Глава 6. Половая алхимия (расовая селекция в нацистской Германии)

Глава 6. Половая алхимия (расовая селекция в нацистской Германии)

Задолго до возникновения Третьего рейха врачи, психиатры и другие ученые многих стран предупреждали об опасности возможного биологического вырождения людей в ранее неведомых социальных условиях: в большой скученности в крупных индустриальных центрах с их искаженными и извращенными (по сравнению с простым крестьянским миром) представлениями, а также необычными (по сравнению с прежними временами) бытовыми условиями. Впрочем, и сейчас никто с полной уверенностью не сможет сказать, что социальные условия, возникшие вследствие урбанизации, прозрачны, контролируемы и не вызывают никаких опасений. В первой трети XX века многим европейцам казалось, что нации подвергаются усиливающемуся давлению алкоголиков, уголовников-рецидивистов, всевозможных асоциальных элементов, больных и калек, воспроизводство которых никак не регулировалось в течение многих поколений; что достижения современной медицины, обеспечивавшие спасение новорожденных с различными наследственными заболеваниями, оборачиваются со временем против общества, поскольку эти калеки становятся для него обузой. В этих условиях многим казалось, что современная медицина и социальная сфера действуют вопреки естественному отбору, систематически ухудшая, а не улучшая человеческий материал. Иными словами, все победы современной науки и социальной политики представали как пирровы победы. Таким образом, Гитлер не был особенно оригинален, когда в 1925 году писал в «Майн кампф», что полумерой и нелепостью является забота о продолжении жизни неизлечимо больных людей; в таких случаях нужен ясный рациональный подход и последовательные действия.

Большинство европейцев было озабочено падением рождаемости, которое казалось опасным ввиду экспансии соседей; проблемой казался рост рождаемости у своих политических соперников. Точно так же, как сейчас в Европе опасаются роста населения в странах «третьего мира», в межвоенный период французы боялись высокой рождаемости у своих воинственных соседей – немцев; немцы боялись угрозы бесчисленных «славянских орд»; англичане опасались большой рождаемости у ирландцев; итальянцы сетовали на «бандитский юг»; в европейской части России боялись высокой рождаемости в ближнем к нам азиатском зарубежье. В разных обществах в разные времена присутствовал страх перед иммигрантами, могущими «испортить» хорошую расу, и недовольство эмигрантами, снижающими расовое состояние общества вследствие отъезда за границу. В США, например, имел место страх перед волной эмигрантов из Азии или притоком эмигрантов из бедных регионов Восточной Европы, «белых бедняков», которые якобы снижали сопротивляемость белой расы перед лицом напористых негров. В этой связи существовали квоты на въезд в США определенных расовых типов. Впрочем, евгеника была не только европейской или американской болезнью, она процветала в Китае, в Аргентине, в Бразилии, в Индии.

Задолго до нацистов практические шаги для предотвращения воображаемой перспективы вырождения сделали шведы, хотя первая в мире кафедра евгеники была создана в 1909 году в Лондоне и лишь в 1922 году – в университете Упсалы. В Швеции впервые стали практиковать добровольную стерилизацию в целях сохранения расовой чистоты и поддержания нордического типа. Впрочем, в практике евгеники американцы и немцы вскоре обошли англичан и шведов. Почти во всех американских штатах существовала узаконенная практика стерилизации наследственных больных, а в Калифорнии стерилизовывали больше, чем во всех остальных штатах вместе взятых. Воодушевленные законом США об эмиграции, немецкие евгеники заговорили о необходимости принятия подобного закона в Германии (перед лицом притока в страну евреев и южных славян). Также немецкие евгеники распространяли среди немцев всевозможные пропагандистские материалы с графиками и статистикой о затратах на социальную помощь неблагополучным (вследствие наследственных заболеваний) семьям. О необходимости устранять «человеческий балласт» еще в 1920 году писали немецкий юрист Карл Биндинг и немецкий медик Альфред Хохе. Они оценивали человеческую жизнь масштабами затрат на продукты питания, одежду, жилье, отопление и уход. Нацисты охотно повторяли эти доводы даже в школьных учебниках; потом они первыми перешагнули порог допустимого, задумав втайне от общественности осуществить программу эвтаназии. В начале XX века к евгеническим кругам в Германии примыкали даже социал-демократы; во всех слоях общества находились люди, симпатизировавшие их идеям. Напротив, в Англии, когда некий лейборист внес законопроект о добровольной стерилизации наследственно больных, то Сидней Уэбб протестовал, указывая, что это важное дело не может быть оставлено на усмотрение частных лиц и люмпен-пролетариев. В отличие от Германии, где ученые с большим энтузиазмом восприняли евгенические планы, в Англии никакого воодушевления они не вызвали – по всей видимости, евгеника в силу своего радикализма не подходила консервативным англичанам. В 1929 году английскими психиатрами было установлено, что различными психическими расстройствами страдает около 300 тыс. англичан, из которых только 50 тыс. помещено в лечебницы. Данные статистики произвели сильное впечатление, но в 1931 году британская нижняя палата отвергла закон о стерилизации.

Без резких возражений против евгеники не обошлось и в Германии: в 1923 году профессор Карл Бонхефер (отец Дитриха Бонхефера, известного деятеля антинацистского Сопротивления) выступил с резкой статьей, возражая против насильственной стерилизации людей, родившихся слепыми или глухими, идиотов, эпилептиков, преступников-рецидивистов и людей, имевших, по крайней мере, двоих внебрачных детей. Мюнхенский психиатр Освальд Бумке весьма точно заметил, что в дебатах о стерилизации речь идет прежде всего об арийцах и неарийцах, о долихоцефальных или брахицефальных головах, о нордической расе и неполноценных людях; но в этих сферах абсолютно ничего определенного нет, и ложные рецепты и неопределенные теории могут принести только вред. Бумке далее указывал, что в соответствии с этой логикой нужно убить не только всех душевнобольных и психопатов, но и инвалидов войны, безработных, пенсионеров и вдов, которые уже не способны рожать.

Проблемы, связанные с евгеникой, коснулись Германии особенно остро и воспринимались частью общественности как подлежащие непременному разрешению. Причины этого, возможно, лежат в ожесточении немцев после Первой мировой войны, усугубленном позором Версальского договора и потрясениями кризиса 1929 года. После 1929 года средств для проведения активной социальной политики не хватало, и все чаще раздавались голоса о необходимости превентивной стерилизации калек (чтобы воспрепятствовать их воспроизводству и таким образом сэкономить средства для поддержания здоровых людей, оказавшихся в нищете вследствие кризиса). В Германии был популярен тезис от том, что в войну действует негативный отбор, и погибают лучшие, а «неполноценные» процветают в тылу (при этом игнорировался тот факт, что в заключительной стадии Первой мировой войны в немецких психиатрических лечебницах и приютах для калек вследствие систематического недоедания погибло более 70 тысяч человек). Современная война с отравляющими газами и пулеметами привела к изменению моральных масштабов, чему соответствовало и поведение людей в тылу. Люди стали забывать, что обязанностью здорового и сильного является помощь слабому и больному, а не желание выжить за его счет. Даже представители прогрессистов в Германии в 1914 году высказывались за то, чтобы тратить дефицитные средства не на душевнобольных и калек, а на здоровых людей, которые могут принести стране пользу. Такая риторика немногим отличалась от нацистской. После войны наиболее радикальные публицисты стали призывать к преодолению «устаревшей» иудео-христианской морали и к возврату к первобытным и здоровым нравам спартанцев, которые убивали больных младенцев и беспомощных стариков.

«Социальная стабильность, во-первых, всегда исходит из того, что любое отклоняющееся от общепринятых норм поведение представляет опасность для общества и должно оцениваться как криминальное, неполноценное или даже вырожденческое. Во-вторых, социум велит настраиваться на работоспособность, чтобы обеспечить себе средства для проживания. Теперь асоциальное поведение состоит не только в отказе от работы, но и от размножения». Приблизительно так выгладил главный постулат нацистского общества.

Овладев массами, национал-социализм попытался свести роль отдельного человека в обществе до минимума. В нацистском государстве отдельная личность ничего не значила, главным было понятие «народ». Чтобы легче было осуществлять господство над массами, миллионы людей должны были унифицироваться под стандарт «нормального человека». Для осуществления этого тоталитарного требования предусматривались различные пути и возможности. Одним из таких было «дисциплинирование тела».

Национал-социализм разделял весь мир на «хороший» и «плохой», «ценный» и «низкокачественный» генетический материал, на законопослушных граждан и персон, являвшихся бельмом на глазу нацистского государства. «Хороший» материл должен был отбираться и подвергаться селекции. В качестве вознаграждения таковым обещался социальный рай: финансовая стабильность, поездки в отпуск на «Фольксвагене», полученном по программе «Сила через радость», современный четырехкомнатный дом или квартира. «Плохой» материал подлежал «искоренению». Этих людей попросту уничтожали.

«Экспроприация тела» была подготовлена и проведена при помощи расистской идеологии национал-социализма. Когда чистота и преобладание «арийской расы» были поставлены в центр нового видения мира, а государство стало лишь инструментом осуществления воли этой расы, то о каких-то отдельных личностях не шло и речи. Каждое отдельное тело и его сексуальность должны были послушно стоять на службе режима. Но и этого было мало: нацистские медики и идеологи устанавливали, кто посредством своих половых сношений служил арийской расе, а кто – нет.

Насильственной стерилизации подлежало около 400 тысяч человек: «сексуальные уклонисты», «извращенцы», «падшие юноши», вообще все те, кто не собирался безоговорочно подчиняться коричневому государству. Тоталитарное государство решило воздействовать на своих подопечных через самый уязвимый и восприимчивый участок – половую жизнь.

В момент захвата власти нацисты еще не располагали полнотой знаний, которые смогли бы поставить им на службу плодородие миллионов людей. Пока на улицах бесчинствовали штурмовики, не было и необходимости в программе эффективной и малозатратной стерилизации. Но по мере появления новых концентрационных лагерей у нацистов появилось фактически неограниченное поле деятельности. Именно там, за колючей проволокой, они спрятали от «добропорядочных граждан» свои экспериментальные программы. Здесь самыми варварскими методами шли медицинские эксперименты, призванные «социально дисциплинировать» немцев. В распоряжении нацистских врачей оказалась рентгеновская стерилизация, поточные аборты, опыты по воздействию формалина и нитрата серебра на матку и яичники женщин.

В тридцатые годы женщины уже не могли сближаться с мужчинами, которые им нравились. Мужчины не могли спать с женщинами, которых они любили. В Лондоне и Париже, в США в вопросах половых отношений все еще господствовала щепетильность XIX века. Но лишь одно государство, Третий рейх, задался задачей не просто подбирать подходящих партнеров, а фактически проводить человеческую селекцию. Тоталитарное государство не оставило в немецких кроватях места для секса, который являлся следствием взаимного влечения двух людей. Немцы должны были безоговорочно превратить свою интимную жизнь в политическую акцию, орудие для достижения высших государственных целей. Немецкие тела подлежали унификации так же, как политические и общественные организации, органы власти и предприятия.

Коричневые властители разделяли граждан Германии на «хороших» и «плохих». Тех, кто должен был произвести потомство, и тех, кому размножение, безусловно, запрещалось. Рождаемость у «хорошего» материала должна была подниматься при помощи борьбы с абортами, предоставления банковских кредитов, бюджетных пособий на детей и налоговых льгот. «Плохому» материалу предписывались запреты на заключение брака, стерилизация и убийство. Борьба за повышение рождаемости и запрет на производство на свет потомства шли в Третьем рейхе рука об руку. Коричневое государство овладело сексуальностью и телами своих граждан, контролировало их, нейтрализовало или использовало их по собственному усмотрению. Интерес нацистских бонз к сексуальности немцев вытекал из человеконенавистнической идеологии, корни которой восходили к 1859 году, когда увидела свет работа Чарльза Дарвина «Происхождение видов».

Английский натуралист исходил из того, что в вечной борьбе за существование выживали только те разновидности, которые лучше всего соответствовали настоящем условиям жизни и существования. Таким образом, в Арктике, например, постепенно вымрут коричневые и серые зайцы, так как они быстрее бросаются в глаза белому медведю, нежели их более светлые собратья. Естественный отбор и мутации построили цепочку из различных видов, во главе которой стоит человек. Теория Дарвина открыла английским фермерам викторианской эпохи возможность содействовать развитию своих домашних животных, позволяя размножаться только тем особям, у которых было ярко выражено определенное желаемое свойство.

В XX веке национал-социализм узурпировал теорию Дарвина и дополнил ее представлением о том, что человек не может беспрепятственно управляться природой. Так как человеческая «раса» должна была улучшаться, то требовалось проводить селекцию человека. В «Майн кампф» Адольф Гитлер сравнивал секс с селекцией животных: «Мы, национал-социалисты, являемся хранителями высших арийских ценностей на земле. Вот почему на нас лежат высшие обязательства. Чтобы суметь выполнить эти обязательства, мы должны суметь убедить наш народ сделать все необходимое для защиты чистоты расы. Мы должны добиться того, чтобы немцы занимались не только совершенствованием породы собак, лошадей и кошек, но пожалели бы, наконец, и самих себя». Или другая цитата: «В результате всего этого нашему народническому миросозерцанию, безусловно, удастся вызвать к жизни такую эпоху, когда люди будут видеть свою высшую задачу не в том, чтобы улучшать качество собаки, лошади, кошки, а в том, чтобы создавать более высокую расу людей. Это будет эпоха, когда одни люди в сознании необходимости будут молча кое от чего отказываться, а другие будут радостно жертвовать и давать».

Национал-социализм жаждал получить сверхчеловека. Чтобы арийская раса не погибла, а человек не опустился на животный уровень, его арийская кровь должна была оставаться чистой. А потому генетическое наследие арийцев не должно было смешиваться с наследственным материалом низших рас. Главные идеологи национал-социалистического государства требовали повышения рождаемости только у арийской части населения. В битве за рождаемость они были заинтересованы не просто в сухих цифрах. Большое внимание уделялось «расовому качеству» грудных детей. Лозунгом того времени стало – «дифференцированное размножение». Чтобы на свет появилась смена, соответствовавшая идеологическим представлениям национал-социализма, размножаться могли только те супружеские пары, которые получили на это специальное разрешение.

Чтобы претворить в жизнь этот проект, государство должно было поставить арийскую расу в центр всех своих начинаний. Само государство устанавливало, кто может иметь детей, а кто нет. Для Гитлера этот момент имел исключительное значение, а потому государство должно было «с предельной точностью и тщательностью отбирать из общего числа народных товарищей природный материал, который должен был быть поставлен на службу обществу».

Не сделай этого государство, и «народное сообщество» было обречено на гибель. В свете этих идей половая жизнь больше не являлась частным делом. Напротив, каждая семейная пара должна была знать, что за каждый половой акт она несет ответственность перед «народным сообществом». Половая жизнь, в буквальном понимании слова, реквизировалась у рядовых немцев и ставилась на службу государству. В нацистском государстве институт брака не был придуман для удовлетворения потребностей отдельных индивидуумов. Как только за немецкими молодоженами закрывались двери нацистских загсов, оба супруга оказывались вплетенными в сложную жизнь народного сообщества, которая ставила под угрозу существование интимной жизни любого рядового немца.

Интимная жизнь в общепринятом понимании этого понятия являлась для национал-социалистических идеологов отказом от единства с народом, сопротивлением осуществлению расового порядка природы, несогласием с принципом «крови и почвы». В определенной мере любовные отношения, выведенные за рамки политических требований, могли трактоваться даже как сопротивление новому режиму. Личное счастье должно было исчезнуть из семейной жизни в национал-социалистическом государстве, где сексуальные отношения потеряли какую-либо связь с чувственной сферой. Половая жизнь немцев должна была лишь обеспечивать арийской расе господство над миром.

В известной мере нацисты позаимствовали постулаты расисткой идеологии, которая возникла многими десятилетиями раньше. За век до этого предпринимались попытки сформировать представление и описать природу «идеального человека». Фридрих Шиллер активно занимался изучением проблемы избранного человека. Жан-Жак Руссо описывал суть безупречного человека как «благородного дикаря». В конце XIX века эти представления приобрели более радикальный характер благодаря философии Ницше. Помноженные на антисемитизм, в начале ХХ века эти идеи стали базой для возникновения национал-социалистического расового учения.

Научные открытия XIX века привели к биологизации всех областей общественной жизни. Эрнст Хекель, граф Гобино и многие другие основоположники «научного расизма» перенесли открытие Чарльза Дарвина на сферу общественной жизни. Само общество описывалось ими как живой организм, который жил по законам борьбы за выживание. Гюнтер Манн, директор медико-исторического института в Майнце заявлял: «История народов станет специальной ветвью зоологии». По его мнению, только самые выдающие человеческие виды в борьбе за существование могли создавать высокоразвитые цивилизации. Получить шанс на выживание должна была только та общность, чьи умственные способности были гораздо выше, чем у соседних племен и народов. История показывает пути развития народов в зависимости от их среды обитания. И тут не может быть равенства, так как исходные посылки у всех народов разные. Разнообразие культур объяснялось различиями в размере мозга, различиями в климате обитания и условиями добывания пищи.

В наступающем тогда ХХ столетии расовая история станет одной из самых популярных дисциплин. Проблемы подъема и упадка различных народов исследовались на многочисленных семинарах, в бесчисленных статьях и публикациях. Многие именитые ученые посвящали этому вопросу целые книги. В век империализма немцы больше не испытывали страха перед возможным закатом собственной культуры. Чтобы предотвратить собственный упадок, требовалось всего лишь поставить заслон на пути смешивания рас и исчезновения собственно немецкой крови. Именно расовое смешение виделось как предпосылка для гибели культуры. Постепенно эволюционное развитие подобных культур останавливалось, и они угасали.

Уже в 1883 году Гуго де Фриз хотел предотвратить этот крах при помощи новой науки – евгеники. Главным условием для дальнейшего существования культуры и цивилизации станет селекция человеческого материала. Это голландский ботаник, ставший одним из отцов социал-дарвинизма, хотел наблюдать за рождением тех, кто препятствовал выживанию цивилизаций. По его мнению, было бы лучше, если бы эти люди вовсе не рождались. Право на размножение получали наиболее выдающиеся человеческие субъекты. Они должны были рано сочетаться браком и находиться в таких условиях жизни, которые только содействовали появлению как можно более многочисленного здорового потомства. Де Фриз не собирался предоставлять зачатие ребенка на волю случая. Размножаться могла только та супружеская пара, чья расовая полноценность была подтверждена научными данными: «Если же выявится, что новорожденный является слабым и неполноценным, то коллегия врачей должна принять решение о продолжении его жизни или усыплении при помощи небольшой дозы морфия. Родители в данном случае не должны долго скорбеть и быть ведомыми мятежными чувствами, но быть довольными, что им представился шанс попробовать второй раз произвести на свет потомство».

В 1895 году Альфред Плётц в качестве дочерней науки вывел от евгеники «расовую гигиену». Плётц провозгласил моральную ответственность ученых. Но речь шла не о негуманной и даже бесчеловечной постановке вопросов в евгенике. Он провозгласил, что «упразднение» и «отбор» становятся главнейшей обязанностью ученых, так как выжить может только то общество, которое последовательно проводит в жизнь расовую гигиену. Чтобы парам, «достойным размножения», были предоставлены более комфортные условия жизни, низкокачественные члены общества должны были «выпалываться». 10 лет спустя, в 1905 году, Плётц сыграет решающую роль при создании «Общества расовой гигиены», которое несколько десятилетий будет распространять по всей Европе его идеи. К 1930 году в Германии возникнет 10 филиалов этого общества. В Австрии их будет несколько меньше – всего лишь четыре. В Веймарской республике средние слои с восторгом встретят идеи социал-дарвинизма, расовой гигиены и евгеники. Новое учение о природе общества видело в образованном бюргере идеальный тип человека и требовало преобразования действительности на основе принципа естественного неравенства людей. Поборники расовой гигиены, а также приверженцы евгеники и социал-дарвинизма противопоставляли демократическому государству свою новую элитарную идеологию.

Почва для осуществления человеконенавистнической сексуальной политики Третьего рейха была подготовлена и удобрена задолго до прихода нацистов к власти. Это сделали широкие круги общественности и многие ученые. Однако только нацистам удалось претворить эти идеи в жизнь. Именно они начали осуществление этих принципов, когда 14 июля 1933 года издали указ «О предотвращении появления наследственно больного потомства», который стал инструментом устранения социально-демографической «чересполосицы». Теперь манипуляции в сфере сексуальных отношений получили государственное одобрение и могли систематически осуществляться. Теперь власти могли спокойно стерилизовать любых социально неподходящих режиму людей, противников нового режима, гомосексуалистов, лесбиянок, «преступников на сексуальной почве», «извращенцев» и даже тех, кто нарушал супружескую верность.

Воспользовавшись принятым в 1933 году законом о «О предотвращении появления наследственно больного потомства», нацисты развернули форменный террор, проводя массовую стерилизацию. В течение последующих двух лет стерилизовали около 30 тысяч человек. Расовые нюрнбергские законы 1935 года направили этот неупорядоченный процесс в организованное русло. Вмешательство в сексуальную жизнь так называемых «асоциальных» людей и страдающих наследственными болезнями стало носить методический характер.

Окончательно эти действия были легализованы на Нюрнбергском съезде партии, который состоялся 15 сентября 1935 года. Теперь на помощь нацистскому режиму приходили многочисленные законы, облегчавшие бюрократический путь вторжения в интимную жизнь немцев: закон о стерилизации, закон о стандартизации здравоохранения, законы об охране здоровья и брака. Появление на свет этих законов положило правовую основу для различения «желательной» и «недопустимой» половой жизни. Теперь тот, кто не соответствовал национал-социалистическим представлениям, не просто терял право на неприкосновенность личной жизни, но мог быть арестован, изувечен – интимная жизнь переставала быть таковой. Правда, для принудительной стерилизации предписывалось соблюдение определенных юридических норм. Однако, как говорят факты, тоталитарное государство могло вмешиваться в самые интимные сферы жизни, лишь только формально прикрываясь юридической законностью. Неприкосновенность частной жизни ликвидировалась как таковая.

Чтобы создать в обществе необходимую атмосферу понимания, Йозеф Геббельс использовал для пропаганды нюрнбергских законов кинофильмы. По тем временам – новый ход. Появилась целая серия подобных фильмов: «Прегрешения отца» (1935), «Страдающий наследственной болезнью» (1936) и «Жертвы прошлого» (1937). Они показывали публике с шокирующей стороны последствия половой жизни наследственно больных людей. Мультфильмы должны были распространять расистские взгляды среди юных немцев. Пропагандистские возможности анимационного кино, построенного по образцу американских студий Диснея, очень воодушевили как Геббельса, так и самого Гитлера.

По итогам Нюрнбергского съезда партии 1935 года значительно расширился круг людей, в интимную сферу которых могло вмешиваться национал-социалистическое государство. В 1935–1936 годах в принудительном порядке было стерилизовано почти 90 тысяч людей. Этот процесс не пошел на убыль даже в годы войны. Число подвергавшихся стерилизации несколько сократилось после нападения на Польшу, но это длилось недолго. В целом за двенадцать лет существования Третьего рейха нацисты сделали бесплодными почти полмиллиона людей. Ни разу не было удовлетворено ходатайство органов социальной защиты или здравоохранения, а таковых насчитывалось более 40 тысяч.

Автоматически подвергались стерилизации люди, страдавшие шизофренией, маниакальной депрессией, наследственной эпилепсией или тяжелыми физическими уродствами. В эту категорию попадали слепые и глухие, чьи родители страдали такими же недугами. Недееспособными признавались алкоголики и больные туберкулезом, равно как и те, кто когда-то болел сифилисом и гонореей. Они также не имели права на производство потомства.

Чтобы обосновать стерилизацию, органы здравоохранения Третьего рейха очень охотно прибегали как такому понятию, как «моральное слабоумие», что должно было соответствовать дебильности. Но «моральное слабоумие» оказалось очень размытым понятием. Оно было некой собирательной категорией, которая должна была служить для преследования тех людей, которые не подходили под социальные образцы национал-социалистической Германии. Слабоумными могли оказать те люди, чье развитие было несколько заторможено в младенческом возрасте, или оно шло нормально, но люди нарушали общепринятые нормы поведения. В категории слабоумных могли оказаться как дети, прогулявшие школьные занятия, так и страдающие ночным недержанием мочи.

Опасность стерилизации в связи со «слабоумием» нависала над выходцами со дна общества. Как раз в годы мирового экономического кризиса работающий пролетариат сформировал картину немецкого общества. Рабочие массы, над которыми должно было господствовать НСДАП, были в большинстве своем нищими. Только за 1929 год несколько тысяч людей умерли от голода или эпидемий, бушевавших в рабочих кварталах. Германия, казалось, скатывалась обратно в XIX век. Детская смертность достигала невообразимых размеров. Рождаемость катастрофически падала. Массовое обнищание привело к появлению таких явлений, как массовый алкоголизм и психическая неуравновешенность. Впрочем, в Третьем рейхе рабочие стали жить гораздо лучше. Многие продолжали постоянно конфликтовать с полицией и властями, но вовсе не по политическим, а скорее бытовым причинам. В глазах нацистов обедневшие, опустившиеся семьи, которые вынуждены передавать своих детей на попечение государства, рассматривались как «асоциальные».

Круг людей, к которым нацистский режим решил применить (по «социальным» соображениям) стерилизацию, неограничен: гомосексуалисты, алкоголики, наркоманы, евреи, просто недовольные Гитлером. Несмотря на весь шовинистический порыв нацистов, воспевание боевой доблести, инвалиды Первой мировой войны оказались ненужными нацистскому государству – они являлись бременем для общества. Нацистов вообще мало интересовало, были ли получены травмы и увечья во время войны или на работе в мирное время. Они клеймили всех инвалидов как «общеизвестных симулянтов», «невротиков», «проныр, получавших пенсию».

Стерилизовать могли и тех, кто «не был в состоянии вести рентабельное хозяйство, кто не осознавал ответственности за воспитание детей, пригодных для народного сообщества». Люди, не готовые принять роли и поведенческие стандарты, предписанные нацистами, попадали в категорию «наследственно негодных», очень быстро получая диагноз «моральное слабоумие». Немецкая исследовательница Христиана Ротмалер полагала, что основными жертвами программы массовой стерилизации стали выходцы из низших слоев, которые пытались зарабатывать себе на жизнь случайными приработками. Они, как правило, происходили из больших семей, где господствовала нищета, а потому дети не могли получить достойного образования.

Для осуществления программы стерилизации при немецких судах создавались специальные заведения – «Суды наследственного здоровья» (ЕГГ). Нацизм, положивший в основу идеи, презиравшие права человека, взял на вооружение разработки Гуго де Фриа, Альфреда Плётца и другие поборников евгеники, которые жаждали провести проверку «уровня размножения» отдельного человека. В этих судах обрабатывались заявления, предоставляемые ночлежками для нищих, биржами труда, тюрьмами и союзами по борьбе алкоголизмом. В принципе с подобными заявлениями могли выступать и медики. Но врачи в большинстве случаев предпочитали не обращаться в ЕГГ. Дело было не в их гуманистических принципах или клятве Гиппократа. Все было проще, они боялись за свою практику – пройди слушок, что тот или иной врач направляет свои пациентов на стерилизацию, и к нему просто перестали бы ходить. После поступления в «Суд наследственного здоровья» заявления на определенную личность проводилось краткое дознание – опрашивались работодатели этого человека, его друзья, родственники, функционеры местной ячейки НСДАП. Сам суд был простой формальностью. Нередко за 15 минут рассматривалось по три-четыре дела. В первые годы осужденные на стерилизацию могли опротестовывать такое решение и в качестве собственной защиты привлекать медиков, в данной ситуации выполнявших роль адвокатов. Но в 1936 году имперский руководитель медиков, Герхард Вагнер, лишил врачей возможности выступать на стороне «асоциальных личностей». Апеллировать можно было только к членам «Суда наследственного здоровья». Попавшие в этот суд были, по сути, обречены – даже в сомнительных случаях предписывалась стерилизация. Представшие перед наследственными судьями фактически не имели никакой возможности спасти свое будущее потомство. Единственный путь избежать стерилизации заключался в том, чтобы доказать невозможность контактов с противоположным полом. Однако это было возможно только в монастыре, и то в редком случае.

После принятия решения «наследственными судьями» осужденные доставлялись полицией в больницу. Тот, кто пытался скрыться и не являлся в «Суд наследственного здоровья», тут же объявлялся в имперский розыск. Пойманные упрямцы подвергались так называемому «шестинедельному курсу» в закрытых специальных учреждениях. Там проверялся диагноз «наследственных судей».

Только для 10 % женщин, стерилизованных в принудительном порядке, это вмешательство прошло без осложнений. Нацисты не делали исключений даже для детей, стерилизация которых в условиях еще несформировавшихся половых органов была очень рискованной. Нацистские врачи проводили операции без учета сложения, возраста, психической и физиологической конституции жертвы. Страх, потрясение, защитные реакции в условиях фактического отсутствия наркоза делали это насильственное вмешательство предельно опасным. Многие из жертв стерилизации умирали прямо на операционном столе. Причины смерти были самые различенные: нарушение работы сердца, остановка легких, закупорка сосудов. После операции многие кончали жизнь самоубийством, так как не могли перенести нанесенную им физическую и психологическую травму.

Нацистские властители цинично заявляли, что принудительная стерилизация вовсе не являлась каким-то наказанием, что она направлена только на соблюдение интересов немецкого народного сообщества и самого индивида, что стерилизация вовсе не являлась поводом для общественного презрения и не могла затрагивать честь и достоинство прошедших через эту программу.

Между тем, согласно закону, прошедшие через стерилизацию обязались сохранять молчание. Чувство унижения они должны были хранить в себе. О постигшем их физическом и психическом горе они не должны были никому говорить, даже близким людям. По большому счету, несколько десятков тысяч мужчин и женщин были просто искалечены. При этом осложнения у женщин возникали гораздо чаще, чем у мужчин. Согласно нюрнбергским расовым законам они не были «пригодны для брака», а потому не могли создавать семью. Под страхом уголовного наказания им запрещались отношения с расово полноценными мужчинами, которые могли воспроизводить арийских детей. Судьба этих женщин была трагичной, после принудительной стерилизации они с трудом находили работу. В основном они занимали малооплачиваемые должности. Им приходилось забыть о том, что они могли быть домохозяйками, женами, матерями – этот путь был для них навсегда закрыт. В то время, когда материнство считалось высшим женским идеалом, эти женщины были не просто изувечены, они были морально и психически изуродованы. Кроме того, стерилизованные мужчины могли в определенной мере продолжать свою сексуальную жизнь вне брака. Для женщин это было просто невозможно.

Однако как раз желание вступить в брак стало поводом для попадания в «Суды наследственного здоровья». Нацистское государство активно организовывало консультации по вопросам брака, где женихи и невесты просвещались относительно «наследственного здоровья расы». Но многие не хотели добровольно посещать эти консультации, а потому в 1936 году подобные проверки стали обязательными при заключении брака. Накануне свадьбы будущие молодожены получали вызов в отделы здравоохранения, которые проверяли, не находится ли эта пара и их родственники в картотеке «негативно отмеченных личностей». Если в медицинских учреждениях возникали сомнения, то жениха и невесту вызвали для исследования их способности воспроизводства потомства. При малейших подозрениях на наследственные отклонения им отказывалось в браке.

Примерно один – два раза в неделю в консультациях по вопросам брака назначались приемные часы. Затем врачи и санитары проводили обширное исследование, по итогам которого заседал так называемый «совет здорового брака». Этот «наследственный техосмотр» должен был гарантировать, что новое «супружеское сексуальное предприятие» будет работать на благо государства. Способность к размножению и сексуальная производительность являлись предпосылкой для исполнения супружеского долга. Здесь отбраковывались не только люди, неспособные произвести полноценное потомство, склонные к «извращениям», но и те, кто, по мнению нацистских экспертов, не мог воспитать детей, преданных гитлеровскому режиму. У мужчин дополнительно проверялись профессиональные навыки, а у женщин – способность вести домашнее хозяйство и быть достойной матерью. Если экспертиза давала негативную оценку, то врач мог посоветовать жениху или невесте подыскать себе другого супруга. Это было официальным требованием о смене сексуального партнера. Но даже наследственно здоровые пары не могли рассчитывать на одобрение государством собственного брака. «Недостойными для размножения» и «непригодными для брака» считались люди, у которых имелись некоторые хронические болезни, например камни в почках. Покажется нелепым, но людям, у которых было варикозное расширение вен, приходилось удалять его, дабы воспроизвести совершенно здоровое потомство.

В нацистских консультациях мужчины и женщины рассматривались не как отдельные лица, а как члены семейного союза. Члены семьи регистрировались в «генеалогической таблице». Для этого необходимо было получить соответствующие справки в органах власти, больницах, местных группах НСДАП. Установленная «расовая ценность» людей заносилась в специальные картотеки. Из картотек консультационных пунктов с 1935 года формировались региональные картотеки специальных медицинских ведомств, которые, в свою очередь, объединялись в общеимперскую сеть по поиску «кандидатов на исправление».

Коричневые властители вовсе не предполагали, что врачи и медицинские попечители из консультационных пунктов действительно будут помогать молодым парам устраивать их личную жизнь. Напротив, консультационные пункты должны были выявлять тех, кто собирался вести «политически независимую» половую жизнь. Консультационные пункты превратились в первичное заведение по осуществлению человеческой селекции. Врач здесь превращался в вершителя судеб, решавшего дальнейшую судьбу молодой пары. В нацистском государстве врачи стали злоупотреблять доверительным отношением своих пациентов. В Третьем рейхе именно врачи стали выносить вердикт о допустимости связи между двумя молодыми людьми. Именно врачи стали первым инструментом, благодаря которому нацистам удалось проникнуть в самые интимные сферы жизни людей.

О половой жизни иностранцев, угнанных на работу в Германию, нацистское государство проявляло куда меньшую заботу. Несмотря на то, что стерилизация проводилась в соответствии с принятыми законами, вмешательство в человеческие отношения власти даже не пыталось прикрывать неким подобием «псевдоправового государства». Они опирались на авторитет человека в белом халате. Чтобы более эффективно эксплуатировать миллионы людей, угнанных из России, Польши, Голландии, Франции, Бельгии, нацистские врачи не одобряли беременности. Немецкой промышленности были нужны работники, а не ущербные с расовой точки зрения дети. Так что не приходилось говорить о какой-то защите материнства. Это было бы в высшей мере наивно. Нацисты делали все возможное, чтобы избежать беременности угнанных на принудительные работы женщин. Часто сама работа не способствовала деторождению. У многих от непосильного труда случались выкидыши. С 1943 аборты в среде угнанных работниц приняли такой невообразимый размах, что католическая церковь решилась на протест. Только в Нижней Саксонии аборты были сделаны у 25 % женщин. В Восточном Ганновере беременность была искусственно прервана у каждой третьей женщины. Все проводилось в ужасных условиях. Больницы отказывались принимать женщин, угнанных из других стран, мотивируя это тем, что все больничные койки были заняты немцами. Аборты делались прямо в бараках. Проводили их русские и польские врачи, которые также были доставлены на принудительные работы в Германию.

Если у русских, польских или французских женщин все-таки появлялись на свет дети, то их тут же арестовывали и вместе с детьми направляли в концентрационный лагерь. Это было равнозначно смертному приговору для новорожденного. В «детских концлагерях» матери же, как правило, не надолго переживали своих детей.

До 1933 года «Национал-социалистический союз немецких врачей» был одной из самых малозначимых организаций НСДАП. Он был создан достаточно поздно, не имел никакой ясной цели и до прихода Гитлера к власти всего лишь пытался выполнять функции коричневого профсоюза медицинских работников. Но после 1933 года его численность стала быстро расти. В него вливались все профессиональные медицинские объединения. В 1934 году он был готов унифицировать всю немецкую медицину. В то время в «Национал-социалистическом союзе немецких врачей» состоял почти каждый второй медик.

Большинство врачей даже не думали сопротивляться требованиям, которые предъявлял новый режим. Они беспрекословно участвовали не только в стерилизации 400 тысяч людей, но и усыплении почти 5 тысяч детей. Во время осуществления акции эвтаназии Т4 они убили более 70 тысяч стариков, инвалидов, людей с умственными и психическими отклонениями. Медицина лишила жизни всех, кого нацистский режим считал «жизненно неважными», «наследственно больными» и «низкокачественными».

Национал-социалистические врачи были инструментом, при помощи которого национал-социалистическое государство «устраняло нежелательную жизнь» и всячески содействовало защите ценной «генетической субстанции». В первые годы существования Третьего рейха нацистские бонзы еще не располагали полнотой научных данных, которые бы позволили им провести грань между «селекцией» и «упразднением». Однако в концентрационных лагерях поле для экспериментов было фактически неограниченным, там врачи получили возможность для проведения своих человеконенавистнических экспериментов. Нигде доступ к человеческим «морским свинкам» не был столь открытым, нигде в распоряжении врачей-изуверов не находилось так много подопытных, как в концентрационных лагерях.

Никто из верхушки Третьего рейха не имел специализированного медицинского образования. К чему обращаться к химическим медикаментам, если не полностью еще изучены целебные силы природы? Наверняка таким вопросом задавался Генрих Гиммлер, который проявлял псевдонаучный интерес к изучению неведомых возможностей «новой немецкой медицины». Для этого в концлагере Дахау он создает плантацию лекарственных трав. Впрочем, у этого безобидного на первый взгляд начинания была и обратная сторона. В концентрационном лагере Равенсбрюк проводятся опыты по гомеопатической стерилизации еврейских и польских женщин. Доктор Адольф Покорный предложил Генриху Гиммлеру в октябре 1941 изучить воздействие одного североамериканского растения на человеческий аппарат размножения. Исследования, проводимые в рамках немецкой фармацевтической промышленности, в итоге показали, что сок растения Caladium seguinum (диффенбахия кровавая) лишает животных и птиц плодородия. Но, несмотря на неимоверные усилия, это растение не удалось развести в тепличных условиях. Попытки синтезировать его составляющие химическим путем также не увенчались успехом.

Гиммлер вновь задался вопросом: каким способом можно быстро и без особых затрат устранить из немецкого народного сообщества «нежелательный и низкокачественный материал»? В мае 1942 года Генрих Гиммлер обратил внимание на опыты Карла Клауберга, гинеколога из Кёнигсхютте. Он уже давно занимался проблемами плодородия у женщин. Сын кузнеца из Вупперсхофа, он в 1925 году защитил диссертацию о действии женских половых гормонов. После получения ученой степени Клауберг в течение семи лет вместе с химиками фирмы «Шерингер» исследовал в университетской клинике г. Киля возможности синтетических гормонов, которые были призваны исцелить женское бесплодие.

Когда к власти пришли нацисты, Клауберг стал заниматься предотвращением нежелательных беременностей. Он обещал рейхсфюреру СС разработать метод стерилизации, который не предполагал хирургической операции. Он утверждал, что «стерилизационная команда» из одного врача и 10 человек вспомогательного персонала сможет «обработать» за день не менее тысячи человек. Гиммлер пришел в восторг от подобной перспективы. В декабре 1942 года он направил Клауберга в концентрационный лагерь Биркенау, где тот должен был ставить свои опыты на женщинах-заключенных. Но в этом лагере Клауберг пробыл недолго. В апреле следующего года он направился в Освенцим, где блок № 10 был перестроен специально для проведения опытов по стерилизации. «Блок Клауберга», как называли заключенные это жуткое помещение, был оснащен четырьмя экспериментальными площадками, фотолабораторией и самым современным рентгеновским оборудованием. Но так как гинеколог был гражданским лицом, он только как бы арендовал у СС и помещения и женщин-заключенных. За оборудование, помещение и предоставленных ему заключенных он должен был платить одну имперскую марку в неделю. Как видим, жизнь заключенных в Освенциме почти ничего не стоила. Клауберг, наблюдая за женской репродуктивной системой, опробовал на 700 женщинах воздействие сульфата бария и смеси формалина с новокаином. Отдельные женщины получали от трех до пяти инъекций в живот. Введенный состав должен был сделать яичники нежизнеспособными, а яйцеклетки спаять между собой, вследствие чего женщина на всю жизнь оставалась бы бесплодной. При помощи рентгена он наблюдал за результатами своих опытов. Но они оказались неутешительными. Почти у всех стерилизованных женщин поднималась температура и начиналось воспаление брюшины. Метод Клауберга оказался «неэффективным». Не стоило забывать, что Гиммлер не хотел терять рабочую силу. Стерилизация не должна была приводить к массовой потере рабов, трудившихся в концентрационных лагерях, которые превратились в сеть специальных предприятий, приносивших рейхсфюреру весьма неплохой доход.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.