Муза и адресат

Муза и адресат

Сказать, что у Иосифа были сложности с женщинами, было бы литотой. Женщины были развлечением и спортом, безусловно, но иногда брезжило и обещание любви. Он был невозможен, как только может быть невозможен мужчина в отношении любви и секса, и не считал, что соблазнение влечет за собой ответственность. Когда женщина его привлекала, он жил моментом и готов был сказать или сделать все, чтобы ее соблазнить; иногда, может быть, даже сам верил в то, что говорит, – хотя не думаю. Для начала обычно надо было вызвать сочувствие к его трагическому положению: тюрьма, ссылка, жена и ребенок остались в другой стране. Некоторым женщинам этого горячего интереса со стороны блестящего, обаятельного мужчины было достаточно. Одна из них мне сказала: “Что я могла поделать? Он так этого хотел”.

Он был ревнивым собственником и при этом лишенным трезвости. Он мог оставить женщину на полгода, а вернувшись, удивляться, что она за это время успела выйти замуж. Изображалось это так, что его отвергли.

В его глазах любая привлекательная женщина, даже жена приятеля, была желанной добычей. А в основе была идея, что правит всем эстетика, что творчество связано с сексуальностью, и к тому же эротика – противоядие от страха смерти и т. д. Все это вполне в характере литературной богемы, но есть еще громадное, пригодное для жатвы поле старшекурсниц. На его взгляд, девушки знают, на что они идут, – а если не знают, самое время узнать.

Здесь сказывалась светская, циничная, безжалостная сторона его натуры. Он весело осуждал женатых приятелей за романы на стороне – при том что сам соблазнял замужних женщин. Он был романтически беспечен. Однажды, вернувшись из Рима, он дал мне короткую комическую сводку: вот я в частном саду, и за мной гоняется князь, потому что я был с княгиней…

Были женщины на день, на месяц или на год. Но в его стихах присутствует только одна женщина. Марина Басманова была похожа на шведскую актрису, которая запала в душу отрока Иосифа. Марина, художница из эксцентрической семьи художников, была таким же трудным человеком, как он.

Они были очень молоды, и роман изобиловал разрывами и примирениями. Когда он был в ссылке, Марина завела роман с его другом, объяснив, что с Иосифом у нее все кончено. Иосиф услышал об этом сразу и почти лишился рассудка. Он сказал мне, что в тот тяжелый период его гораздо больше беспокоили эти любовные проблемы, чем тюремные дела. Я ему верю, потому что, несмотря на могучий интеллект, правили им чувства. Марина забеременела, родила и рассталась с Иосифом окончательно. В некоторых отношениях Иосиф был устроен ортодоксально и, думаю, не мог себе представить, что она поступит так, когда у них родился ребенок. (Однажды он дал мне понять, что имел в виду удержать ее, сделав ей ребенка. Не знаю, правда ли, но в одном его стихотворении есть строка, намекающая на это.) Он несомненно был человеком, особенно ценящим то, в чем ему отказано, и власть Марины была сильнее всего, когда она проявляла свою независимость.

Однажды, когда Марина порвала с ним, он порезал себе запястье, но потом одумался и целый день бродил, держа в кармане руку с окровавленной повязкой. Возможно, для человека такого склада, как он, после первой любви другой уже не бывает. Позже он отзывался об этом периоде как о “мелодраме”, но у меня больше сочувствия к сокрушенному молодому поэту, чем было у него. Он чувствовал, что эта женщина – его судьба, и потерять ее – значит лишиться самой любви.

Марина странная, говорил Иосиф, он это понимал; но он сам ощущал себя странным и поэтому думал, что они пара. Эта женщина – или идея ее – оставила свой отпечаток на всей его жизни: его искусство движимо чувством потери и тоскливого желания. Она училась живописи, как Лиля Брик и Надежда Мандельштам, – и мыслила независимо. Иосиф не мог подчинить своему влиянию эту сложную и непредсказуемую натуру. Она охраняла свою тайну, не уступала его желанию управлять и от этого становилась для него еще важнее. Получиться из этого ничего не могло при его склонности к изменам, но идея счастливой любви, может быть, преследовала его неотступно.

Я не согласна со многими, кто считает, что всему виной Марина. Когда я думаю о том, насколько ревнив был Иосиф и насколько остро воспринимал то, что его отвергли, хочется представить себе его детство, когда мать принадлежала ему целиком, а отец был сначала на войне, после чего служил в Китае. Отец оставил его, когда ему было два года, и вернулся только через шесть лет. Возможно, после возвращения отца Иосиф переживал частичную утрату материнской любви. Сын уже не был единственным предметом заботы у Марии Моисеевны, а отец, военный человек, стал прививать мальчику дисциплину.

Марина Басманова была не только его музой в том смысле, что почти тридцать лет вдохновляла его поэзию, – она была еще и адресатом. Я часто ощущала, что она присутствует в его мыслях, даже если стихотворение было посвящено кому-нибудь другому. Она часто была воображаемым читателем и знала об этом; как выяснится, она внимательно читала его стихи, когда его давно уже не было в Ленинграде.

В первые годы нашей дружбы Иосиф часто заговаривал о Марине. В 1971-м, накануне Нового года, Карл спросил Иосифа, чего самого важного он не знает (вопрос совершенно в духе Карла).

Сначала Иосиф отшутился:

– Когда будет Второе пришествие.

Второй ответ был честным:

– Где сейчас моя первая жена… Но почему это меня до сих пор занимает – вот где загадка.

Года через два или три в Энн-Арборе Иосиф заговорил со мной о том, почему она с ним не осталась. Он очень старался быть объективным и не валить все в кучу, но эмоции взяли верх.

– Она сказала мне, что я насилую ее мозг, – растерянно признался он.

Я понимала, что она имеет в виду. Иосиф был необыкновенно категоричен в своих мнениях, и порой это тебя сминало. Он вовсе к этому не стремился, но так иногда получалось, особенно если впадал в азарт. А по его рассказам, Марина – человек тишины, ее подавляла сила его личности, шум его речи.

Марина сама иногда связывалась с Иосифом и, как говорили, читала его письма с большим интересом: мне казалось, что между этими двоими всегда что-то сохранится.

Иосиф очень постарался восстановить нас против Марины и в то же время хотел, чтобы мы ею восхищались, говорил, что она замечательная художница. В одном его стихотворении сказано, что она научила его видеть.

Бывало, Иосиф увлекался благородными женщинами, которым требуется верность. Когда наступали неизбежные тягостные четверть часа, он удивлялся и недоумевал: почему они смотрят на жизнь не так, как он. Эти женщины – Марининой породы – были и умны, и красивы, и он не мог или не старался их удержать.

Мне казалось, что настоящими причинами были в этих случаях его эмоциональная клаустрофобия и чувство, что он все еще женат на Марине – пока она сама не вышла замуж. Он следил за ней издали, ему докладывали разные люди из Ленинграда, понимавшие, что он хочет сведений не только о сыне, но и о матери своего сына.

Много лет она – или идея ее – имела над ним фантастическую власть, и иллюстрацией этого, мне кажется, может служить следующая история, описанная Карлом в его заметках. История – как будто из жизни Скотта Фицджеральда.

Однажды вечером в октябре 1981 года мне позвонил Иосиф и сказал, что хочет попробовать жениться! Иосиф был на какой-то важной политической конференции в Канаде и там, 48 часов назад, увидел женщину, точную копию Марины. Он был ошеломлен. Когда она шла к нему в отеле, он подумал, что это сон, – настолько сильным было впечатление реинкарнации. Оказалось, она журналистка, голландка, частично еврейка и хочет взять у него интервью для голландского радио.

Он включил все свое обаяние, и, хотя кое в чем было несоответствие, он ее убедил. Я спросил его, сделал ли он предложение, и он ответил: “Я высказал идею. Она не была ужасно против”.

Но она уезжала обратно в Голландию, и он собирался за ней.

“Это может произойти, а может – нет”, – сказал он. Он признался ей, почему она его так привлекла? Нет, не признался. Он только твердил: “Карл, ну не странно ли? Кажется, я немного сошел с ума”. Я мог только пожелать ему удачи и рекомендовать осторожность. Он поступал нерационально и понимал это. Он поехал за двойником Марины в Голландию, добился ее благосклонности, как говорили в старину, но столкнулся там с целым рядом мелких и не очень мелких кошмаров, начиная от отвратительных (в его понимании) левых взглядов в политике и искусстве и до прежнего и еще действующего любовника (детали вполне гармонировали с общим сюжетом). По прошествии недолгого времени стало понятно, что брак вряд ли состоится, но Иосифу очень не хотелось расстаться с этой мыслью, и вернулся он изнуренным и злым и, тем не менее, все еще очарованным. Думаю, скорее идеей с Мариной в сердцевине ее, чем реальностью. Эта история показывает, какую невероятную власть имела над Иосифом даже идея Марины (и как он верил, что один человек может заместить другого). Это стоит иметь в виду всякому, кто возьмется анализировать его книги.

За несколько лет мы напечатали все главные книги стихов Иосифа и, конечно, заметили, что многие стихотворения связаны с Мариной. Только в 1983 году, когда мы готовили русское издание “Новых стансов к Августе” (сборник стихотворений, посвященных и адресованных Марине), вырисовался масштаб будущей книги – думаю, и ему он только тогда стал виден. В сборник вошли и стихи, посвященные другим любимым, – поэт спокойно объяснил, что “на самом деле” они написаны о Марине или для нее.

Название “Новые стансы к Августе” мне казалось непонятным. Стихи Байрона к сестре трогательны – в Августе он видит единственную любящую душу, когда вокруг поэта кипит скандал, вынудивший его покинуть Англию. И здесь опять-таки для русского поэта ориентир – поэт англоязычный, самый знаменитый из всех. Но место Марины в его жизни ближе к тому, какое занимала в жизни Байрона жена, после года брака отвергнувшая его как сумасшедшего и забравшая дочь, которой он больше никогда не увидел. Байрон написал о жене несколько стихотворений; там есть мотивы, родственные стихам Иосифа.

Сами “Новые стансы” были написаны в сентябре 1964 года в ссылке в Норенской, и теперь он увидел, что многие стихотворения из разных периодов укладываются в цикл, образуя некий роман в стихах.

Когда “Новые стансы к Августе” вышли в свет, Иосиф позвонил и сказал Карлу, что Марина, долго не дававшая о себе знать, сейчас позвонила ему, чтобы обсудить книгу. Разговор был долгий и цивилизованный, и она сказала, что ей нравится в этой посвященной ей книге, а что – нет.

Карл был изумлен: “Думаю, – написал он, – в мировой литературе было мало случаев, когда Муза, в особенности такая трудная, вдруг материализовалась подобным образом, чтобы вознаградить воспевшего ее поэта”.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.