться, поторапливать съемочную группу, даже вступать в конфликт, Гундарева своей уравновешенностью, доброжелательностью, чувством юмора умело „выравнивала курс“».

И в этом сказывалось не только стремление Натальи Гундаревой полностью настроиться на работу и «снять» все отвлекающие и раздражающие моменты, но и глубокое уважение к далеко не молодому режиссеру, и желание по возможности помочь ему, обеспечив необходимую для съемок атмосферу. Она умела делать это мастерски, потому что была профессионалом в самом высоком смысле слова. Вот еще фрагмент из воспоминаний Петра Меркурьева, относящийся к съемкам фильма «Личное дело судьи Ивановой».

«Нашу общую с Гундаревой сцену снимали в обычной двухкомнатной квартире дома № 111 по проспекту Вернадского. Комната небольшая – всего метров 16, потому операторам довольно сложно было выстроить кадр. Ни Наташа, ни Лилия Олимпиевна Гриценко не роптали ни на тесноту, ни на духоту, они терпеливо ждали. Наташа подошла к зеркалу и стала примерять сережки, которые лежали на подзеркальнике: „Какая прелесть! Откуда они?“ и, взглянув через зеркало на меня, спросила: „Петь, это ты?“ Спросила так органично, что я даже не понял, что Гундарева репетирует предстоящую сцену. Я ответил: „Нет...“ Наташка рассмеялась: "Петька, так ты сценарий-то прочитал? Там по сценарию это твой подарок». Сценарий-то я прочитал, но естественность, органичность вопроса меня обескуражила: я даже не подумал, что Гундарева была уже «в круге».

Вообще, не могу не сказать о ее профессионализме. Он был во всем: и в том, что была собрана на съемке, и в том, что приходила на съемку полностью подготовленной, и в том – а это едва ли не самое главное, – как она относилась к так называемому техническому персоналу: гримерам, костюмерам, реквизиторам, рабочим. Они для Натальи Гундаревой были равноправными партнерами по работе. Кстати, на съемках «Личного дела судьи Ивановой» был такой случай. Снимался день рождения. На столе – «исходящий реквизит», то есть еда: порезанная колбаса, сыр, зелень. Реквизитор, молодая девушка, очень старательно все раскладывает задолго до съемки. Наташа говорит ей: «Я бы не советовала вам сейчас класть сыр и зелень – к съемке сыр скукожится, зелень пожухнет. Вы сыр заверните, а зелень в воду положите, а перед самой съемкой разложим, ладно?» И так просто это было сказано, тихо и деликатно, что даже ассистент режиссера не заметила, что ее подчиненная поторопилась. А у девочки-реквизитора поднялось настроение, и до конца смены она счастливо улыбалась».

К слову сказать, отношения Натальи Гундаревой с «техническим персоналом» и на съемках, и в театре всегда отличались подлинным, непоказным демократизмом. «У меня такое ощущение, что на нее никогда никто не обижался, – говорила Светлана Немоляева. – Обувщики, одевалыцики, гримеры, костюмеры не обижались, даже если Наташа их как следует припечатывала, поскольку понимали, что она это делает не просто из каприза, не потому, что у нее дурной характер, а оттого, что ее что-то действительно задело. Наташу любили... Если же у кого-то возникала сложная ситуация, Наташа умела и понять, и посочувствовать».

Середина 1980-х в каком-то смысле стала для Гундаревой переломной эпохой. Случилось так, что счастье оказалось очень близко, совсем рядом. Просто в один прекрасный день она и Михаил Филиппов, много лет проработавшие в одной труппе, взглянули друг на друга другими глазами. Вот и все.

Разумеется, складывалось их счастье не просто. Михаил Иванович был женат, их роману сопутствовали, как всегда в таких случаях, сплетни, слухи, всевозможные пакости... Это было отвратительно, но это не было главным – главное заключалось в том, что мужчина и женщина прозрели, наконец, и не только отыскали каждый свою половинку – каждый нашел сам себя...

«Миша пришел в наш театр и подружился с моим бывшим сокурсником по театральному училищу, – рассказывала Наталья Георгиевна. – Таким образом мы оказались в одной компании. Приятельствовали, устраивали розыгрыши, хохмы... Потом в театре мы так сработались, что поняли: нам нужно жить вместе. Я за него вышла замуж не потому, что он талантливый, а потому, что это он...»

В начале 1986 года Наталья Гундарева, страстная автомобилистка, попала в аварию. Несколько месяцев не могла выходить на сцену, и, конечно, ее деятельная натура буквально «погибала» от вынужденного безделья. «Очень подбодрили меня на Одесской студии, – рассказывала впоследствии Гундарева, – пригласили на роль в фильме „Подвиг Одессы“. Я им говорю: „А как же я буду играть?“ – а они мне в ответ: „У нас время военное, нам все равно, что у вас на лице“, чем вселили в меня надежду».

Так появилась в фильме «Подвиг Одессы» тетя Груня – не бог весть какая мощная работа, но сыгранная «по-гундаревски» крупно и сильно.

О работе над фильмом вспоминает Петр Меркурьев: «Жара немыслимая! На съемочной площадке – несколько сот человек. Снимают длинную панораму: процесс рытья окопов, строительство оборонительных сооружений, словом – режиссер хочет показать энтузиазм одесситов, готовых отразить фашистскую агрессию. А участники массовых сцен никак не заражаются энтузиазмом режиссера. Они сбиваются в „кучки по интересам“, подбегают к Гундаревой и стараются с ней сфотографироваться, вступить в беседу, признаться ей в своей любви. Наташа на это реагирует беззащитной улыбкой, потом просит ассистента режиссера отойти с ней в сторону: „Мы так никогда не снимем. Я же не могу исполнять свою роль и выполнять функции второго режиссера и ассистентов“. Ассистент пытается оправдаться: „А что я могу сделать, Наталья Георгиевна! Их так много, а я один“. – „Что можете сделать? Уволиться, если вы задаете такие вопросы. И еще: поставьте хотя бы тент, чтобы спрятаться от солнца, – у меня уже весь грим стек вместе с потом. Пощадите гримеров – им, кроме меня, надо всю массовку гримировать“.

Тент тут же принесли. Даже не тент – палатку, в нее посадили Гундареву, меня, Елизавету Борисовну Ауэрбах, а около входа в палатку поставили «добровольца», который не подпускал никого из желающих фотографироваться с Гундаревой... Эту массовую сцену в «Подвиге Одессы» в тот день так и не сняли: все «службы» картины разводили руками: «А что я могу сделать?» Дальнейшая судьба съемок сложилась более удачно, но уже без меня: режиссер разочаровался во мне, в Е. Б. Ауэрбах, еще в ком-то из актеров, фильм вышел на экраны без нас. Но Гундарева, конечно же, осталась: без нее и фильма-то не было бы».

Именно в это время Гундаревой предложили две работы в телевизионных фильмах, которые стали для актрисы в каком-то смысле этапными.

Над телевизионной версией горьковских «Детей солнца» работал режиссер Леонид Пчелкин, к тому времени уже заявивший о себе серьезным и глубоким телевизионным прочтением классики («Моцарт и Сальери», «Поздняя любовь», «Кража» и другие телевизионные фильмы). Отличительной чертой почерка этого режиссера было умение не только воссоздать дух определенной эпохи. В его подлинно исследовательском восприятии произведения угадывались не просто параллели и ассоциации, но та вечность, неизменность, что по-особому высвечивает поведенческие мотивы персонажей, делая их одновременно людьми того времени и нашими современниками.

У Леонида Пчелкина с удовольствием снимались замечательные артисты – и для участия в «Детях солнца» он пригласил Иннокентия Смоктуновского, Аллу Демидову, Александра Лазарева, Евгению Симонову, Богдана Ступку, Бориса Невзорова. И Наталью Гундареву. Прежде она у Пчелкина еще не работала. Была проба в «Кражу», но, как с присущим ей юмором говорила мне Гундарева, она отказалась, потому что не могла представить себя в юбке-миди, по требованиям моды тех времен. «Я все могу: если надо – в мини-юбке пройдусь, в брюках, хоть в шортах, но в этой миди я выгляжу как комод, не могу так!..» Говорила со смехом, но и с сожалением...

Телевизионный фильм «Дети солнца» снискал большой и заслуженный успех. Очень жаль, что сегодня его не показывают, и новое поколение зрителей не может увидеть и оценить эту глубокую и современную по сей день работу. Ведь Леонид Пчелкин несколько сместил акцент по сравнению с тем «школьно-заученным», к которому мы привыкли, и поставил свой фильм о судьбе русской интеллигенции, которая, по словам Александра Блока, «любит выражать протесты». Режиссер попытался понять: отчего же эти умные, интеллигентные, занятые свои делом люди не в состоянии ничего предпринять, а лишь с горечью констатируют неблагополучие в их доме и за его стенами? Если мы дадим себе труд вспомнить эти не столь уж отдаленные от нас времена, мы поймем, насколько созвучным оказывался этот вопрос своему времени, времени на пороге перемен.

И очень точно была обозначена, как один из узнаваемых типов времени, Меланья Кирпичникова, сыгранная Натальей Гундаревой вопреки сложившимся театральным штампам, – благо интерпретация Леонида Пчелкина давала тому возможности.

Меланья у Гундаревой менее всего напоминает глупую и необразованную купчиху, досаждающую Протасову своей навязчивой любовью. Да, она необразована, она выглядит рядом с этими интеллигентами неловко, нелепо, но она искренне тянется к ним, пытаясь стать похожей, войти в их круг «на равных», чтобы ощутить себя таким же человеком – со своей духовной жизнью, со своими интересами, с потребностью найти ответы на жгучие вопросы времени...

«Дети солнца» вообще представляются произведением загадочным – действие происходит в начале 1890-х годов, а писал свою пьесу Горький в каземате Петропавловской крепости после 9 января 1905 года. Не все современники поняли, почему в это «горячее» для России время писатель обратился к событиям, далеким от современности. Это сегодня для нас вполне очевидна актуальность проблемы: трагический разрыв «детей солнца» и «детей земли», интеллигенции и народа – выбрав именно эту пьесу из обширного горьковского наследия, Леонид Пчелкин вновь продемонстрировал свое умение находить в классике жгучую современность.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.