ОПАЛА

ОПАЛА

Известный дипломат Борис Иосифович Поклад был старшим помощником первого заместителя министра иностранных дел Василия Васильевича Кузнецова. Однажды утром Покладу позвонил помощник Брежнева по международным делам Александр Михайлович Александров-Агентов. Он поинтересовался, отправлена ли уже в ЦК записка относительно зарубежной поездки Шелепина.

Поклад ответил, что проект записки подготовлен и находится у Кузнецова, исполнявшего в тот момент обязанности министра.

– Василий Васильевич, – доложил Поклад, – к сожалению, в данный момент уехал из министерства.

Александров попросил сообщить Кузнецову, что запиской интересуется Брежнев. Сотрудники секретариата первого заместителя министра бросились искать Кузнецова. Звонили по всем телефонам, но он словно пропал. Минут через сорок вновь позвонил Александров. Узнав, что Кузнецова нет и связаться с ним не удалось, попросил прислать записку без подписи и. о. министра.

Дисциплинированный Поклад ответил, что без разрешения Кузнецова он не может послать записку и приложит все силы, чтобы найти шефа. Александров недоуменно заметил:

– Но эту записку ждет Леонид Ильич!

Борис Поклад оказался в безвыходном положении. Если он отправит записку, Кузнецов будет недоволен: почему без моего ведома?! Если не отправит, шеф будет еще больше недоволен: как вы могли не выполнить поручение Леонида Ильича?!

Около часа дня раздался новый звонок Александрова, не скрывавшего своего раздражения. Он сказал, что Леонид Ильич просто удивлен, почему до сих пор нет записки, которую он давно ждет.

Поклад не выдержал и отправил документ. Он понял, что записка позарез нужна к заседанию политбюро. После заседания политбюро приехал, наконец, Кузнецов и предъявил претензии своему помощнику:

– Почему вы без моего разрешения отправили проект записки в ЦК, хотя знали, что я ее не подписал?

Борис Поклад объяснил, что держался до последнего и отослал записку, когда в ЦК уже лопнуло терпение.

«На следующий день утром, – вспоминал Поклад, – мне позвонил Александров и принялся благодарить. Он говорил, что я проявил понимание всей сложности ситуации и так далее. Возникает вопрос: а в чем, собственно, эта самая сложность? Как потом стало известно, надо было отправить Шелепина за границу, чтобы за время его нахождения там освободить от занимаемых постов».

В 1975 году Шелепин во главе профсоюзной делегации поехал в Англию. Его плохо встретили – демонстрациями и протестами. Устроили ему настоящую обструкцию. Для англичан он оставался бывшим председателем КГБ, который отдавал приказы убивать противников советской власти за рубежом. Вспомнили историю убийства Степана Бандеры и приговор западногерманского суда, который назвал организатором убийства Шелепина.

Относительно этой поездки в Англию ходят разные слухи. Одни утверждают, что это заранее было известно: Шелепину в Лондон лучше бы не ездить, и руководство британских профсоюзов говорило советскому послу, что лучше было бы командировать кого-то другого. Но в Москве на эти предупреждения внимания не обратили.

По мнению же Александры Бирюковой, которая была секретарем ВЦСПС, как раз в ЦК КПСС не рекомендовали Шелепину лететь в Лондон, но он настоял, потому что серьезно относился к международному профсоюзному движению и хотел наладить отношения с руководством британских тред-юнионов.

Есть еще одна версия. Накануне визита Шелепина одна из британских газет опубликовала статью, в которой читателям напоминали, что глава советских профсоюзов – ярый сталинист и бывший глава карательных органов. Написал эту статью московский журналист Виктор Луи, который был женат на англичанке и писал для британской прессы. В Москве его называли Виталием Евгеньевичем. Люди, которые его знали, начиная с сына Хрущева, считали, что он оказывал услуги Комитету госбезопасности.

Возле здания британских профсоюзов собралась протестующая толпа. Бывший сотрудник лондонского бюро АПН Владимир Добкин вспоминает, что Шелепина пришлось вывозить через черный ход, а посольского водителя, который вышел к лимузину, приняв, видимо, за Шелепина, закидали яйцами и пакетами с молоком.

На пресс-конференции глава советских профсоюзов Шелепин счел необходимым произнести ритуальные слова, предназначавшиеся, понятное дело, не для английских, а для советских журналистов – чтобы они передали их в Москву:

– Товарищи, я искренне счастлив, что работаю под руководством верного ленинца, одного из выдающихся деятелей коммунистического движения, неутомимого борца за мир во всем мире Леонида Ильича Брежнева…

Но все это уже не имело значения. Его судьба была решена. Неудачная поездка в Англию стала для Брежнева поводом вывести Шелепина из политбюро. У них произошел очень резкий разговор. Внешне очень сдержанный, Александр Николаевич был горячим человеком. И он просто взорвался:

– В таком случае я уйду.

И Брежнев с радостью воспользовался его эмоциональной реакцией. Он моментально согласился:

– Уходи.

Шелепин тут же написал заявление. Брежнев сразу обзвонил всех членов политбюро, и через несколько часов решение было принято.

«"Старики", – пишет Карен Брутенц, – удалили с политической сцены „молодого“ Александра Шелепина – человека несомненно умного, волевого („железный Шурик“) и неамбициозного, с явными организаторскими способностями (все эти качества он неосторожно продемонстрировал в ходе антихрущевского заговора), со своей позицией. Был хорошим оратором, мог подолгу „держать“ аудиторию, говорил без бумажек. Потерпевший поражение в противостоянии с Брежневым, Шелепин был изгнан из политбюро после того, как в Англии его закидали гнилыми помидорами (акция, подозреваю, организованная не без помощи наших спецслужб). Претерпев такой „афронт“, он уже не мог оставаться на политическом олимпе».

Его вывели из политбюро на пленуме ЦК 16 апреля 1975 года.

– Я ничего об этом не знал, – рассказывал мне Валерий Харазов. – На пленуме Брежнев вдруг зачитывает заявление Шелепина. Я был потрясен. Мне как кандидату в члены ЦК присылали протоколы заседаний политбюро. Там была и фотокопия его заявления. Оно было написано от руки. Я узнал его почерк.

Возможно, Александр Николаевич до последнего момента не думал, что это случится – что его выведут из политбюро, что он, которого всегда отмечали и повышали, останется вне руководства страны. Настроение у него было ужасное.

Через день после пленума, 18 апреля, Шелепин – уже в роли отставника – написал Брежневу еще одно письмо:

«Дорогой Леонид Ильич!

Извините меня, что, несмотря на Вашу огромную занятость, решил обратиться к Вам с настоящим письмом. Вы знаете, что всю свою жизнь я отдал служению великому делу ленинской партии. С 1934 по 1958 год был на комсомольской работе, а с 1958 г. и до последних дней – на партийной и профсоюзной работе.

В финскую войну, где находился с первого и до последнего дня войны добровольцем, был сильно обморожен; в годы Великой Отечественной войны был контужен и ранен. Несколько лет назад перенес операцию (вырезан желчный пузырь). Все это сказывается на здоровье и особенно в последние годы, хотя я это терпеливо переношу и не жалуюсь врачам, к которым я очень и очень редко обращаюсь.

В свете этих и других обстоятельств, после беседы с Вами, Леонид Ильич, и решения Пленума ЦК КПСС, я решил обратиться к Вам, дорогой Леонид Ильич, к членам Политбюро ЦК КПСС и Секретариата ЦК КПСС с убедительной просьбой: перевести меня в порядке исключения на пенсию. Прошу Вас, Леонид Ильич, убедительно прошу, удовлетворить эту мою просьбу.

Вы знаете, что это моя единственная просьба к Вам, т. к. я никогда с личными просьбами к Вам не обращался. Поверьте, что я все тщательно обдумал и поэтому обращаюсь к Вам с этой настоятельной просьбой. И поэтому прошу Вас, дорогой Леонид Ильич, удовлетворить ее.

Все, что Вы сделали для меня хорошего в жизни, я никогда не забуду, до конца своих дней».

Письмо, написанное ясным и четким почерком, в общем отделе ЦК перепечатали и принесли генеральному секретарю.

Брежнев прочитал и пометил: «В круговую по ПБ». Это означало, что с письмом надо ознакомить всех членов высшего партийного руководства.

Сотрудники общего отдела положили письмо в папочку и понесли по этажам. Первым после Брежнева его прочитал Суслов, потом Подгорный, Косыгин… Каждый расписывался на полях. Подписей собралось на целую страницу.

Шелепину еще не было шестидесяти, формально для пенсии рановато. Но существовала такая практика – некоторых освобожденных от должности партийных работников досрочно отправляли на пенсию. Но отпускать Шелепина не захотели. По политическим соображениям: уход на пенсию после пленума – вызов, демонстрация несогласия с партийным руководством. В таком контексте последняя фраза шелепинского письма – «Все, что Вы сделали для меня хорошего в жизни, я никогда не забуду, до конца своих дней» – воспринималась как ерническая.

Брежнев с Сусловым такого допустить не могли. Пусть смирит гордыню, подчинится генеральному секретарю и потрудится на низовой работе. Суслов сурово отчитал Шелепина.

Пришлось Александру Николаевичу писать новое письмо, каяться:

«Дорогой Леонид Ильич!

Я обращался к Вам с просьбой о предоставлении мне пенсии. Как сказал мне тов. Суслов М. А., это письмо вызвало у Вас и других товарищей соответствующую реакцию.

Леонид Ильич! Сделал я это с единственной целью – немного привести себя в порядок и подлечиться, а затем попросить ЦК КПСС предоставить мне любую работу, без чего я не мыслю свою жизнь.

Поверьте мне, что сделал я это в минуту слабости, и прошу извинить меня за это. Не хочу, чтобы у Вас и товарищей сложилось обо мне превратное мнение. Если это возможно, то прошу Вас возвратить мне то мое письмо и считать, что его не существовало. Буду Вам за это благодарен.

Обещаю Вам, Леонид Ильич, ЦК КПСС, что приложу все свои силы, чтобы оправдать доверие ЦК КПСС на новом участке работы».

Суслов сообщил Брежневу, что проблема с Шелепиным решена. Поэтому его второе письмо не перепечатывали и Брежневу не показывали. Заведующий общим отделом ЦК Константин Черненко, к которому поступило шелепинское письмо, устно информировал Леонида Ильича и Михаила Андреевича.

Вернувшись к себе в кабинет, Константин Устинович, как полагалось, написал на письме:

«Доложено тт. Брежневу Л. И. и Суслову М. А.».

И расписался.

Уход Шелепина из политбюро было сигналом для окончательной кадровой чистки бывших комсомольцев.

«Мне стало ясно, что придется уходить на пенсию, – вспоминал бывший секретарь ЦК ВЛКСМ Николай Романов, много лет руководивший спортивным ведомством. – Попал в опалу не только я, многие бывшие комсомольские работники оказались в таком же положении. В семьдесят пятом году был вынужден подать заявление».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.