На «экскурсии» у Джумахана

На «экскурсии» у Джумахана

Если бы у меня спросили, какое самое памятное событие случилось со мной в Афганистане, то я сразу вспоминаю конец мая 1984 года и свою «экскурсию» в банду Джумахана.

Произошло это на следующий день после посещения кишлака Бану в уезде Андараб министром госбезопасности Афганистана (ХАД) Мухаммадом Наджибуллой, в 1986 году ставшим президентом страны. Наджиб (как его еще называли) был членом Политбюро ЦК НДПА, и его приезд был важным политическим событием.

Естественно, что были предприняты повышенные меры безопасности: постоянное патрулирование вертолетов в воздухе, выставлены дополнительные сторожевые посты и прочее.

Визит Наджиба и с ним целой кучи журналистов: советских, американских, итальянских прошел без происшествий, и когда они улетели на вертолетах, мы облегченно вздохнули и занялись повседневными делами.

На следующий день, дату уже точно не помню, я был с утра на командном пункте дивизии, где мы ожидали прилета пары вертолетов, которые должны были доставить в банду Джумахана двух офицеров разведки афганской армии для переговоров. Им была поставлена задача склонить главаря банды Джумахана к сотрудничеству. Афганцы прибыли еще вечером. Естественно, что мы только обеспечивали эти переговоры, но сами в них не участвовали.

Банда Джумахана представляла собой довольно крупное устойчивое вооруженное формирование ИОА: до 20 отрядов общей численностью 500–600 человек. Мятежники, или, как сейчас говорят – моджахеды, были крестьянами уездов Андараб, Хост-Ференг, Доши – по национальности, как и их главарь – таджики. Родом он был из Вальянского ущелья, уезда Доши, расположенного от Бану километрах в 50–60.

Не знаю, уж какие и на какой почве возникли разногласия между Джумаханом и местными главарями, но дела у них дошли до прямых вооруженных столкновений с людскими потерями. А исходя из того, что большинство главарей объединились против Джумахана, то дела его были совсем неважными. Мало того, они заручились поддержкой самого Ахмад Шаха Масуда, тоже имевшего серьезные претензии к нему.

Единственным приемлемым выходом для Джумахана в данной ситуации было уйти из уезда Андараб, тем более что сам он не был местным уроженцем. Однако в Вальяне его тоже не ждали конкуренты. Ждать же, когда убьют его и его «верхушку», а рядовых членов банды подчинят себе его противники, он не стал.

Его формирования ушли в самый глухой район в Андарабе, сам он находился предположительно в высокогорном кишлаке Таганак в долине речки Миандара. Дальше идти им было некуда, там за перевалами Гиндукуша был Панджшер – вотчина Ахмад Шаха Масуда. А у того разговор был один: иди в подчинение к нему, иначе – конец. Подчиняться Масуду он не хотел, так как знал, что тот его рано или поздно ликвидирует.

Сообразил, что помочь ему могут только официальные власти и Советская армия. Поэтому проявил инициативу и хотел напрямую сотрудничать с «шурави». Однако высшее командование, а особенно партийные советники это не одобрили, пусть, мол, договариваются со своими властями, а мы будем действовать уже в зависимости от этих договоренностей.

Офицеры – афганцы из ХАД, прибывшие на переговоры, были таджиками по национальности, оба учились в Ташкенте и сносно говорили по-русски. С одним из них – Каюмом, я был ранее знаком по совместным действиям.

Стоим мы на КП, разговариваем, ожидаем вертолеты. Вдруг входит комдив А.А. Шаповалов, отводит меня в сторону и говорит: «…полетишь вместе с ними. Посмотри, что это за переговоры и о чем они будут договариваться».

Я чуть не сел: во-первых, я ведь ничего не пойму, все разговоры будут вестись на таджикском языке и мне никто переводить не будет, а во-вторых, ведь эти агентурщики – афганцы и в национальной одежде. А я, мало того, что с русской мордой, так еще и в советской военной форме. Вот он – оккупант, бери его тепленьким и ешь с маслом!

Не знаю, приказ был настолько нелепым, что я до последнего момента не верил, что придется лететь в банду. Главное, что никакого смысла и необходимости в этом не было! Но меня всю жизнь учили: приказ начальника – закон для подчиненного. Сколько народу зря погибло от этого. Но, может, в этом и есть высший смысл военной службы. Каждый винтик должен крутиться в свою сторону, иначе вся машина работать не будет. Почему-то мне пришло в голову, что комдив меня проверяет на «вшивость», т. е. на прочность, и в последний момент отменит приказ.

Не стал я «праздновать труса», молча пошел в палатку разведотделения, отдал своему помощнику автомат, пистолет, личные документы, – зачем они мне там нужны? Для хоть какой-то уверенности и душевного равновесия взял у переводчика гранату Ф-1. «Фенька» оставляла мне хотя бы какой-то выбор своей дальнейшей судьбы, остальное от меня уже не зависело.

Сел с афганцами в вертолет, взлетели. Летели минут 20, внизу голые горы, пусто. Вижу, внизу пасется отара овец, рядом пастух. Вдруг он зажигает сигнальную шашку оранжевого дыма – указывает место посадки.

Сели. Я и афганцы вышли из вертолета, вертолет поднялся и улетел. И вот тут я сразу вспомнил советские фильмы про басмачей в гражданскую войну: из всех щелей, пещер, кустов стали вылезать вооруженные люди.

Молодые и старые, красивые и безобразные, в лохмотьях и военной форме – человек около 70–80. И все смотрят на меня как на крокодила в зоопарке. Что-то галдят, смеются, чуть ли не ощупывают. Ведь большинство их никогда вблизи не видели советских солдат, а тем более офицеров, без оружия, без их танков, БМП, вертолетов.

На меня нашло какое-то оцепенение, молча стою, рука в кармане ветровки сжимает гранату, чеку я вынул еще в вертолете в последние секунды, думаю – если накинутся, разжимаю пальцы – и полетели…

Через пару минут подходят несколько бородатых мужиков и показывают, чтобы шли с ними. Пошли к реке, там натянута маскировочная сеть, в нее вплетена трава, ветки так, что ничего сверху не видно. Сидят человек 5, среди них Джумахан, я узнал его по словесному портрету: худой, высокий человек с длинной черной бородой, лет слегка за 40, весь в белом.

Приступили к переговорам. О чем они говорили почти 3 часа, я не знаю. Мне ничего не переводили. Рука с гранатой затекла, я, выбрав момент, потихоньку вставил чеку назад, на всякий случай усики на ней загибать не стал. Сижу, курю, все равно ничего не понимаю. Афганцы что-то громко говорят, размахивают руками. Восточные люди, они вообще очень экспансивные: когда просто говорят, а когда ругаются – не поймешь.

Странное чувство охватило меня. Все вокруг происходящее было как бы не со мной. И я как бы смотрю на себя со стороны. Страха почему-то нет. Одна забота – надо успеть выдернуть чеку! Остальное все не важно.

Мысль в голове крутится одна – когда прилетят вертолеты, и прилетят ли они вообще? Начинается поземка, а там и пыльная буря – нелетная погода. А ночевать в банде мне абсолютно не улыбалось. Тем более что некоторые из переговорщиков смотрят на меня волком.

Я уже отвернулся в сторону, гранату держу за кольцо в кармане, думаю, черта с два вы меня возьмете, не надейтесь…

По расчету времени до прилета вертолетов было еще часа два, предложили пообедать, я выпил только пиалу кислого холодного молока да съел половину лепешки, кусок не лез в горло. Сделал это чисто для приличия. Вообще, не прикасаться к еде в гостях по афганским обычаям считается неприличным, мол, брезгуешь хозяйской пищей.

Вдруг слышу отдаленный гул вертолетов, я даже подумал, что у меня начинается галлюцинация. Однако нет, точно летят. Вот уже один из них опустился на поляну. Быстро прощаемся, бежим к вертолету. Все еще не веря в происходящее, сел в кабину и тут только перевел дух. Обратный полет прошел в состоянии эйфории, ведь, честно говоря, я уже и не надеялся на возвращение. Как я потом узнал, переговоры эти были предварительными, гарантий безопасности никаких. Летал я туда без всякой надобности, рисковал жизнью чисто по прихоти комдива, хотя признаюсь, что не перестал искренне уважать его до сих пор.

Ну, дальше-больше, прилетели на наш КП, меня высадили, вертолеты с афганцами полетели в Пули-Хумри. Я же пошел докладывать комдиву о результатах, хотя, что я ему мог доложить?

Я ведь не зря свой полет к Джумахану называю «экскурсией»: видел все, но почти ничего не понял и не оказал никакого влияния. Просто смотрел вокруг – и все!

Шаповалов почему-то встретил меня неприветливо, рассеянно выслушал мой доклад, отвернулся, раздраженно бросил: «Иди, отдыхай». Что такое? Недоумевая, я вышел от него, а меня тут дивизионный особист – хвать за рукав. «Ты как в банде оказался? Что ты там делал? Какое имел право на контакт с бандитами?» Я в сердцах ему отвечаю: «Вон генерал, все вопросы к нему, и пошли вообще все вы подальше!»

Он отвел меня в сторону и рассказал, что из-за этой моей «экскурсии» в банду произошел в мое отсутствие большой шум, а комдив получил кучу неприятностей. Потому у него и такая реакция на мой доклад.

А получилось вот что. Узнав, что я улетел в банду, особист, чтобы подстраховать себя, тут же доложил об этом своему начальнику в Кабул, а тот, соответственно, в Ташкент. Мол, отправил комдив прямо в руки к душманам своего начальника разведки, без всякого согласования, прикрытия и обеспечения. Что теперь делать, а главное, кто будет за это отвечать, если его душманы захватят в плен и отвезут в Пакистан?

Тут же сразу пошла обратная волна. Начальник штаба округа отчитал командующего 40А Л.Е. Генералова, а тот, в свою очередь, «взгрел» комдива, не особенно стесняясь в выражениях.

То, что меня там могли просто убить, никого не волновало. Волновало, чтобы не увезли в Пакистан. Про разведчиков-афганцев, бывших со мною, вообще разговора не было, мол, за них свое начальство отвечает. Приказано было немедленно меня вывезти, а если необходимо, то высадить десант, чтобы отбить мое тело: живое или мертвое – безразлично.

Но в результате, как видите, обошлось. Комдив, видимо, все-таки чувствуя свою вину передо мной за то, что пришлось рисковать жизнью по его прихоти, через некоторое время представил меня ко второму ордену Красной Звезды, который я получил уже в Одессе. И это после того, как меня едва не сняли с должности после боя в Дарвазе!

До сих пор не могу понять: для чего он вдруг внезапно послал меня в банду, решив все в последние 5—10 минут. Ведь абсолютно никакой необходимости в этом не было, а он серьезно рисковал, случись что со мной. Вот убей меня Бог – не пойму! Действительно – пути начальства неисповедимы!

А Джумахан и его группировка все-таки перешли на сторону властей, мы с ними впоследствии активно сотрудничали, я встречался с ним лично еще несколько раз, правда, уже на нашей территории. Ему было присвоено воинское звание «майор», а его формирование стало отдельным полком в 20 пехотной дивизии ВС ДРА численностью около 1000 человек.

Уже в Союзе, летом 1985 года я узнал, что Джумахан погиб в марте этого года, попав в засаду, устроенную его бывшим сторонником Рауфом, не простившим ему измены. Тот со своими моджахедами подкараулил его в одном из ущелий Андараба и расстрелял вместе со всеми телохранителями.

Комдива за операцию с Джумаханом представили к званию Героя Советского Союза. Но в Москве, видимо, решили, что эффект от перехода этого главаря на сторону властей не такой уж и значительный, и отказали в присвоении звания. Но второй орден Красного Знамени он за это получил.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.